— Мне доводилось слышать немало рассказов о пытках, которыми славятся палачи в Тауэре. Если хоть половина этих рассказов — правда, я понимаю, почему Бродерик хочет ускорить свой конец.
— Тем не менее вы должны сделать все, чтобы он не смог осуществить это желание. А я займусь расследованием и попытаюсь выяснить, что к чему.
— По моему разумению, от всех этих расследований мало толку, — неожиданно резко заявил сержант. — Зачастую они лишь запутывают дело, а вовсе не вносят в него ясность.
— Что вы имеете в виду?
Ликон молчал, явно пребывая в замешательстве.
— Помните, я рассказывал вам о земельной тяжбе, в которую втянули моих родителей? — сказал он наконец.
— Помню.
— Несколько дней назад я получил из дома письмо. Исход дела зависел от того, сумеют ли мои родные доказать, что земли, на которых семья наша хозяйствует с незапамятных времен, были ей подарены местным монастырем. Похоже, доказательства отыскались.
— Так, значит, вас можно поздравить с хорошей новостью?
— Да уж чего там хорошего, — покачал головой сержант. — Выяснилось, что четыре года назад монастырские земли и владения лорда были размежеваны вновь. И ферма моих родителей оказалась на участке, который принадлежит лорду. Тогда, четыре года назад, из Лондона нарочно вызвали стряпчего, чтобы он определил границы по закону.
Сержант набрал в грудь побольше воздуха и заявил, взглянув мне прямо в глаза:
— Этим стряпчим были вы, сэр. Мой дядя, тот, что умеет читать, ездил в Эшфорд и видел там документы за вашей подписью.
— Да неужели, — растерянно пробормотал я. — Я прекрасно помню то дело, но…
— Я так полагаю, вы сделали все по закону, — вздохнул Ликон. — Справедливо разделили земли между лордом и тем человеком, что купил монастырские владения. А родители мои в результате лишились своего клочка.
Я молчал, не зная, что ответить.
— Э, да что тут говорить, — с горечью махнул рукой сержант. — Не родился еще тот стряпчий, которого заботит участь бедняков.
Он повернулся и зашел в камеру, оставив меня в одиночестве.
Полчаса спустя мы с Бараком сидели на нашей любимой скамье под буком. То было уютное местечко, откуда открывался хороший вид на аббатство. День клонился к вечеру; порывы разыгравшегося холодного ветра заставляли нас зябко кутаться в плащи. Желтые листья беспрестанно кружились над головами; земля вокруг скамейки была покрыта ими, как ковром.
— А осень в этих местах холодная, — заметил Джек. — Похоже, в день приезда короля природа улыбнулась последний раз.
— Да, — безучастно проронил я, уставившись на шпиль церковной башни.
— Все пытаетесь решить, кто же принес Бродерику яд?
Я уже успел рассказать ему о последних тревожных событиях.
— Ответить на этот вопрос необходимо. Завтра я непременно побываю в замке, осмотрю камеру, в которой содержался Бродерик.
— Там сейчас заключен бедняга повар.
— Надеюсь, его отпустят. Ведь мы точно знаем, что ни он, ни его стряпня совершенно не причастны к отравлению.
— А все благодаря вашей сообразительности, — провозгласил Барак. — Малеверер должен быть вам признателен.
— Ну, вряд ли этот человек знает, что такое признательность, — усмехнулся я. — Тем более мне так и не удалось связать все нити воедино. Несмотря на все усилия.
— Я тоже только и делаю, что ломаю голову над этими загадками. Она уже и болеть начала с непривычки.
— Давайте думать вместе. Предположим, отравление Бродерика не имеет отношения к другим преступлениям — к убийству Олдройда, похищению документов и двум нападениям на меня.
— Вы и правда думаете, тут нет никакой связи?
— Возможно — нет, возможно — есть. Давайте сначала рассмотрим первую версию.
— Давайте.
— Выстроим все события в цепочку. Итак, стекольщик Олдройд погибает, упав с лестницы. Кто находился поблизости от места преступления? Во-первых, Крейк.
— Если на то пошло, Тамазин тоже была неподалеку, — с нарочитым смехом заявил Барак.
— Да, по ее словам, она ожидала мистрис Марлин. Которая, кстати, на место не явилась, — добавил я, бросив на Барака многозначительный взгляд. — Запомним это обстоятельство.
— В то утро стоял жуткий туман, не позволявший ничего разглядеть толком, — припомнил Барак. — Кто угодно мог незаметно подойти к церкви и столкнуть стекольщика с лестницы.
— Да, кто угодно. Крейк, леди Рочфорд, даже молодой Ликон, который оказался на месте гибели стекольщика подозрительно быстро.
— И кто же из них, по-вашему, запер нас в ризнице? — вопросил Барак, в досаде вздымая ногой ворох листвы.
— Если бы я это знал, не было бы нужды ломать наши бедные головы. Все, что мне удалось разглядеть, — край черного плаща или мантии. А еще мы можем с уверенностью сказать, что преступник быстр на ноги.
— Опасность всякому придаст проворства, — усмехнулся Барак.
— Перейдем к другому неприятному событию. К похищению документов, во время которого я едва не расстался со своей бренной жизнью.
— И снова круг подозреваемых слишком широк. Всякий, кто свободно владеет собственными ногами, мог пробраться в королевский особняк, огреть вас по голове и утащить документы.
— Да, но не всякий знал, что шкатулка там находится. Припомним, кто видел, как мы принесли ее. Снова старина Крейк. Затем Дженнет Марлин.
— И наша добрая знакомая леди Рочфорд. И сержант Ликон. А также с полсотни людей, которые толкались во дворе аббатства.
— Вы правы. Ликон, например, все время оказывается поблизости от места событий. И мы обращаем на него внимание, ибо хорошо его знаем. Но, помимо него, нас наверняка видело с полдюжины солдат, которых мы попросту не заметили. Для нас они всего лишь безликие фигуры в красных мундирах.
— То же самое можно сказать и о пресловутом Крейке. Ведь он — единственный здешний чиновник, с которым мы хорошо знакомы. Кстати, перечисляя тех, кто видел шкатулку, вы кое-кого забыли.
— Кого же?
— Мастера Ренна.
— Джайлса? — нахмурившись, переспросил я. — Но его не было в аббатстве в то утро, когда убили Олдройда.