Флетч налил в опустевший бокал виски, добавил воды.
– Боюсь, что мне нечего сказать.
Даже сквозь толстые стены до них долетало завывание ветра.
– Я вам помогу, – Флинн шевельнулся в кресле, устраиваясь поудобнее. – Вы родились и выросли в Сиэтле. Получили степени бакалавра и магистра искусств в Северо-Западном университете. Не довели до конца докторскую диссертацию.
– Не хватило денег, – Флетч снова сел, с полным бокалом.
– Увлеклись журнализмом. Писали об искусстве в одной из газет Сиэтла. Прославились статьей о незаконном вывозе из Канады изделий доколумбовой эпохи. Потом вы служили в морской пехоте. Вас послали на Дальний Восток, наградили «Бронзовой звездой», которую вы так и не удосужились получить. В «Чикаго пост» вы были специальным корреспондентом, проводили журналистские расследования. Вам удалось раскрыть не одно преступление как в Чикаго, так и в Калифорнии, где вы работали после этого. Ваш конек – журналистское расследование, а не статьи по искусству.
– А есть ли разница?
– Примерно восемнадцать месяцев назад вы исчезли из Южной Калифорнии.
– Сейчас очень сложно добиться полного взаимопонимания с руководством газеты. Каждый начальник считает своим долгом взять сторону какой-либо партии. Фактор, убийственный для свободы слова.
– Вы дважды женились и разводились. Алименты вы платить не желали, так что на вас подали в суд. В чем только вас не обвиняли: от подлога до неуважения к суду. Затем, однако, все потерпевшие отозвали свои иски. Кстати, когда я наводил справки о вас в правоохранительных органах Калифорнии, мне позвонил окружной прокурор или помощник окружного прокурора. Кажется, его фамилия Чамберс. Он высоко отозвался о вас, отметив ваше непосредственное участие в раскрытии одного или двух тяжких преступлений.
– Олстон Чамберс. Мы вместе служили в морской пехоте.
– Чем вы занимались последние восемнадцать месяцев?
– Путешествовал. Какое-то время побыл в Бразилии. Перебрался в британскую Вест-Индию. Теперь живу в Италии.
– В Штаты вы возвращались лишь однажды, в Сиэтл, на похороны отца. Вы говорили, что унаследовали от него крупное состояние?
– Нет, этого я не говорил.
– Он был азартный игрок, – заметил Флинн.
– Я знаю, – кивнул Флетч.
– Вы не ответили на вопрос, откуда у вас такие деньги?
– От дядюшки, – солгал Флетч. – Он умер, когда я работал в Калифорнии.
– Понятно, – Флинн, естественно, ему не поверил.
– Не мог же он оставить деньги моему отцу, правда?
– Значит, на свете есть много людей из вашего прошлого, которые желают вам зла, – продолжил Флинн. Вон он, бич мобильного общества. Люди перебираются из страны в страну, таская за собой прошлое. Настоящее расследование невозможно провести в границах одного полицейского участка, даже если детектив – мастер своего дела.
– У вас остынет чай, – напомнил Флетч.
– Холодный мне больше нравится, – Флинн налил себе чая. – Мы, европейцы, не так чувствительны к температуре, как американцы.
– Вы думаете, что происшедшее связано с моим прошлым. Кто-то последовал за мной в Бостон и подставил меня под обвинение в убийстве?
– Ну, мне не хотелось бы заполнять половину листа, отведенную для ваших врагов. Не зря же говорят, что у хорошего журналиста друзей нет.
– Полагаю, вы ошибаетесь, инспектор. Как Питер Флетчер я – жертва случайности. Кто-то совершил убийство в этой квартире и обставил все так, чтобы возложить вину на первого вошедшего сюда человека.
– Вернемся к Риму, – чуть изменил направление разговора Флинн. – Не могли бы вы объяснить мне тамошнюю ситуацию?
– В каком смысле?
– Видите ли, я обращаю внимание не только на то, что делает человек, но и на то, что он не делает. Надеюсь, вы меня понимаете. Вы вот говорили мне, что приехали в Бостон, чтобы поработать над книгой о живописце Эдгаре Артуре Тарпе-младшем.
– Совершенно верно.
– Однако с утра в среду до сегодняшнего вечера вы не связались ни с Фондом семьи Тарп, ни с куратором Бостонского музея изящных искусств.
– Я был занят.
– Отнюдь. Мои мальчики, ведущие за вами слежку, доложили, что вы ведете жизнь добропорядочной бостонской старушки. Ленч в «Локе-Обер», коктейль в «Рице». Вы провели пару часов в редакции «Бостон стар». Все остальное время не выходили из дома, пусть это и чужая квартира.
– Пожалуй, это так.
– Вы много спите, мистер Флетчер.
– Я приводил в порядок мои записи.
– Наверное, вы могли справиться с этим в солнечной Италии, до приезда сюда.
– Как видите, не смог.
– Разумеется, не стоит забывать про среду. Мы не знаем, что вы делали в среду. В тот день вы зашли в «Риц-Карлтон» через одну дверь, а выскользнули через другую. Естественно, безо всякого злого умысла. Произошло это до того, как мы выяснили, что имеем дело с бывшим асом журналистского расследования, органически не выносящим слежки. Но нам известно, что ни в Фонде Тарпа, ни в Бостонском музее в среду вы не показывались.
– Вы должны понять мои чувства, инспектор. Трансатлантический перелет. Смена часового пояса. Шок от убийства. Осознание того, что подозрение падает на меня. Я просто не отдавал отчета в своих действиях.
– Неужели? – зеленые глаза насмешливо сверкнули. – Вы собираетесь жениться на Анджеле ди Грасси?
– У вас отличная память на имена и фамилии.
– Это от знания языков. Кто она?
– Девушка. Итальянка. Дочь графа ди Грасси.
– Графа ди Грасси?
– Графа Клементи Арбогастеса ди Грасси.
– Того самого, что умер на прошлой неделе?
– Мы так думаем.
– »Мы так думаем»! Что это за ответ?
– Он умер.
– Вы говорили, что присутствовали «как бы на похоронах».
– Говорил?
– Да.
– Наверное, так оно и было.
– Флетч, почему вы сразу не говорите правду? Почему я должен все вытягивать из вас клещами? Между прочим, сегодня у меня выходной.
– И вы заплатили за виски из собственного кармана?
– Да. Поэтому попрошу вас начать с самого начала. Почему вы прилетели в Бостон?
– Ладно. Я разыскиваю картины.
– Ага! Молодец. Наконец-то Флинну дозволено выслушать истинную историю. Забудьте о краткости. Можете говорить сколь угодно долго.
– Энди ди Грасси и я собираемся пожениться.
– Вы в преддверии блаженства. Юная дама говорит по-английски?
– Без малейшего акцента. Она училась в Швейцарии, а потом в Штатах.
– Очень важно, чтобы муж и жена изъяснялись на одном языке, когда дело доходит до споров.
– Пару лет назад из дома ее отца, неподалеку от Ливорно, украли коллекцию картин. Картин очень дорогих.
– Много?
– Девятнадцать, включая скульптуру лошади Дега.
– Лошадь Дега? О Господи. И сколько стоит украденное, с лошадью или без нее?
– Трудно сказать. Миллионов десять, двенадцать.
– Долларов?
– Да.
– Мой Бог, ну почему я учился играть на скрипке, а не рисовать. Это богатое семейство, ди Грасси?
– Нет.
– Вам, впрочем, это неважно, вы сами богаты.
– Энди жила у меня на вилле, в Канья.
– Вы репетировали послесвадебное блаженство.
– История увлекательная, не так ли, Флинн?
– Покажите мне ирландца, который откажется ее выслушать!
– Ваши годы в гитлерюгенд не вытравили из вас присущее вашей нации любопытство.
– Наоборот, разожгли его.
– Я получаю каталоги со всего мира. Каталоги произведений искусства. Они издаются музеями. Как описания имеющихся экспонатов, так и выставочные. Издают их и торговцы произведениями искусства. Тоже двух типов. Того, что предлагается на продажу, и уже проданного.
– Ясно. Я понял, о чем речь.
– Как-то раз Энди просматривала каталог, выпущенный бостонской галереей, Галереей Хорэна.
– Никогда о ней не слышал.
– Она находится на Ньюбюри-стрит.
– Вполне возможно.
– Она узнала одну из картин да Грасси, Беллини <Беллини – семья итальянских живописцев венецианской школы.>, проданную этой галереей.
– Через два года после ограбления?
– Примерно. Она показала каталог мне, и мы вместе просмотрели предыдущие каталоги Хорэна. И нашли вторую картину да Грасси, тоже проданную, кисти Перуджино <Перуджино (наст. фамилия Ваннуцци) Пьетро (между 1445 и 1452-1523) – итальянский живописец.>.
– Значит, до того украденные картины на поверхность не всплывали?
– Нет.
– А на продажу их предложили в Бостоне?
– Точнее, следует сказать, что их продали через Бостон.
– Вас понял.
– Энди сразу заволновалась. Мы собрали чемоданы, сели в машину и поехали в Ливорно.
– Где находился граф. Вместе с графиней?
– Да, конечно. Но она – не родная мать Энди.
– Вы не слишком к ней расположены.
– О, у меня к ней претензий нет. Но Энди ее недолюбливает.
– Вполне естественно.
– Мы собирались показать графу оба каталога Галереи Хорэна.
– Вы предварительно не позвонили?
– Как-то вылетело из головы. Мы только вернулись с пляжа, переоделись, покидали вещи в чемоданы и помчались в Ливорно. Кажется, не успели даже принять душ.
– Должно быть, вы превысили допустимую скорость?
– Можете не сомневаться.
– Вы сказали, что «собирались показать» каталоги графу?
– По пути в Ливорно мы услышали по радио, что графа Клементи Арбогастеса ди Грасси похитили.
– Похитили? Мой Бог! Такие преступления встречаются все чаще.
– У Энди началась истерика. Я еще сильнее нажал на педаль газа. Мы остановились выпить по рюмочке коньяка. Потом помчались дальше. Еще раз остановились, чтобы позвонить в Ливорно. Ту поездку я буду помнить до конца своих дней.
– Но вы добрались до Ливорно.
– Да. Его похитили и потребовали выкуп в четыре миллиона долларов.
– Однако!
– А у да Грасси не было ни гроша. После кражи картин они перебивались с хлеба на воду. Застраховать их граф не удосужился. Землю он давно продал. Оставался только полуразрушенный особняк близ Ливорно, гордо именуемый дворцом, да пара стариков-слуг.
– Вы упомянули, что у Энди была квартира в Риме. На что же они жили?
– Все трое – граф, графиня и Энди – жили на проценты с ценных бумаг. В год выходило пятьдесят тысяч долларов.
– Пятьдесят тысяч поболе гроша.
– Но недостаточно для того, чтобы заплатить четыре миллиона выкупа.
– А вы сами не могли заплатить? Из денег, оставленных дядей?
– Нет.
– Но речь шла о жизни вашего будущего тестя.
– Не мог, даже если бы и захотел. Семья да Грасси не проявляла ни малейшей активности в течение нескольких десятилетий. О ее существовании все забыли. И никто не одолжил им четыре миллиона.
– И?
– Мы сообщили похитителям через газету, что таких денег у нас нет. Получили новые послания. В них нам предлагалась альтернатива: или мы платим, или они убивают старого графа. Я переговорил с дамой, курировавшей принадлежащие графу ценные бумаги. Даже в такой, сверхкритической ситуации мы не имели возможности обратить их в наличные. По итальянским законам благополучие семьи ставится выше благополучия индивидуума, даже если он – глава семьи.
– Итальянцы знамениты тем, что держатся друг за друга, – согласился Флинн, – даже если ради всех приходится жертвовать кем-то одним.
– Похитители стояли на своем. Кошелек или жизнь. Они дали нам пять дней. Прошла неделя. Тишина. Две недели. Три. Больше они с нами не связывались.
– То есть его убили?
– Так считает итальянская полиция.
– Как давно это случилось?
– Чуть больше месяца назад. Власти посоветовали жене и дочери ди Грасси смириться со смертью старого графа. «Его могли похоронить или в Италии, или в море у ее берегов», – так они оценили ситуацию. В прошлый понедельник его отпели в церкви.
– Вот откуда «как бы похороны».
– Да. Но все было, как при настоящем покойнике.
– И вы решили тряхнуть стариной, вспомнить свое газетное прошлое и приехали в Бостон, чтобы раскрутить это дело.
– В общих чертах, да.
– Вы говорили с этим Хорэном?
– Да. В среду.
– Вот, значит, где вы были в среду.
– Да.
– Тогда понятно, почему вы вошли в одну дверь «Риц-Карлтона», а вышли через другую, на Ньюбюри-стрит. Галерея как раз на этой улице!
– Да.
– Мой Бог, неужели мне довелось встретиться с абсолютно честным человеком. И остальные картины у Хорэна?
– У брокера их обычно нет, Френк. Он – посредник. И задача моя состояла в другом – узнать, от кого он получил картины, украденные у ди Грасси.
– Наверное, вы обратились к нему с присущей вам откровенностью.
– Трудно быть откровенным с брокером, Френк. Я попросил его найти для меня одну картину. Также из коллекции ди Грасси. Написанную Пикассо. Называется она «Вино, скрипка, мадемуазель».
– И он ее нашел?
– Через несколько дней, вчера, он сообщил мне, что она принадлежит одному человеку, проживающему в Далласе, штат Техас. Он также сказал, что за последние год или два купил у этого человека еще пару картин. Вернее, продал их через свою галерею.
– Вам известна фамилия техасца?
– Известна.
– Скажите мне, Флетч, кому будут принадлежать эти картины, если вы их найдете?
– В этом вся загвоздка. Вопрос о наследстве Менти будет оставаться открытым еще долгие годы.
– Менти?
– Граф ди Грасси. Завещание не будет зачитано, пока не найдут тело. Или не пройдет срок, достаточный для того, чтобы признать графа умершим.
– Значит, после того, как вы найдете картины, вам придется найти тело.
– Едва ли я смогу сделать то, что оказалось не под силу итальянской полиции.
– И никто не знает, принадлежат ли картины дочери или вдове?
– Нет. Хуже другое, пока не найдено тело Менти, они не смогут получать проценты с ценных бумаг.
– Посмею предположить, что в данный момент обе дамы могут надеяться только на вас.
– Пожалуй, вы правы.
– Ага! А я – то думал, главная ваша забота – снять с себя подозрение в убийстве.
– Наверное, поэтому до меня не сразу дошло, что в убийстве вы подозреваете меня.
– Меня несколько сбил с толку ваш звонок по контактному телефону полиции. Если б вы сразу сказали мне, что ранее были специальным корреспондентом, я бы понял, почему вы так спокойно реагировали на покойницу в вашей гостиной, – Флинн налил себе третью чашку чая. – Не каждому человеку доводится улететь через океан от похищения и убийства, чтобы успеть в аккурат к новому убийству.
– Похоже, мне не повезло.
– По-моему, везение тут ни при чем.
– Если я правильно понял вас, инспектор Фрэнсис Ксавьер Флинн, вы предполагаете наличие какой-то связи между тем, что происходило в Италии, я имею в виду похищение и убийство Менти, и бостонским убийством Рут Фрайер.
– Пожалуй, вы правы.
– Вы же дали мне список пассажиров, прилетевших вместе со мной из Рима.
– Связь может быть, Ирвин Морис Флетчер, но я еще не знаю, какая именно.
– Связь действительно есть. Один человек прилетел со мной из Рима.
– Кто же?
– Графиня. Летела через Нью-Йорк. Приземлилась в Бостоне во вторник, примерно на час позже меня.
– Она знала, что вы остановились в этой квартире?
– У нее были мои адрес и телефон.
– И она жаждет добраться до картин?
– Не то слово.
– Как она узнала, что вы их разыскиваете?
– Полагаю, она прочитала кое-какие записи, оставленные мною Энди... План маршрута, знаете ли. Она знала, что я взял с собой перечень картин.
– Но зачем ей убивать Рут Фрайер?
– Рут могла находиться в квартире, обнаженная, в ожидании Барта, не зная, что тот на пути в Италию. Она открыла дверь графине...
– Вашей кипящей от злобы приемной теще?
– Да, злой и подозрительной.
– Еще бы, она думает, что вы хотите прибрать картины для Энди.
– Естественно.
– А вы?
– Она не ошибается.
– Не сходится, – покачал головой Флинн. – Порванный лиф.
– Мало ли, как это могло случиться. Может, его порвала сама Рут, когда снимала.
– У Рут Фрайер не было ключа от квартиры.
– Зато он есть у Джоан Уинслоу.
– Соседки? У нее есть ключ? Мы забыли спросить ее об этом. Вот он, недостаток полицейского опыта. Уж этот-то вопрос следовало задать обязательно. Но с какой стати ей отдавать ключ Рут Фрайер?
– Она бы не отдала, будучи трезвой. А так... Дала же она ключ мне.
– Правда? Как интересно. А где сейчас графиня?
– Вчера вечером она переехала сюда.
– Сюда?
– Да. «Риц-Карлтон» для нее слишком дорог.
– Ага! Графиня – та красотка, с которой вы выпивали в «Рице». Парням она запала в сердце. Они сказали, что вы даже не заплатили по счету.
– Не заплатил.
– Графиня чем-то досадила вам?
– Есть немного.
Флинн внимательно разглядывал донышко пустой чашки.
– Кажется, сегодня мы лучше узнали друг друга.
Флетч промолчал. Его бокал тоже опустел.
– Пожалуй, мне пора домой, к жене и детям.
Дождь все еще барабанил по окнам.
– Как продвигается дело об убийстве члена Городского совета? – спросил Флетч в прихожей.
– Совсем не продвигается. Застыло на месте. Трудно предполагать, что кто-то добровольно сознается в совершении такого убийства, не так ли?
– Благодарю за виски, инспектор.
Они вышли из квартиры. Флетч нажал кнопку вызова лифта.
– Снимите меня с крючка, Френк.
– Я вас понимаю. Вы хотите слетать в Техас, освободиться от женского эскорта.
Войдя в кабину лифта, Флинн обернулся.
– Вы – лучший из всех подозреваемых, какие у меня были, Флетчер. Только вам удается так долго балансировать на кончике иглы. Но вы избавили бы меня от многих хлопот, сознавшись в убийстве.