Но он опять повернулся ко мне.
- Подойди, Андраш!
Я пошел. Но так, будто у меня отнимались ноги. Одну руку из кармана я все-таки вынул. Но он, как видно, считал, что расстояние между нами еще велико, и молча гипнотизировал глубоко засунутую в карман другую руку. Ну, ладно - ее я тоже вынул.
- Я и тебе кое-что принес! - возвестил он каким-то ненатуральным таинственным тоном.
Я молчал. Тогда он закатил речь:
- Ты, конечно, не заслужил, но в надежде на исправление...
Вытянув руку за километр, он вручил мне подарок - перочинный ножик со штопором, ключом для консервов и прочими штуками. Неплохой инструмент. Но поскольку преподнесли мне его «в надежде», меня так и подмывало сказать, что «в надежде» я не нуждаюсь,- да нельзя обижать родителя.
Он наблюдал за мной с величавой суровостью, но я-то знал, чего он ждет: бурного извержения; он надеялся, что я начну клокотать от счастья. А я взял нож не глядя, такой же деревянной рукой, какой он мне его преподнес, и со страшной натугой выдавил:
- Да. Благодарью.
- Что?
- Я слышал это в одном кинофильме. Так всегда иностранцы говорят: благодарью. У них не получается «рю».- И я судорожно затрясся от смеха.
- Иностранцы... Шут гороховый! - Родитель смотрел на меня с таким возмущением, будто на совести у меня было по меньшей мере убийство.
Мамино отражение в зеркале, правда без особой твердости, вклинилось в наш интересный диспут:
- Что за поведение! Как свинопас!
Тогда я поскорее убрался к себе, а мама продолжила разговор на захватывающую тему:
- Все-таки эту ракушку я сменю.
- Напрасно, она весьма экзотична,- сказал родитель.
Согласие, очевидно, было достигнуто, потому что дебаты о пуговице прекратились.
■
Кати стояла перед зеркальным шкафом, делала пышный начес и, под предлогом нового пуловера, оценивала свои женские штуки. Я схватил клюшку и, вертя ее, как полагается, над головой, пустился в пляс. Я отплясывал танец свинопасов и напевал сквозь зубы:
Кати покосилась на меня через плечо, потом подошла ближе.
- Ты спятил? Что ты делаешь?
- Готовлюсь к жизненному поприщу... «Всяк узнает свинопаса»...
- Ты хочешь стать актером?
- Нет. Свинопасом. Или шутом гороховым. Что ты пялишься? А ну, мотай отсюда, не то получишь!
- За что?
- Во-он!
- Гадина! - прошипела она.
- Пустой треп. Я свинопас! А ты иди вон!
Она пошла, потом передумала и со строптивым видом уселась на тахту.
Тогда я сунул руку в карман, со щелчком открыл подаренный ножик и пошел на нее пригнувшись, словно собирался вспороть живот. В глазах ее мелькнул ужас.
- А-а, испугалась? - загоготал я.
- Идиотские шутки,- вырвалось у нее с облегчением.
Я прицелился, как метатель ножей. Нож глубоко вошел в паркет и, вибрируя, замер.
Я не успокоился и метнул его в чертежную доску.
Кати вертела в руках нейлоновую косынку и всем своим видом показывала, что ей не терпится посплетничать.
- Андриш! Они помирились.
Я продолжал метать нож.
- А как же, ха-ха... ведь прошло три дня.
- Какие три дня?
- Три дня наш папа приводит в порядок нервы, на четвертый приносит подарки. Следующие два дня в семье тишина и покой. Потом снова отчаянная грызня... Грызня - подарки, грызня - подарки.
Я приноравливался так, чтоб посылать нож в доску с началом каждой фразы.
- Опять ты ворчишь? Лучше посмотри, какой чудный пуловер.
Я помолчал - по поводу пуловера возражений не имелось. А вообще-то мне было что сказать.
- Могу изложить дальнейшую программу.
Кати просто распирало от любопытства, а я снова взялся за нож.
- Следующий номер программы - воспитание драгоценных отпрысков. Он входит, обворожительно улыбается... и вопрошает: «Как дела, молодой человек?»
Кати засмеялась.
- Сегодня на тряпки и прочую дребедень,- продолжал я,- ухлопали примерно тысячу форинтов. Через неделю грозный допрос: где деньги? Куда делись деньги? Ты истратила деньги! И пошло-поехало с самого начала...