■
Скоро десять, я увлекся книгой о путешествии, как вдруг что-то с силой грохнуло об пол, потом зажурчал разговор, но слов нельзя было разобрать. Я захлопнул книгу и внезапно почувствовал, как от нервного напряжения закосили глаза. Готов побиться об заклад: предки грызутся! Я чуть-чуть подождал - снова какое-то неразборчивое бормотанье. Оставив дверь приоткрытой, я, крадучись, вышел в проходную комнату и прислушался. Тишина.
Вдруг Кати села на своем диване.
- Что ты бродишь, как привидение?
- Ш-ш-ш! - Я обернулся и взглянул на нее исподлобья.- Послушай! Они опять ссорятся?
- Ошибаешься! Они в прекраснейших отношениях,- цинично хихикнула сестрица. Ну, что с этой идиоткой делать, ведь каждый вечер подслушивает, а поумнеть ни на йоту не поумнела.
- Тогда почему ты не спишь? - спросил я и натянул ей на нос одеяло. Но она была начеку, молниеносно схватила тапку и, только я повернулся, чтобы уйти, огрела меня ею по голове. Я схватил вторую тапку, и мы - я на полу, Кати на тахте - встали наизготовку. Защелкали удары, но я старался бить по рукам, а если б взялся по-настоящему, она бы вмиг стала сине-зеленой - на ней ведь каждый синяк виден. На меня удары сыпались сверху, и оба мы так увлеклись новым видом спорта, что позабыли обо всем на свете.
Но мы, должно быть, подняли страшный шум, потому что дверь отворилась и вошла мама. Вид у нее был растерзанный, как будто ода тоже выскочила из жаркой схватки: халат распахнут, ленты шелковой ночной сорочки развязаны.
- Что вы делаете?
- Он мне спать не дает! - промяукала Кати.
- А она нахалка!
- Иди, иди, мальчик. Вечером все ложатся спать.
- Меня здесь и не было.
А я-то, бедный, не знал, что вечером все ложатся спать. Спасибо мамочке - просветила.
В дверях я обернулся - она запахивала халат.
■
Агнеш прислала пригласительный билет. Гайдн «Времена года». Генеральная репетиция. Публика - родственники и знакомые - чопорно сидела на местах. Я пристроился с краю последнего ряда. Музыка и пенье, если слушать их одному, были прекрасны.
Тенистые ресницы Агнеш опускались и поднимались, а черные зрачки то и дело уплывали вправо, на миг замирали, потом, прыгнув, возвращались к дирижеру.
Проследив за взглядом Агнеш, я обнаружил у баритонов черноволосого парня с матово-бледным лицом. Во время пауз они так таращились друг на друга, словно увидели сказочные сокровища.
Звучно гремели слившиеся воедино хор и оркестр. Репетиция кончилась. Черноволосый в клетчатом пальто появился в фойе и принялся дрейфовать вокруг Агнеш. Потом их заслонила толпа.
Я бросился прямиком к двери и, работая локтями, вылетел на улицу.
- Андриш! Ты тоже сбежал? - услыхал я за спиной голос Агнеш и вздрогнул от неожиданности.
Она, не глядя, схватила меня за руку и посмотрела назад.
- Вон мои родичи. Давай удерем!
Мы пошли по бульвару. Я засунул руки в карманы, почувствовал, как углы губ у меня опустились, и скосил глаза на Агнеш. Остановившись у витрины, она поправляла прическу и разглядывала, конечно, себя, а не выставленные там туфли.
- Почему ты меня не поздравишь? - спросила она, протягивая руку.
- Поздравляю! - сказал я брезгливо.
- Правда, прекрасно?
- Картинкя!
- Что?
- Так в Гёчейе говорят.
- Ты спятил? - спросила она изумленно.
- Может быть.
Она быстро взглянула на меня, кажется, даже с опаской.
- Я просто счастлива...
- Гм,- хмыкнул я, не дав ей договорить.
- ...что выступаю здесь... в консерватории. А ты только фыркаешь... да отпускаешь свои деревенские словечки.
В трамвае мы ехали молча - оба были страшно заняты. По моим наблюдениям, в этот вечер в вагон садились одни мужчины. Они двигались по проходу, хитро и жадно переползали от скобы к скобе и раскачивались, как обезьяны на ветках. Лишь только они приближались к Аги, глаза у них становились маслеными. У тех, кто потрусливей, глаза беспокойно метались и украдкой ласкали ее вызывающе оттопыренный бюст. Другие неуклюже вздрагивали, таращились, словно зачарованные, толкались и топтались на месте, игнорируя призывы кондуктора. Они вертелись, и я знал, что им надо: полюбоваться ее ногами.
Агнеш тошнотворно упивалась успехом. Глаза ее вообще не бывают холодными, неприветливыми - типичные глаза всех красивых женщин. Даже самым трухлявым хмырям она посылает веселые и благодарные взгляды, как будто они ее партнеры в игре. Все подонки, конечно, лопаются от радости, словно выиграли такое, на что никогда не рассчитывали.
Мы вышли у моста Маргит. Агнеш навалилась на парапет и уставилась на реку: в воде отсвечивали, двоились вечерние огни. Я тоже прислонился к парапету, понурил голову и закусил губу, мучаясь от желания задать давно терзавший меня вопрос.
Под нами проплыл пароход.
Агнеш, конечно, опять что-то надумала.
- Кажется, будто мы плывем. Странно. Правда? - сказала она и посмотрела на меня.
- Кто этот... в клеточку? - спросил я гораздо взволнованней, чем следовало.
- Кто?
- Ты же прекрасно знаешь.
- В клеточку? А-а! Пишти Козак...- Она вся просияла.
- Пишти-и? - произнес я с отвращением.
- Чудесный мальчик.