Повар Фейзулла сказал, что все охранники уехали, но это было не совсем точно. Уехали, похоже, только боевики, которые вчера так громко занимались строевой подготовкой. Поэтому по дорожкам дачи никто не слонялся.
Клейн выбросил через окно свернутый ковер, затем вылез сам и принял на руки сначала Эльдарчика, а потом и Рену. Фейзулла неловко переминался рядом, держа на плече стремянку.
— Ковер хороший взял, э! — Повар жалостливо поцокал языком. — Тряпка-мряпка никакой не был? Ковер порвем, жалко, да.
— Он твой? — спросил Клейн.
— Все равно жалко. Хороший вещь.
Они подошли к забору, и Фейзулла приставил лестницу. Клейн поднялся на несколько ступенек и расстелил ковер поверх края забора, густо усеянного битым стеклом.
— Рена! — Он оглянулся. — Дай, пожалуйста, какую-нибудь свою вещь. Расческу там или губную помаду.
Рена распустила волосы и протянула ему заколку.
— Подойдет?
— Надеюсь, они ее заметят, — сказал он и бросил заколку через забор.
— Пошли быстро в машину, быстро-быстро пошли, — сказал Фейзулла, оглядываясь.
Клейн еще немного задержался, глядя на узкую дорогу между серыми высокими заборами и на крыши приземистых домиков, придавленные камнями от ветра. Все это было так похоже на какой-нибудь афганский кишлак… Только гораздо чище. И солнце здесь не такое жесткое. И наверно, идти по этой улочке не так опасно. Вполне можно дойти до своих. Так что когда охранники обнаружат пропажу, у них не возникнет никаких сомнений, что пленники перебрались через забор и убежали вот по этой улочке…
Но они не полезли через забор. Фейзулла провел их к своей кухне, где уже пофыркивал мотор серого «мерседеса». Он дал Рене черный платок, и она окутала им голову и плечи. Эльдар забрался на заднее сиденье.
— На пол садись, — приказал ему повар. — Накройся, чтоб плохой человек не видел.
— На КПП не будут машину досматривать? — спросил Клейн.
— Э, зачем? Я каждый вечер с сестрой так еду, никто никогда не смотрит. Кому надо машин смотреть? Сидят, телевизор смотрят.
— Мама, а где мой конструктор? — спросил Эльдар из машины. — Ты взяла?
— Взяла, взяла, — ответила Рена, растерянно взглянув на Клейна. — Кажется, взяла.
— Я принесу, — шепнул он, усмехнувшись, и побежал к бараку.
Ему повезло. Он успел увидеть, что на крыльце барака стоит охранник с ведром, отпирая замок.
«Обед принесли! — подумал Клейн, присев за куст. — Сейчас поднимет тревогу. Хоть бы у него замок заело…»
Охранник открыл дверь и вошел в барак. Клейн метнулся за ним. Осторожно перешагнув через скрипучие ступени, он рывком потянул дверь — и увидел спину охранника прямо перед собой. Тот достал из ведра хрустящий пакетик с конфетами и переложил к себе в карман.
«Жадность фраера сгубила», подумал Клейн. Он набросился сзади, обхватив локтевым сгибом горло противника и, отклонившись назад, приподнял парня над полом. Ведро с грохотом упало, парень захрипел, суча ногами и пытаясь лягнуть Клейна, но тот держал его цепко и все сильнее сжимал удушающий захват. Наконец, тело охранника обвисло.
Клейн живо связал его дугой — руки и ноги за спиной. Из полотенца, которым было прикрыто ведро, получился отличный кляп. В кармане охранника нашлись ключи, и Клейн отпер комнату, в которой остался конструктор Эльдара.
Когда он вернулся к машине, Рена благодарно сложила ладони перед грудью:
— Какой ты хороший! Ты не думай, это не каприз. Просто Эльдарчик так любит заниматься с этим конструктором…
— Сиди на кухне тихо-тихо, — сказал ему повар. — Я тебя закрою. Будут искать, здесь не посмотрят. А когда полиция приедет, я открою.
— Спасибо, не надо, — отказался Клейн. — Здесь есть где спрятаться.
— Гера, тебе совсем немного придется потерпеть, — сказала Рена. — Новруз поднимет на ноги всех своих людей. Самое позднее — завтра утром здесь уже будет полиция. Или солдаты. Посиди на кухне, мне так будет спокойнее.
— Кухня самый лучший место! — горячо добавил повар.
— Нет, Фейзулла. Если начнут искать, везде заглянут. Вдруг найдут? А тебе еще тут работать…
Талыш отчаянно хлопнул себя по щеке:
— Зачем так говоришь! Я тут всю жизнь работал, и отец тут работал! Пока Белый Голова не приехал, можно было работать. А теперь — нельзя. Плохие вещи делают. Лучше я в Ленкорань уеду, лучше помидоры возить буду!
— Отвези сначала нас, — с мягкой улыбкой сказала талышу Рена, закутываясь в черный платок. — Я похожа на твою сестру?
— Если лицо закрыть, похожа.
Она села в машину.
— Гера, не прощаемся. — Из под платка виднелись только глаза. — Веди себя хорошо. Обещай, что никуда не выйдешь из кухни.
— А если пожар? — спросил он. — Ладно-ладно. Сижу на кухне, грызу семечки.
Чтобы она не волновалась, Клейн у нее на глазах закрылся на кухне. Он смотрел через окно, как серый «мерседес», проехав по дорожкам дачи, скрылся за бараками. Он услышал, как завыли, открываясь, ворота. Через двадцать две секунды ворота с таким же воем закрылись. Значит, машина выпущена. Значит, все в порядке.
Он вытер взмокший лоб. Первая часть операции «Побег» завершилась.
Мишаня Шалаков, затеяв похищение, не знал, что Эльдарчик — не просто пацан, а внук уважаемого человека. А уважаемых людей на Кавказе нельзя обижать. Закон такой. Похитив Эльдарчика, Шалаков поставил себя вне закона, и теперь ему придется туго.
Но пока туго приходилось Клейну. Он не собирался отсиживаться в кухне. Во-первых, потому что не любил сидеть взаперти. Хватит, насиделся. А во-вторых, у него были намечены мероприятия, о которых он не собирался рассказывать Рене.
Клейн вернулся к своему бараку. Он и в молодости-то не был великим драчуном. А сейчас и подавно разучился бить по живому. Поэтому его беспокоило то, что охранник до сих пор не пришел в сознание.
Еще раз проверив, надежно ли затянуты узлы на руках и ногах охранника, Клейн плеснул ему в лицо воды. Никакой реакции. Тогда он приложил пальцы к мокрой шее и нащупал пульс. Жизнь еще билась в этом крепком молодом теле.
Сам очухается, подумал Клейн, разглядывая связку ключей. Магазин в «кипарисе» оказался пустым, и полковнику очень хотелось его заполнить. Где-то должна быть оружейная комната. Пирамида с автоматами, сейф с патронами. Здесь все было как в армии. Это и была маленькая армия. С обычными армейскими порядками. И обычным бардаком: часовые спят, кладовщики воруют, а личный состав строит дачу командиру.
Почти все комнатки в этом корпусе были забиты коробками и тюками. Не использовались как склад только два помещения — кабинет, где его допрашивал турок, и маленькая комната в торце здания.
Там валялся драный матрас на полу, стены были разрисованы рядами крестиков. Здесь уже держали кого-то взаперти, и не один раз — у каждого пленного свой календарь. Клейну показалось, что он видел когда-то эти стены, и этот матрас. Он застыл, потирая виски. И вспомнил. Все это он видел на видеокассете, присланной похитителями прокурора.
Он не нашел в этом корпусе то, что хотел. Надо было перебираться в другой, и желательно, чтобы это был не склад, а штаб.
Порывшись в коробках, он подобрал себе спортивный костюм и кроссовки. «Кипарис» легко маскировался под просторной курткой, а карман не жалко было прорвать внутри, чтобы кисть обхватила рукоятку.
Небрежной походкой, держа руки в карманах, он пошел по дорожке сада. Среди однотипных корпусов выделялся флигель с антеннами на крыше. Там мог быть штаб. Но там могла быть и охрана.
Проходя мимо штаба, он замедлил шаг и увидел в окне троих охранников. Они развалились на диване перед телевизором и потягивали вино. Пара пустых бутылок валялась в углу. «Кипарисы» висели гроздью на вешалке.
«Куда спешить», подумал Клейн. «Пусть выпьют еще по бутылочке, а мы пока прогуляемся».
Он прошел мимо и поднялся на крыльцо соседнего корпуса. Подергал дверь. Заперто. Из связки ключей один подошел, и Клейн снова оказался на складе. На стеллажах стояли сумки и чемоданы. Это была камера хранения.
Одна из сумок, самая крайняя, была похожа на сумку Степана Зубова. «Таких сумок миллион», подумал Клейн, вытягивая ее со стеллажа.
Молния была разорвана. Сверху лежал пушистый белый свитер. Зубов надел его в Питере и снял уже в самолете.
Он приложил свитер к лицу. Колючая длинная шерсть пахла сигарным дымом.
Степан Зубов никому не доверял свои вещи. Даже лучший друг Ромка не мог выпросить у него, например, кипятильник на полчаса. В поездках он никогда не сдавал сумку в багаж. И уж, конечно, в жизни не пользовался камерой хранения.
Все ясно, сказал себе полковник Клейн. На Степана можно не рассчитывать.
Косметички с кольтом не было. Зато остались консервы: сгущенка, кофе, тушенка. Клейн открыл баночку кофе и высыпал на ладонь патроны. На дне сумки лежал толстый дорожный атлас. Из него Граф извлек маузер.
Теперь можно обойтись без пустого «кипариса». Он немного поупражнялся с непривычным оружием. Маузер не приспособлен для скрытого ношения, но очень удобен в прицеливании, особенно двумя руками.
Патроны были сухие и новые на вид. Он выбрал несколько пуль с подпиленными носиками и перезарядил пистолет. Первые выстрелы будут самыми важными. Если стрелять, то валить наверняка.
Было немного досадно оттого, что придется нарушить такой хороший план Рены. Но ситуация изменилась. Клейн уже не мог просто спрятаться где-нибудь, ожидая подмоги. Теперь все стало гораздо проще.
Он закинул зубовскую сумку на плечо и, держа руку с маузером внутри нее, пошел к штабу. Дверь была приоткрыта, и он видел двоих охранников, развалившихся на диване. Третий сидел в кресле, спиной к входу, и Граф видел его бритый затылок с двумя макушками, рука его свисала до пола, и пальцы нервно постукивали по автомату, который лежал на полу. Два других автомата все так же висели на вешалке.
Краем глаза он видел экран телевизора, там двигались голые задницы, кто-то стонал, имитируя животную боль. «Только не сюда, только не сюда!» жалобно провыла женщина, и охранники заржали. Клейн отвлекся на секунду и глянул на экран внимательнее. В углу кадра высвечивались цифры и буквы. Охранники смотрели не дешевую порнушку, а видеозапись.
Как быстро меняется ситуация, подумал Граф. Она становится все проще и проще. Теперь не надо никого класть на пол, связывать, возиться с ними. Не надо рисковать.
Тот, что сидел в кресле, получил пулю под затылок. Двое на диване — по пуле в грудь. Потом он подошел и добавил каждому в висок.
Комната наполнилась пороховым дымом. Он проверил магазины их автоматов — опять пусто.
На экране скулила женщина. Клейн повернулся, чтобы выключить телевизор, и увидел в кадре знакомые стены, те самые, в крестиках. Два голых волосатых мужика в масках насиловали женщину на том самом драном матрасе. И чей-то голос за кадром произнес: «Ну что, нравится картина? Мы горячие чеченские парни. Вот так мы с ней будем делать каждый день, пока бабки не отдашь, козел».
Присев у подоконника, он осторожно глянул в окно. На дорожках сада никого не было. Выстрелы не встревожили оставшихся на даче.
В тумбе под телевизором было еще несколько кассет, и он сложил их в сумку. На одной из них была надпись: «Прокурор. В Питер». Он не удержался, вставил ее в видеомагнитофон и вытер кровь с экрана.
Для начала назовите себя.
Кузнецов Ярослав Ильич.
Это по матери фамилия. А настоящая какая?
Хорошо, Бронштейн Ярослав Ильич.
Интересно. Дальше.
Что говорить?
Ну, типа как вы здесь оказались?
Оказался я здесь как последний мудак. Захотелось горным воздухом подышать напоследок.
Почему «напоследок»?
Война. Война разгорается на Кавказе. И скоро мы забудем, что это курортная зона. Это надолго. Не одно поколение вырастет в этой войне.
Короче, вы можете записать обращение к своим близким.
Хорошо. Мои близкие, это, вероятно, брат мой. А также мои товарищи по работе. Хорошо, я обращаюсь к вам.
Смотрите в камеру.
Хорошо. Я обращаюсь с такими словами. Меня захватили, когда я вышел из гостиницы после телефонного звонка. Мне позвонил работник холдинга «Мировой Океан» по фамилии Шалаков. Он сказал, что у него есть сведения чрезвычайной важности по одному делу. Неважно, по какому конкретно. Важно, что этот Шалаков был в курсе дела, находящегося под особым надзором прокуратуры.
К родным обращайтесь, сказали же вам.
Хорошо. Итак, я вышел и был схвачен вооруженными людьми в серой камуфлированной форме. Меня несколько раз пересаживали из машины в машину, и, наконец, посадили в вертолет. Часы у меня отняли сразу, но перелет занял два часа. Сели мы на большом аэродроме, там меня пересадили в автозак и доставили сюда. Человек, назвавшийся по телефону Шалаковым, присутствует здесь, я узнал его по голосу.
Что он несет, что он несет? Не обращай внимания. Мы все это вырежем. Говорите по существу, поберегите свое время.
Хорошо. Говорю по существу. Во-первых, я надеюсь, что эта кассета каким-то образом попадет в руки моих товарищей по работе. И, прежде всего я хочу сказать, что ключи от маленького сейфа хранятся у моей соседки, Валентины Мигуэлевны Ивановой-Рамирес. Дальше… Итак, меня захватили заложником. Я часто сталкивался с этим явлением в последние годы. И в результате своих наблюдений я пришел к выводу, к жестокому и неутешительному выводу. Захват заложников будет процветающим бизнесом. Государство и общество не могут противопоставить этому преступлению ничего, кроме усиления ответственности. Есть только один способ остановить этот безумный поток. Общество людей не должно говорить на языке зверей. А слово «заложник» — это слово из языка зверей. Не надо выкупать заложников. Не надо обменивать заложников. Надо просто вычеркнуть слово «заложник» из нашей речи. Другого способа нет. Следует считать мертвым любого, взятого в заложники. Соответственно те, кто захватывают заложника, являются убийцами. Итак, забудьте обо мне. Считайте, что я умер. Я прошу прощения у всех, кого обидел в своей жизни. У каждого обвиняемого, которого я отправил за решетку. Я честно делал свое дело, простите меня. Я прошу прощения у своего брата. Я был к нему несправедлив. И слишком мало помогал ему. Мог бы больше, но не хотел прослыть коррупционером. Глупо. Простите меня. И прощайте. А сейчас я хотел бы воспользоваться предоставленной мне возможностью… (Начинается драка, в кадре мелькает Шалаков, которого прокурор держит за горло. Их растаскивают, съемка остановлена. На следующем кадре прокурор уже связан по рукам и ногам. Он лежит на матрасе, и его пинают ногами).
Дальше можно было не смотреть, потому что эту часть записи Клейн уже видел. Его еще удивило тогда, что у прокурора заклеен рот. Обычно похитители используют голос заложника для усиления воздействия на родственников. Они вообще стараются воздействовать на психику всеми средствами. Например, обстановкой в кадре. Голый пол, ободранные стены, решетка на окне.
Решетка? Когда Клейн заглядывал в комнатку с матрасом, там не было решетки на окне. А на записи она появлялась в кадре. Куда делась? Кстати, а куда делся прокурор?
Если Шалаков сам его похитил, то зачем он же его и освобождал? Чтобы содрать деньги с холдинга? Так ведь денег не просили. Просили освободить чеченца. Зачем Шалакову чеченец?
Он отбросил все эти мысли, потому что сейчас надо было думать о другом. То, что увидел Клейн, снова изменило ситуацию. Сегодня утром он готовился к новой жизни — подлой и грязной, но жизни. Это было непросто, и он не знал, удастся ли ему переломить себя. После обеда, проводив Рену, он стал готовиться к смерти, и это было легко и даже приятно, потому что такие сборы случались у него в молодости, и сейчас он ощущал себя молодым.
Но теперь он обязан был выжить. Не для того, чтобы прислуживать Шалакову, турку и их хозяевам. А для того, чтобы, если им повезет, засадить их за решетку.
Да, у них в руках бумажка с его подписью. Им придется ее съесть.
И не забыть бы — надо обязательно найти Валентину Мигуэлевну с ее заветным ключом от маленького сейфа.
Голос прокурора, твердый и монотонный, все еще раздавался в его памяти. Заложник — слово из языка зверей. С этим можно и поспорить. Звери не берут заложников. Да нет, просто есть разные звери. Самые страшные звери носят одежду и говорят человеческим голосом. Они прекрасно знают человеческие слабости. Люди слишком любят свою семью. Больше, чем себя. Ради своего ребенка, ради матери или жены люди могут пойти на любую жертву. А зверю ведь много не надо. Не требует он любых жертв. Брось ему денег побольше, он и отстанет. Он потратит эти деньги на свою звериную семью, на свою пещеру, на своих самок. Кончатся деньги — он поймает еще кого-нибудь из слабого племени людей. И снова принесет в пещеру свою добычу.
Неужели прокурор прав, и людям надо просто вычеркивать пропавших из списка живых? Перестать страдать из-за них? Перестать быть людьми? Может быть, есть какой-то другой путь?
Например, ждать, когда звери начнут превращаться в людей? Или, наоборот, перебить их всех?
Это больше понравилось полковнику Клейну. Но по каким признакам отличать тех, кого надо перебить?
Очень просто, сказал себе Граф. Есть же формула: «Поднявший меч — от меча и погибнет». Убийц надо убивать. Похититель заложников — тот же убийца. И ему не следует оставаться среди живых. Русский или нерусский, богач или бедняк, философ или дебил, исполнитель или соучастник, виноват или не виноват — значения не имеет. Как говорил Маузер? Судить их я не собираюсь. Пусть они пораньше предстанут перед Высшим Судом…
Граф вставил в маузер новую обойму. Ситуация становилась все проще и проще. Все, кто сейчас был на даче, подлежали уничтожению.
Но он думал слишком долго. За спиной раздались шаги, и парень в камуфляже трясущимися руками навел автомат на Графа. Это он утром выводил их на прогулку. Сейчас лицо у парня было серое, в крупных дрожащих каплях пота.
— Руки… Это самое… руки вверх… — просипел он.
— Ты что, своих не узнаешь? — спокойно сказал Граф. — Видишь, что натворили по пьянке.
— Рэкии! — заорал охранник, подняв «кипарис» на уровень лица. — Рэкиверр!
Граф кинулся за диван в то же мгновение, как ствол «кипариса» начал плясать и выплевывать вспышки и струйки дыма.
Пули смачно молотили по трупам на диване, с хрустом вгрызались в штукатурку.
Граф видел ноги охранника. Но как только он навел ствол на колено, охранник перестал стрелять и выбежал из комнаты.
Ругая себя последними словами, Граф кинулся за ним. Парень бежал по дорожке между деревьями. Он оглянулся на ходу, поднял автомат и выпустил очередь в сторону Графа. Пуля прошелестела сбоку, остальные простучали по стене.
Граф распластался на земле и долго ловил на мушку удаляющуюся спину в серо-голубых пятнах. Нажал на спуск, и маузер сильно подбросило. Спина исчезла.
Пригибаясь, он пробежал под окнами соседнего корпуса и занял позицию за углом, держа под прицелом крыльцо. Но никто не выбежал. Наверно, здесь было пусто. Граф подкрался к лежащему противнику. Тот хрипло матерился и скреб землю пальцами.
Отброшенный автомат зарылся в листву. Граф отцепил магазин. Тот был уже пуст. «С патронами у нас плохо», подумал Граф, вынимая из ножен противника охотничий нож. Нож был острый, лезвие впивалось в ноготь. Он схватил раненого за волосы, задрал ему голову и полоснул ножом под челюстью.
Четверо готовы, подумал Клейн. Скоро на дачу вернутся остальные. Знать бы, сколько их осталось.