Вот и слетал на юг, горевал Ковальский, глядя в иллюминатор. Пропьянствовал безвылазно в каком-то подземелье. Подышал химией. Ну, на лодке покатался, и то — ночью. Отдохнул на все сто.
Он приложил голову к вибрирующей стенке и снова задремал. Салон вертолета был отделан в восточном стиле. На иллюминаторах трепетали занавески с бахромой. Железная дверь пилотской кабины была оклеена красотками, как будка сапожника. Сиденья в «вертушке» были мягкие, с подлокотниками, но без спинок, и опираться приходилось на стенку.
Рядом сидел Панин, напротив — Клейн. В своем перепачканном спортивном костюме он был скорее похож на бандита, чем на начальника службы безопасности. Но так он больше нравился Коту.
Он вспомнил, с каким понтом Граф перехватил его тогда во дворе на своем роскошном джипе. Кот не мог позволить себе ездить на чем-то дороже «восьмерки», а тут — «Лексус». И этот важный тон… Хорошо он тогда его осадил насчет билетов и премии. Ящик шампанского. Кстати, уговор остается в силе, или как?
Ковальский открыл глаза, чтобы уточнить это важное обстоятельство, и увидел, что Димка, наклонившись вперед, что-то горячо доказывает Клейну.
— Это же историческое место, Сумгаит, — говорил Панин, стараясь перекрыть рев двигателей. — Думаю, о нем будет написано во всех учебниках по диверсионной подготовке. Надо обязательно раздобыть американские инструкции, составленные после восемьдесят восьмого года. На тему «Организация беспорядков». Раньше мы только теоретически представляли, как могут действовать ребята, внедренные в толпу. А тут такой богатый практический материал.
— Как их могли внедрить, по-вашему?
— Перешли турецкую границу, в Армении смешались с азербайджанцами, которых выселяли. У беженцев никто не спрашивает документов, а если и спросят, ответ простой — все сожгли проклятые армяне.
— А почему они так далеко ушли от армянской границы? Могли бы затеять беспорядки в Кировабаде. Или, еще лучше, в Мингечауре — там ГЭС, там база ПВО, это был бы серьезный удар по всей системе.
— В Мингечауре их бы живо придавили. Хватило бы комендантской роты. А в Сумгаите не было войск. К тому же им не нужен был удар по нашей обороне. Они метили выше. Разорвать Союз.
— Может быть, — согласился Клейн. — После Сумгаита Союз уже не выбрался из агонии.
— Вот именно! Здесь все началось. Бакинские события тоже начались здесь. А Таджикистан с чего начался, помните? Антиармянские выступления в Душанбе, против беженцев из Баку, которым якобы квартиры без очереди будут раздавать. Уже на следующий день про армян все забыли, и появился так называемый «народный комитет», и он до сих пор рвется к власти. Эта пороховая бочка там давно была готова взорваться, но спичку-то, спичку из Баку подбросили, а значит, из Сумгаита. А сценарий тот же самый, и действующие лица одни и те же. Возмущенный народ, безоружная власть, криминальный элемент, плюс несколько профессионалов-зачинщиков.
Клейн что-то спросил, и Панин прокричал в ответ:
— А просто мои друзья были в Таджикистане, и я знаю все не из газет. Так я вам больше скажу. Сумгаит, он ведь и Москву задел рикошетом. Там были ребята из отряда «Витязь». Если бы нам разрешили применить оружие, может, и не было бы ничего. То есть можно было сорвать им сценарий. Но не получилось. В тот раз не получилось. А потом эти же ребята в 93-м охраняли Останкино. И применили оружие. И все. Нарушили сценарий. И «народный фронт» остался не у дел. Может быть, «витязи» тогда просто остановили гражданскую войну.
— Вы считаете, что у нас сейчас нет гражданской войны?
— По крайней мере, московские танки еще не рвутся к Питеру, — сказал Панин. — И если гражданская война идет, то по другому сценарию.
— Вы же летчик. Интересно, какое оружие вы могли применить против митингующих? Напалм?
— Хватило бы мотострелкового взвода со штатным оружием.
— А я вот был в Нахичевани, был на иранской границе, и тоже видел митингующие толпы, — мрачно сказал Клейн. — Так я вам скажу, хорошо, что мы не применяли оружие. Это бесполезно. Бессмысленные жертвы, и все. Идет исторический процесс. Границы трещат и рвутся не только у нас. Во всем мире. Сопротивление бесполезно. Время все сделает за нас. Ну, снесли они заграждение, ринулись в родной Иран, и что теперь? Теперь насмотрелись на прелести свободного мира, успокоились. И границу не только восстановили, но и укрепили. И так будет везде. Время все сделает за нас.
— Вы были только в Нахичевани?
— В других местах тоже, но там мы уже применяли оружие. И что мы имеем? Республику Ичкерию. И ее союзников — Ингушетию и Грузию.
— Хватит вам галдеть, — заворчал Ковальский. — Кружок юных геополитиков. Поспали бы лучше.
Но он и сам уже расхотел спать и пересел поближе к Графу. Им тоже было о чем поговорить.
Они попали в переделку. И выбрались из нее. С потерями, но выбрались. Еще неизвестно, что ждет их в Питере, да и добраться туда тоже будет непросто. Но, по крайней мере, теперь они были вместе. И Кот, не найдя слов, просто ударил в плечо друга своим пудовым кулаком, сияя улыбкой.
— Чему радуешься? — спросил Клейн, потирая плечо.
— А что? Все нормально. Ведь что интересно — водки было выпито было немереное количество. И никаких последствий. Вот что значит здоровый климат. Дома меня после таких загулов неделю надо откачивать.
— Что, много выпиваешь?
— Приходится. Производственная необходимость. С тем выпей, с этим, потом похмелиться надо, потом лечиться от похмелья… — Кот поскреб подбородок. — Так и загнешься когда-нибудь под капельницей. Или вообще под забором. Уж лучше как Ромка … Я тут вспомнил кое-что насчет девяносто третьего года. Вадим, говоришь, «Витязь» сорвал сценарий? А может, кроме основного сценария был еще и запасной? Снайперы-то били и по тем, и по другим. Чтобы завести народ. Кровь, она яркая, ее сразу видно. И кто увидел, уже не забудет. Нам кровь пускали, Димка, вот что они делали. Стравить хотели. И ведь стравили.
— Кстати, о танках, — перебил его Клейн. — Я знаю, что танкисты, которые стреляли по Белому Дому в октябре девяносто третьего, через год въехали на Т-72 в Грозный, и там их всех пожгли. Уцелели немногие. Это, наверно, не предусматривалось сценарием.
Панин принялся изучать карту, валявшуюся на откидном столе в салоне. Он так увлекся топографией, что, казалось, не слышал, о чем говорили Кот с Графом. Но стоило Ковальскому сказать, что надо бы выбросить винтовки, когда будем лететь над морем, как Панин повернулся к нему и прокричал, перекрывая грохот:
— Все бы тебе выбрасывать. Прилетим в Дербент, сдадим их в особый отдел. Пусть установят, откуда они.
— Не хотите? Тогда я сам, — сказал Кот. — Обожаю ходить по особым отделам и писать объяснения. Кстати, а где море?
— Справа, — крикнул Панин.
Но в просветах между облаками тянулись только зеленые склоны гор и бурый курчавый лес.
Панин отложил, наконец, карту, и пробрался к кабине. В салоне не было слышно, о чем он говорил с летчиками, но вернулся он озабоченный и снова развернул карту.
— Есть проблемы? — спросил Граф.
— Дербент не принимает. Они идут на запасную площадку.
— Ну и что? Лишь бы в Россию, — сказал Ковальский, двумя ударами ножа вскрывая консервную банку.
В зубовской сумке даже хлеб не зачерствел. Кот намазывал толстые ломти паштетом. Все страшно проголодались, и готовы были сжевать даже растворимый кофе, но Граф запрятал эту банку поглубже.
— Что-то здесь не так, — сказал Панин. — Герман Иванович, а куда уехала эта банда с дачи?
— Повезли аппаратуру устанавливать куда-то в горы.
— Отлично, все совпадает. Тогда все понятно. Я вам могу сказать, куда все уехали. Вы не слышали про такое место, Казачи?
— Нет.
— Вот оно, — Панин показал на карте. — Здесь Грузия, здесь Чечня, вот Дагестан, вот Азербайджан. Вот это место. Оно было обведено карандашом, карандаш стерт. И следы прокладки курса стерты, но если вот так посмотреть, то видно. Видите?
— Ну и?
— Ну и похоже, мы летим туда, а не в Дербент. По всей видимости, там у них еще одна база.
— Еще чья-то дача? — спросил Граф.
— Нет. Это дикие места. На старых картах называлось Пост Казачий. Это еще в ермоловские, наверно, времена казаки сюда выдвинулись. Закрепились, начали строиться. Потом политика изменилась, и крепость строить перестали. Потом были землетрясения, дороги посносило, и место это забросили.
— Что вы там шепчетесь? — крикнул Кот, пересаживаясь поближе к карте.
— Я понял, о чем речь, — сказал Граф. — Это высота 1945. Когда я служил в Лагодехи, мы там лазили. Развалины. Часовня каменная, даже крест тогда еще был. Хороший был ориентир. Ну что, самое подходящее место для базы.
— Наверно, там сейчас все. Всё начальство, все боевики, — сказал Панин. — Раз они не вернулись на дачу после размена, значит, они там. Все сходится. Подтверждается версия одного ненадежного источника. Там их ждет премия. А вместо премии будем мы. Значит, экипаж и не собирался в Дербент. Экипаж не меняет хозяина.
— Что, у нас проблемы? — спросил Ковальский.
— Трудно сказать, — ответил Панин. — Похоже на то.
— Нас везут не в Россию, — сказал Граф. — Поймали нас, Кот.
Он сказал это с довольной улыбкой. Несколько минут назад Граф выглядел подавленным и усталым, а сейчас настроение у него резко поднялось. Панин тоже казался радостно возбужденным, вертя карту и заглядывая в иллюминатор.
Кот понимал их. Граф еще не вышел из боя, еще не расстрелял боезапас. Димка радовался, что раскусил противника. Кот понимал ребят, но ему очень не хотелось сегодня еще воевать. Он так хотел скорее оказаться дома…
— Пойду поговорю с экипажем, — Кот встал.
— А зачем? — спросил Панин. — Все идет по плану.
— Мне твои планы уже вот здесь, — Кот провел ладонью по горлу.
— Хватит шуметь, — сказал Граф, доставая из сумки тяжелую кофейную банку.
Панин перебрался к нему, а Кот опять развязал сверток с винтовками и принялся набивать магазины. В «винторезе» осталось только четыре патрона. В бою от него будет мало пользы. Да и снайперки — не для боя. Он предпочел бы сейчас АКМ, побольше рожков, полные карманы патронов россыпью. Пяток гранат на пояс. Рубенса с пулеметом. Маузера на фланге. Эх, Рома, Рома…
Но хорошо, хоть Граф рядом, удобно привалился плечом к переборке и чистит свое допотопное оружие.
— Сергеич, все будет нормально, — сказал Панин. — При посадке командиру ствол в ухо, штурману другой, техника выпустим на переговоры. Штурмовать нас они не будут, себе дороже выйдет. Такую «восьмерку» на базаре не купишь.
— А нельзя прямо сейчас ствол в ухо, и домой? — спросил Ковальский.
— Поздно. Долго летим, горючки мало. Можем грохнуться, если сейчас отвернем.
— Ну, сядем, и какие наши требования?
— Еще не знаю, — сказал Панин. — Главное, инициативу перехватить.
— Условия простые, — сказал Граф. — Дозаправка и свободный взлет. Наглеть не будем.
— Вот смеху-то будет, если мы сядем на нормальную площадку.
— Ничего, посмеемся вместе, — сказал Панин. — Герман Иванович, а откуда у вас такая роскошь?
— Степан купил перед вылетом, — сказал Граф, вытягивая жгутик из ствола маузера. Жгутик вылез белоснежным. — Для коллекции. Вы видели его коллекцию?
— Меня блевать тянет от вашей интеллигентности, — не выдержал Ковальский. — Ну-ка, резко перешли на «ты».
— Вадим, ты видел его коллекцию? — спросил Граф. — Да, кстати, чуть не забыл. У тебя есть где записать? Запиши номер телефона в Баку, там ждут твоего звонка.
— В Баку? Говори, я запомню.
— Нет, давай блокнот, это очень важно.
Клейн придавил блокнот к коленке и аккуратно вывел крупные цифры. Панин прочитал, почесал затылок и спросил:
— А ты-то… Откуда ты знаешь этот номер?
— Потом расскажу.
— Лучше бы сейчас. Ладно, не успеем. Кажется, мы заходим на посадку. — Панин схватился за сиденье, и в следующий миг вертолет сильно накренился.
— Кстати, о посадке, — сказал Ковальский. — Те придурки на КПП все время висели на рации. Ясно, что они не девочкам звонили. Если они связались с этой базой, где все начальство собралось, нам ведь могут и не дать добро на посадку. Я бы лично не дал. А вдруг на борту спецназ? С земли-то не видно.
— Не все же такие бдительные, как ты, — сказал Граф.
Вертолет шел по дуге с сильным креном. Дверь в кабину громко лязгнула, захлопнувшись, и Граф с Паниным переглянулись. В правых иллюминаторах белело небо, в левых прыгали скалы и щерились ущелья.
Панин, цепляясь за стенку, добрался до кабины и подергал ручку. Дверь приоткрылась, и выглянула красная физиономия техника.
— Всем сидеть, бля, садимся! Без команды никто не встает!
Вдруг что-то случилось. Порыв ветра ворвался в салон и взметнул карту со стола. С визгом пролетели какие-то осколки. Вертолет дернулся и круто пошел вверх.
Кот и Граф свалились на пол и покатились в корму. Кот успел подхватить ремень винтовки. Он увидел, как Панин перешагнул через упавшего техника и скрылся за переборкой кабины. Вертолет пошел вниз, и дверь кабины снова захлопнулась.
Машину качало, как лодку в шторм. Она то проваливалась вниз, то скользила в сторону. Моторы грохотали вразнобой, и что-то пронзительно свистело. Кот перебросил тело к боковому люку и смог открыть его. Снизу набегала земля. Так быстро, что он зажмурился от страха и сказал себе: «Всё. Молитесь, пан Ковальский. Урод, ни одной молитвы не знаешь»…
Падение вдруг замедлилось, слаженно взревели моторы, и вертолет перестал раскачиваться. Машина теперь не падала, а плавно скользила вниз над каменистой осыпью склона. Добрался Димка до руля, понял Кот. Ну, летчик, вспоминай чему учили. Вытаскивай нас… Удар! Зажурчали камни под колесом. Еще удар! Вертолет сильно накренился, и со страшным звоном лопасти ударили в склон, переламываясь и разлетаясь осколками. Осколки крутились в полете, словно еще не зная, что это уже бессмысленно. Они не знали, что нет больше вертолета под ними, и не надо тащить эту махину по воздуху. Они даже не знали, что они осколки, и каждый еще был частью винта — и старательно крутился, пока не замер в камнях. Все это Кот видел, уже лежа на осыпи.
Он видел, как из люка вылетели сумки, за ними выскочил Граф с двумя винтовками в руках, а вертолет сползал все дальше вниз, дымясь всеми щелями, и вдруг вспыхнул, и черный дым потек из люка, а Димки все не было. И вдруг вертолет опрокинулся на бок, задирая белое брюхо в черных потеках — и исчез.
Через секунду из-за края обрыва донесся звонкий удар, и осколки еще долго визжали на дне ущелья.