168558.fb2 Спи, милый принц - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 42

Спи, милый принц - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 42

Время вышло. Прощайте, лорд Пауэрскорт. Прощайте.

Грешем.

Пауэрскорт еще раз перечитал письмо, руки его немного тряслись. Он сложил последнюю волю, завещание Грешема, и спрятал его в карман. Ради него он и приехал в Венецию. Ради него четыре дня строил интриги и планы, расставлял официантов по улицам города, перевешивал картины, условился, что ранним утром гондола якобы примчит по лагуне им же состряпанную подложную записку. Ему следовало бы ликовать, ощущать довольство собой. Однако никаких «аллилуйя» в душе его не звучало, ее наполняла лишь великая грусть и мысли о новой смерти, об англичанине, которого вскоре найдут мертвым где-то в Италии, о еще одной преждевременной кончине.

— Лорд Пауэрскорт? Думаю, вы нашли, что хотели найти. Однако находка вас опечалила. Так что же, отыскали вы то, ради чего приехали?

— Я отыскал то, ради чего приехал, мистер Панноне. Я не рассчитывал, что, когда я найду это, найденное мне понравится. Однако я его нашел. И оно понравилось мне даже меньше, чем я думал. Однако, — продолжал он, — без вашей поддержки я и вовсе ничего не нашел бы. Спасибо вам за помощь, которую вы с такой расточительностью оказывали мне с самого моего появления здесь. Я ваш вечный должник.

Панноне улыбнулся.

— У нас тут, в «Даниэли», теперь новая поговорка, лорд Пауэрскорт. Раньше мы говорили: любой из друзей лорда Роузбери должен быть другом и для «Даниэли». А теперь говорим: любой из друзей лорда Роузбери и лорда Пауэрскорта должен быть другом и для «Даниэли»!

Пауэрскорт поклонился в знак благодарности. Придется опять обниматься с ним, подумал он. И, пожалуй, расцеловать в обе щеки.

— Но скажите мне одно, лорд Пауэрскорт, если, конечно, вы не против такого вопроса. Этот ленч с генералом, с генералом, которого не существует. Итальянского генерала я бы для вас отыскал, не сомневаюсь, может быть, и французского тоже. Насчет немецкого не уверен. Но вот английского генерала я вам предоставить не смог бы. Что оно значит, это имя, присланное из Лондона? Почему оно было столь важным?

— Имя было столь важным, дорогой мой Панноне, потому что оно принадлежит генералу, который когда-то состоял в командирах лорда Грешема. Я был уверен, что Грешем не захочет встречи с ним. Поэтому я и отправил в Лондон запрос. Чтобы выяснить имя.

— Так он был комманданте лорда Грешема? И вы были уверены, что это имя заставит лорда Грешема отказаться от ленча? Даже от ленча в «Даниэли»?!

— Я был уверен.

Они обнялись. Пауэрскорт расцеловал маленького управляющего в обе его пухлые щечки. Все кончено, думал он. Почти кончено.

— Вы должны снова вернуться к нам, лорд Пауэрскорт. Возможно, с той молодой леди, на которой вы думаете жениться? Медовый месяц в «Даниэли» — да он же лучший в мире!

Вокзал Санта-Лючия. Поезда имени леди Люси. Поезда имени леди Люси ждут его, чтобы доставить назад, в Лондон.

Назад, к леди Люси.

Домой.

Часть четвертаяЗЕЛЕНАЯ НАКИДКА

24

Пауэрскорт снова сидел в кабинете Сутера в Мальборо-Хаусе, там, где осенью прошлого года совещались четверо мужчин, где Сутер показал ему памятную записку о бедах своего хозяина, принца Уэльского. Сэр Уильям Сутер вглядывался в толстую стопу документов, лежащую на его столе; сэр Бартл Шепстоун, управляющий и казначей Двора Его высочества, — борода его выглядела чистой, сверкающей в утреннем свете, — вглядывался в свои лоснящиеся сапоги.

Я видел вас совсем недавно, думал Пауэрскорт. Всего лишь позавчера я видел множество подобных вам на стенах венецианских соборов — благодушных белобородых святых, замерших в ожидании вечности пообок печальной Мадонны, могучих пророков с белыми же бородами, призывающих народ свой на борьбу за правое дело Господне, апокалиптических стариков, Бога, тоже белобородого, разделяющего на картинах народы на святых и грешников в день последнего суда.

Пауэрскорт, немного нервничавший, все еще не оправившийся после своей венецианской одиссеи, сжимал в руках новую, черную записную книжку.

Роузбери, нацепивший нынче безучастную личину политикана, мысленно составлял последний свой доклад о странной смерти принца Эдди, предназначавшийся для премьер-министра Солсбери. Прошлым вечером, на Баркли-сквер, Пауэрскорт рассказал ему все.

— Это какая-то «Трагедия мстителя»[78], — постановил Роузбери. — Будем надеяться, что с новыми трупами нам дела иметь не придется. Скажите, Фрэнсис, вы принимаете поздравления? По-моему, вы раскрыли это дело на удивление быстро, особенно если учесть трудности, с которыми вам пришлось столкнуться.

— Здесь уместны скорее молитвы за мертвых, чем поздравления. Все, какие найдутся. За всех мертвых сразу, — ответил, слегка содрогнувшись, Пауэрскорт.

— С добрым утром, джентльмены, — промурлыкал учтивый придворный сэр Уильям Сутер. — Вы сообщили, что желаете видеть нас. Сообщили из Венеции каблограммой, что у вас имеются новости относительно прискорбной кончины герцога Кларенсского и Авондэйлского. Вы что же, отдыхали в Венеции, лорд Фрэнсис? Сколько я знаю, погода там в это время года весьма неприветлива.

— Я не назвал бы это отдыхом, — горько улыбнувшись, ответил Пауэрскорт. — В Венецию меня привело расследование.

В восьмистах милях от них молодой человек смотрел на двери церкви, не моргая, ожидая, когда они откроются. То была Санта-Мария дельи Кармине, стоящая во Флоренции на южном берегу Арно. Небольшая, прикрепленная к доске, на которой вывешивались объявления для паствы, табличка обещала прием исповедей на английском языке — каждую неделю, по четвергам, с девяти до десяти. Отец Менотти, ОИ[79].

Молодой человек пришел слишком рано. Он пытался припомнить, что говорили ему иезуиты о достойной исповеди. «Блага буди, Мария, исполненная благодати, Господь да пребудет с тобой, благословенна ты среди женщин, благословен плод чрева твоего, Иисус…» Ожидая, он молился.

Стоя под фреской Мазаччо, представляющей изгнание Адама и Евы из Райского сада, под изображением двух людей, бегущих в страхе и ужасе от своего преступления, от начала всех грехов, греха первородного, лорд Эдуард Грешем готовился исповедаться в совершенном им убийстве.

Прошлой ночью Пауэрскорт спросил у Роузбери, что следует рассказать Сутеру и Шепстоуну. Все? Представить им причесанную версию правды? Или просто назвать имя убийцы?

— Ради Бога, Фрэнсис, они же ничем вам не помогли. Корни этого дела уходят так далеко в прошлое. Они привыкли утаивать правду. Никогда не говорить «да», никогда не говорить «нет», о чем я сказал вам с самого начала. Думаю, хотя бы один раз им следует выслушать все. Правду, и ничего, кроме правды.

— К делу принца Уэльского и его семьи я приступил впервые во второй половине 1891 года, — начал Пауэрскорт. — В то время существовали опасения, что принца Уэльского шантажируют, и боязнь — оправданная, как впоследствии оказалось, — за жизнь герцога Кларенсского и Авондэйлского. При дальнейшем изложении событий я буду называть его принцем Эдди.

Вскоре после того как я занялся этим делом, вопрос о шантаже оказался, как тогда представлялось, отпавшим. История с принцем Уэльским, Дейзи Брук и перехваченным леди Бересфорд нескромного характера письмом потребовала от всех ее участников совершения немалого числа сложных маневров. — Сосуд нечистых вожделений, думал он про себя. Никак эта фраза не шла у него из головы. — Сама по себе эта история легко могла стать поводом для шантажа, однако в том, что речь идет именно о нем, я полностью уверен не был. Наведенные мною справки показали, что за последние двадцать лет, и это по меньшей мере, в том, что мы называем Обществом, серьезных шантажистов не появлялось. Причина шантажа должна была крыться в чем-то ином.

Сутер уже начал делать заметки. Ну еще бы, сказал себе Пауэрскорт. Он будет делать их, даже когда Бог изречет решение Свое в Судный день, — дабы составить памятную записку для размещения оной в архиве Всевышнего.

— Займемся теперь собственно убийством, — Пауэрскорт заглянул в записную книжку. — В ночь восьмого января или утром девятого принц Эдди был убит известным всем нам способом.

Хотя бы от этих подробностей их можно избавить.

В исповедальне было очень темно, темно-бурое дерево окружало кающегося. И какой-то странный запах стоял здесь, быть может, мастики для полов. Или страха.

Грешем преклонил колени перед исповедником, отцом Менотти, невидимым за перегородкой кабинки.

— Благословите меня, отче, ибо я согрешил. Он опустил голову, закрыл глаза, и исповедник благословил его. Грешем с нарочитой медлительностью новообращенного осенил себя крестным знамением. Хор школьников репетировал на другом конце церкви, юные голоса выпевали «Кирие». Kyrie eleison, Christe eleison, Kyrie eleison. Господи, помилуй, помилуй, Христос, Господи, помилуй.

— Исповедуюсь Господу Всемогущему, благословенной Деве Марии, всем ангелам и святым и тебе, духовный отец мой, в том, что я согрешил.

— Принц Уэльский решил, — продолжал Пауэрскорт, — по причинам, которым предстояло в дальнейшем стать слишком понятными, что историю эту надлежит замять, а правду утаить. Была придумана устраивавшая всех версия, согласно которой принц Эдди умер от инфлюэнцы.

— От инфлюэнцы, да, от инфлюэнцы, — сэр Бартл Шепстоун покивал с таким умудренным видом, точно он был давно знаком с этой болезнью.

— В результате о смерти принца официально объявили лишь 15 января. Тем временем в Сандринхемском лесу обнаружили тело лорда Генри Ланкастера, одного из шести молодых конюших принца Эдди. Голова лорда Ланкастера была прострелена. На первый взгляд это походило на второе убийство. Однако результаты медицинского освидетельствования не оставляли никаких сомнений. Лорд Ланкастер покончил с собой. Он оставил мне записку.

Сутер оторвался от своих бумаг. Шепстоун выпрямился в кресле. О записке Пауэрскорт им до этой минуты не говорил.

— Назвать ее особенно удовлетворительной было нельзя. Я хочу сказать, что она ничего не проясняла. Скорее еще пуще запутывала. Говорилось в ней следующее.

Он вынул записку из кармана. «Когда вы прочтете это, я буду уже мертв. Я сожалею обо всех неприятностях, кои причиняю моим родным, друзьям и себе самому. Уверен, вы поймете, что другого выбора у меня нет. Я не могу поступить иначе. Semper Fidelis». Пауэрскорт аккуратно сложил записку Ланкастера и вернул ее в карман.

— Это Semper Fidelis сильно меня озадачило. Верность чему он хранил? Своей стране? Друзьям? Принцу Эдди? Своему полку? Поначалу я был сбит с толку. Впоследствии многое прояснилось.

Вот таким было положение дел при завершении операции по сокрытию правды.

Лорд Эдуард Грешем дрожал в исповедальне. По церкви расхаживали дневные уборщицы со швабрами и ведрами. Хор перешел от «Кирие» к «Санктус». Дети все время совершали одну и ту же ошибку. Начальные ноты раз за разом проносились по храму, а хормейстеру все не удавалось ее исправить.

— Отче, в самом начале этого года я исповедовался на Фарм-стрит в Мейфэре. По милости Божией я получил отпущение, исполнил епитимью и побывал у Святого Причастия. Но, отче, с того времени я совершил самый горестный грех. Я убил человека. Нарушил шестую Заповедь. Да смилостивится надо мной Господь.

— При каких обстоятельствах нарушил ты шестую Заповедь, сын мой? — голос отца Менотти доносился откуда-то издалека. То, что лежало за перегородкой исповедальни, представлялось Грешему миром, который он утратил и в который войти уже никогда больше не сможет.