168636.fb2
Зачитавшись, Агнешка успела добраться до преступления проходимца Пукельника, когда Юстина вдруг заметила, чем так увлеклась ее внучка. Как всегда рассеянная, она не обращала внимания на это раньше, хотя Агнешка совсем не скрывала от бабушки, что именно читает. Может, потому не заметила, что приученная к порядку девочка аккуратно вынимала из пачки понемногу страничек и так же аккуратно складывала прочитанное обратно, не устраивая кавардак.
Обнаружив сей ужасающий факт, Юстина не стала закатывать истерик, не вырвала с криком из рук внучки свою рукопись, хотя у нее перехватило дыхание и подкосились ноги. Проснувшись на следующее утро, Агнешка обнаружила на этажерке лишь фамильные альбомы с фотографиями, и ничего больше. Изумительные записки исчезли.
Девочка помчалась к бабушке.
– Бабуля, что случилось? Там, на этажерке, были такие потрясающе интересные вещи, куда они подевались? Ты их забрала? Почему?
Потому что я пока еще жива, – ледяным голосом ответила бабушка. – А пока жива, никому не разрешу этого читать. Возможно, даже попрошу бумаги со мной в гроб положить. Придется тебе с этим примириться.
Агнешка так и села.
– Нет, не понимаю… Но почему?
Юстина дрогнула и вроде как заколебалась.
– Я бы даже, пожалуй, могла тебе сказать почему, но, боюсь, слова застрянут в горле. Нет, не скажу. И больше меня об этом не спрашивай.
Последняя фраза была произнесена таким тоном, что Агнешка язык прикусила. Человек дисциплинированный, она смирила в себе недовольство и сожаление и даже не пыталась разыскать припрятанные бабушкой бумаги, пока еще продолжала обитать в ее квартире. Однако прочитанное в детстве навсегда осталось в памяти девочки. Мир стоял, стоит и будет стоять на материальном фундаменте…
Только перед самой смертью Юстина изменила свое решение. Естественно, она выбрала Агнешку. Во-первых, внучка и так начала читать рукописи, а во-вторых, обладала качествами, которых недоставало представительницам уже нескольких поколений. Юстина написала завещание, четко оговорив в нем все необходимое, и, призвав внучку, выколупала из себя кое-какие признания.
Призванная к умирающей бабушке двадцатилетняя Агнешка с трудом поняла из едва слышного шепота старушки, что теперь должна прочесть бумаги, отобранные у нее семь лет назад, но вот для чего? Этого бабуля не сказала, сообщив только, где спрятаны бумаги, – вон в том шкафу. Вот так получилось, что часть Агнешкиного наследства составила тайна.
А наследство ей досталось изрядное. Агнешка получила бабушкину квартиру, потому что дедушка умер еще раньше, живой душой в квартире оставалась лишь Феля, благословение божие, живая, деятельная, заботливая и непонятно каким чудом так привязавшаяся к их семье. Будучи немного младше Юстины, семидесятилетняя Феля с удивительной энергией носилась по квартире и даже слышать не пожелала о пенсии, которую Агнешка предложила выплачивать ей, не требуя никакой работы.
– Господь с вами, паненка! – даже обиделась Феля. – На что мне пенсия? Да мне у вас одно удовольствие работать, при всех ваших удобствах. К сыну не перееду, в деревне придется ишачить, так ихний хлеб у меня костью в горле застрянет. А тут я уже привыкшая.
Агнешка, разумеется, поступила на исторический факультет, больше всего ее интересовало средневековье. Эпоха последних королей из династии Пястов безгранично увлекала ее, можно сказать, являлась смыслом жизни. Пока материально помогали родители, но уже стало ясно, что их зарплаты на все не хватит. Время от времени кое-что подбрасывала двоюродная бабушка Амелия, широко известный мастер художественной фотографии, но на это тоже нельзя рассчитывать. Амелии было уже шестьдесят с гаком, и, хотя с возрастом ее талант не состарился, силы были не те, не могла она бегать за моделями, теперь модели должны были приходить к ней.
Познания в области истории материальной пользы пока Агнешке не приносили, хорошее знание традиционного в семье французского давало лишь незначительный приработок. А ведь надо было на что-то жить, платить Феле, оплачивать квартиру, телефонные разговоры и многое другое.
Она, конечно, могла в своей огромной квартире сдать две-три комнаты, но решила это сделать лишь в случае крайней необходимости. Унаследованная от бабок-прабабок квартира, уцелевшая и в военных передрягах, и в период социального равенства, ценилась ею как последняя искорка некогда внушительного состояния. И она, Агнешка, обязана сохранить ее не только для себя, но и для будущих поколений. Должна же быть какая-то преемственность!
Агнешка была красивой девушкой. Точнее сказать, не столько красивой, сколько статной и цветущей. Рост метр шестьдесят восемь, вес шестьдесят два килограмма, сильные мускулы скрыты под мягкими, женственными линиями, а цвет ее лица пристыдил бы самый роскошный персик. Как-то мать, женщина такого же телосложения, глядя на дородную красавицу дочку, вспомнила, что в юности мечтала стать профессиональной наездницей, да излишне выросла, и ясно стало, что нужный вес сохранить не удастся. Даже в виде скелета она была бы слишком тяжела для лошади. Агнешка не ставила перед собой жизненной цели стать наездницей, хотя очень любила конный спорт. Для нее не составляло разницы, ездить ли на чистокровных скакунах или на какой-нибудь пожилой полукровке. У дяди Юрека было много лошадей, и, часто бывая в Косьмине, она вдоволь наслушалась рассказов о том, каких лошадей в свое время держали их предки.
Время от времени Агнешка посещала бега и, смешное дело, сплошь и рядом выигрывала, делая ставки на почему-то пришедшие ей в голову цифры. Именно обозначенные этими цифрами лошади, как правило, первыми приходили к финишу. Возможно, такие способности она тоже унаследовала от какого-нибудь прапрапрадеда.
И сейчас, распаковывая вытащенный из шкафа сверток с мемуарами предков, девушка невольно подумала – а что, если свою везучесть на ипподроме сделать источником дохода? Вдруг эти гены предков окажут ей такую услугу?
Размышляя о способах зарабатывать на жизнь, Агнешка почему-то подумала вдруг о мужчинах. Не много было их у нее, если точно – всего трое. В Ярека она без памяти влюбилась в шестнадцать лет, но он очень скоро принялся болтать глупости о каких-то доказательствах ее любви, даже пытался лишить ее невинности. Девушка воспротивилась, все в ней взбунтовалось, а он обиделся и так мерзко порвал отношения, что она невольно отомстила другому своему мальчику, Рышарду. Это был очень порядочный парень, влюбленный и робкий, никаких доказательств от нее не требовал и до такой степени раздражал Агнешку своей покорностью, что она чуть ли не сама готова была проявить инициативу. К счастью, до этого не дошло. И вот теперь третий, Томаш. Студент последнего курса юрфака. Этот вел себя, как и следует, никаких ошибок не совершал, дай бог сохранить его навсегда. А что касается этого самого… да ведь каких-то несколько раз не в счет.
Наконец сверток распакован. Агнешка стряхнула с себя размышления о жизни и извлекла первые бумаги. Ага, вот знакомая красная тетрадь. Вот ее переложение, сделанное бабушкой Юстиной. А это? Документы и письма.
Было полдесятого, когда к ней заглянула Феля.
– Паненка не проголодалась? – спросила она. – С четырех часов здесь паненка сидит, пани Юстина тоже вот так зачитывалась, о времени забывала. Но поесть надо. Раз уж без обеда, так хоть поужинать. Не бог весть какой ужин, сделала я омлет с шампиньонами, пока горячий…
– Феля, – поднимая голову, спросила Агнешка, – найдется в нашем доме какое-нибудь вино?
– Как же, еще от пани Барбары осталось, лет, почитай, пятьдесят стоит. Так как насчет омлета? Станете есть?
– Стану, – торжественно заявила Агнешка. – При условии, что вы, Феля, тоже поедите и выпьете со мной старого вина. И пусть это будет ужин столетия.
С огромным венком отправилась Агнешка на могилу Юстины, не придумав другого достойного способа отблагодарить бабулю, которая провернула, гигантскую работу, расшифровывая и переписывая дневник пра… (ох, сколько этих "пра" надо писать? Раз она была прабабкой бабушки, значит, для нее, Агнешки, потребуется три штуки.) Итак, переписывая дневник прапрапрабабки Матильды. И сделала это в последний момент. Ей самой уже не удалось бы разобрать зеленые каракули, чернила совсем выцвели. Почему эта Матильда писала зелеными? Ведь были же в ее время нормальные чернила, вон, панна Доминика писала черными, они прекрасно сохранились.
И вообще Агнешка преисполнилась чрезвычайного восхищения перед терпением бабули, уж она-то сама кое-что понимает в неразборчивых письменах, приходилось иметь дело со средневековыми закорючками, но Матильдины безобразия превосходили все. И ведь не средневековье глубокое, не готический шрифт, просто такой почерк.
У Юстины чтение мемуаров XIX столетия заняло более четверти века, Агнешка провернула всю работу за полтора месяца. Все прочла, все поняла и с трудом взяла себя в руки, подавив разбушевавшиеся эмоции.
Как раньше для Юстины, так теперь для нее панна Доминика вдруг стала знакомым и близким человеком, Матильда же просто стояла рядом и требовала выполнить ее заветы. В Блендове Агнешка никогда не была, а такое ощущение – все там знакомо, словно детство провела в доме с панной Доминикой. И что же, выходит, это Блендово, некогда потаенная сокровищница, теперь в соответствии с самыми официальными и законными документами должно принадлежать ей? Ведь из поколения в поколение очередные бабки завещали его своим внучкам.
Берлинская стена рухнула, в Польше сменилась власть, столько слышишь о возвращении недвижимости бывшим владельцам. А вдруг и Блендово удастся как-то заполучить?
На разведку в Блендово Агнешка поехала вместе с Томашем. Поехали они на машине двоюродной бабушки Амелии, которая купила машину и отдала внучке с условием возить ее, когда это потребуется. Амелия уже вела не слишком оживленный образ жизни, так что условие не отравляло внучке жизнь.
Заканчивая юридический, Томаш неплохо разбирался в новых законах. Всю дорогу он разъяснял Агнешке, какие она должна иметь документы и кому их представить, начиная дело о вступлении во владение унаследованной недвижимостью. Документов требовалось несметное количество. В свертке с дневниками обнаружились нотариальные акты, заверенные копии ипотечных накладных и завещания, в том числе и хронологически последнее завещание бабушки Юстины, написанное на всякий случай, но по всей форме, в присутствии и при участии нотариуса. Томаш пришел к выводу, что документов достаточно. Он в принципе поддерживал желание Агнешки стать владелицей поместья предков, хотя особого смысла в этом не видел.
Сам Томаш был так называемым потомственным интеллигентом, в их роду никогда не водилось никаких существенных материальных ценностей, прецедент Агнешки интересовал его с чисто профессиональной точки зрения и являлся чем-то вроде боевого крещения. Просто любопытно, в состоянии ли он так все организовать, чтобы официальному адвокату уже нечего было делать? А официального придется искать, если Агнешка желает все оформить по закону.
– А как к этому относятся твои старики? – поинтересовался он, покончив с юридическими аспектами.
– Да никак! – немного раздраженно ответила Агнешка. – Отец вообще ни во что не вмешивается, а мама, кажется, немного дуется на бабулю, что та оставила все мне, а не ей. Хотя честно признается, что старьем никогда не интересовалась. Бабушка всю жизнь проторчала над старыми бумагами, а маму это злило, только бабуле старалась не показывать. Говорит – если бы не Феля, пришлось бы самим готовить еду и убирать квартиру, мама, по ее словам, умела только распоряжаться. И все.
– Ну и читать тоже…
– Да! Это она доказала. И еще, кажется, бабушка умела транжирить деньги.
– Очень редкое в женщине умение! И было что транжирить?
– Изредка было. Если бы я отыскала клад, тоже бы немножко потранжирила.
– С удовольствием бы поглядел. А пока поглядим на твои владения.
Владения выглядели ужасно. Прежние деревушки превратились в городки, прежний сад перестал существовать, прежний хутор стал составной частью госсельхоза, развалившегося после жалкого десятилетнего прозябания. Помещичий дом стоял в некотором отдалении в окружении каких-то унылых развалин, да и сам был такой же развалиной, ведь за последние десятилетия его всего раз ремонтировали. А использовали за эти десятилетия и в качестве дома отдыха, и в качестве дома культуры с кафе, одно время он служил резиденцией дирекции госсельхоза, потом превратился в склад его же, госсельхоза, готовой продукции, был жилищем агронома и чем только еще не был. Сейчас же он стоял пустой и заброшенный, а повисшая на одном гвозде табличка с надписью "Памятник старины" только усугубляла общее впечатление запущенности.
Дороги к дому не было, подъехали с трудом, и оба вышли из машины. Агнешка глядела на дом и чувствовала, как ее все больше охватывает волнение. Еще бы, ведь это было поместье какой-то из прародительниц, нелегальной наполеоновской дочери, здесь провела всю жизнь управительница, милая панна Доминика, здесь Матильда прятала императорские презенты и морочила голову своей экономке сухим вареньем. Интересно, сохранились ли еще книги в библиотеке, а среди них "Отверженные" Виктора Гюго на французском языке?
Долго так стояла Агнешка, и много мыслей пронеслось в ее голове. Томаш деликатно не мешал девушке, тоже осматривая старинную постройку.
– Неужели тут нет сторожа? – удивился он, глядя на окна, в которых еще чудом уцелели стекла. – Никто не присматривает?
Агнешка проглотила ком в горле и ответила почти нормальным голосом:
– Чуть ли не сто лет за домом присматривал некий Польдик, нечто вроде мажордома, доверенный слуга, а потом управляющий, сменил на этом посту панну Доминику. Сейчас наверняка уже умер, хотя после войны еще был жив. Ему было бы… погоди, подсчитаю… около ста двадцати пяти лет. Может, оставил какого заместителя, обрати внимание, полвека дом без хозяина, а выглядит вполне прилично. Надо бы поузнавать.
– Как же войти внутрь? Дверь имеется, но, похоже, заперта.