- Это мало просто читать. Ты должен учиться на таких статьях. Хрусталев покачал головой, давая понять, что он говорит вполне серьезно. Тебе нужно срочно соорудить нечто подобное, что "на ура" пройдет у Семипалатинского. Времени в обрез. Иначе наш отдел скоро просто разгонят.
- Но ведь на утренней планерке... - подал голос Ребров.
Хрусталев отмахнулся:
- Не напоминай. Я прекрасно знаю, о чем там говорил... Щетинин думает, что он большой оригинал. Хм, ему следовало бы лучше учиться в школе. В каком классе изучают роман Тургенева "Отцы и дети"? - поинтересовался он и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Фактически наш Федор Щетинин - это тургеневский Базаров. Типичный русский интеллигент, который всегда отрицает не только власть, авторитеты, но и все, что только можно. Отрицание для таких людей - это форма самоутверждения... Базаровы - это проклятие для России. Они ломали вековые устои страны в девятнадцатом веке, они делали революцию в семнадцатом году, они вполне могут угробить Россию и сейчас... Просто чтобы доказать, что они умнее всех остальных...
- Зачем же мне тогда писать, как Щетинин? - хмыкнул Ребров.
- Зачем? - Хрусталев задумчиво посмотрел на Виктора. - Сейчас я тебе скажу одну вещь, которую, возможно, никогда больше не повторю... В общем, ты хороший парень. Даже научившись писать, как Федор, ты все равно не станешь таким, как он. Мне бы очень хотелось сохранить тебя в газете. Иначе эти псевдодемократы захватят здесь все... Здравомыслящих людей в этой стране не много, и мы должны поддерживать друг друга, объединяться. Понимаешь?!
Некоторое время они молчали: Ребров оттого, что ему было неловко, а Хрусталев - все еще погруженный в свои мысли.
- Знаешь что, - как обычно мгновенно переходя из состояния задумчивости в крайнее возбуждение, сказал Роман, - сооруди-ка ты быстренько интервью с каким-нибудь известным экономистом. Как раз и повод подходящий: президентская экономическая программа. Пусть этот экономист по ней потопчется. Такой материал можно сделать очень быстро. И он наверняка понравится Семипалатинскому. Чтоб он провалился! - ругнулся Хрусталев.
Задание и в самом деле было не очень сложным. Перестройка, экономическая реформа вывели на свет из кабинетов затхлых академических институтов широкие массы ученых-экономистов, пробавлявшихся еще недавно нищенским государственным довольствием и смехотворными гонорарами за публикацию статей в скучных специализированных журналах. Теперь же, пользуясь экономической неграмотностью рядовых граждан и руководителей государства, они стали предсказывать будущее страны, и, как всегда бывает в смутные времена, гадальные услуги пользовались бешеным спросом. С начала перестройки экономисты вытеснили с экранов телевизоров эстрадных звезд, их цитировали все газеты, и ни одно торжественное собрание, ни один прием не обходились без того, чтобы туда не пригласили кого-нибудь из новомодных экономических пророков.
Естественно, новым звездам разговорного жанра нужна была постоянная реклама, и они охотно раздавали интервью. Поэтому когда Ребров дозвонился до одного из известных экономистов - академика Серафима Мочалина, тот охотно согласился встретиться.
- Приезжайте завтра утром прямо ко мне домой, - сказал Мочалин. - Я сейчас работаю над новой книгой и на работу не хожу.
Виктор предупредил Хрусталева, что на следующий день с утра он поедет брать интервью у академика, значит, при необходимости интервью с ним можно планировать в следующий номер, а покончив с делами, помчался на встречу с Машей Момот.
5
Маша прилично опоздала, однако Ребров злился ровно до тех пор, пока не увидел ее. Сердиться на красивых молодых женщин трудно, а на очень красивых - просто невозможно.
У Маши была прекрасная фигура, и она не собиралась ее скрывать, одеваясь во все облегающее и открывающее. Казалось, если бы кто-нибудь попросил ее раздеться, то она не стала ломаться, и только потом поинтересовалась бы: для чего это надо?
Последний раз Ребров видел ее в аэропорту, когда они прилетели из Сочи. Прощаясь у автомобильной стоянки, где оба оставили свои машины, Маша заявила, что в самое ближайшее время по-соседски забежит к Виктору в редакцию. Но все ограничилось одним телефонным звонком после публикации его статьи о Союзе молодых российских предпринимателей. Теперь же она была неподдельно рада их встрече.
Маша расцеловала Реброва, а затем со старательностью маленькой девочки вытерла помаду с его щек.
- Я по тебе соскучилась, - жеманно сказала она, словно приехала с другого конца света, а не работала все это время в двух кварталах от него.
- Именно поэтому ты мне позвонила?
Явно с иронией заданный вопрос ее нисколько не смутил. Она даже не обратила на эту легкую издевку внимания. Присев на скамейку, Маша стала покусывать большой палец, раздумывая, с чего бы начать.
- Понимаешь, ты мне нужен, как... для того... - Она не могла подобрать точной формулировки. - В общем, сейчас я пойду к одному потенциальному спонсору, у которого можно достать деньги для газеты.
- А как же этот... "теневой премьер"... Груднин? Вроде бы у тебя там все было на мази?
Маша брезгливо поморщилась.
- Лучше не напоминай мне о нем. Дутая величина. И еще - похотливый мерзавец. Я послала его подальше...
- А к кому ты идешь сейчас? - поинтересовался Виктор.
- Это - глава крупной инвестиционной компании... Некто Соломатин. Вот за ним стоят реальные деньги.
Глаза ее загорелись уже знакомым Виктору мечтательным огнем. Она была неисправима.
- А зачем тебе нужен я?
- Ну-у-у, - замялась она в очередной раз. - Я боюсь, если пойду одна, опять нарвусь на какие-нибудь мерзкие предложения... Ты понимаешь... Ну, пожалуйста, сделай одолжение...
- Зачем же ты оделась так, будто собираешься его соблазнять? озадачился Ребров.
Маша раздраженно взмахнула руками, удивляясь его непонятливости:
- А ты бы хотел, чтобы я пришла к нему в парандже?! Я ему, конечно, должна понравиться, но его надо держать на дистанции.
- Каким образом ты его удержишь, если он, дай бог, будет давать тебе деньги?!
- Ну это уж моя забота, - отмахнулась она. - Так ты идешь?
Соломатин оказался симпатичным мужиком лет пятидесяти. Он слабо интересовался коленками Маши Момот, а еще меньше - ее планами по выпуску экономической газеты, в которой, как она с жаром рассказывала, акцент будет делаться на отражении инвестиционного климата в России, на деятельности инвестиционных компаний.
- Идея интересная, - промямлил он. - Надо над этим подумать.
Еще Соломатин напоил их чаем и вручил каждому по годовому отчету компании.
- Ну как ты считаешь, мне удалось его заинтересовать? А как тебе он сам? Что ты думаешь об этой конторе? - засыпала Маша вопросами Виктора, когда они уже шли по Мясницкой к центру.
- По-моему, встреча была неплохой. Он явно заинтересовался твоей... как ее... инвестиционной газетой, - не очень уверенно поддержал Ребров.
Они зашли перекусить в небольшое кафе.
- Теперь у меня точно все получится! Я дожму его! - вновь и вновь повторяла Маша, с аппетитом уплетая совершенно безвкусную бледную курицу.
От возбуждения у нее горели глаза и щеки, и, как всякая счастливая женщина, она была в этот момент очень красива. Они выпили немного вина и, чуть захмелев, решили поехать в новый ресторан на Большой Никитской, открытый кем-то из артистических знаменитостей. Там они еще пили и много танцевали.
Весь вечер Маша говорила о своих планах, и только по дороге к ее дому вдруг со смехом сказала:
- Я все о себе и о себе. Как ты? Кстати, Большаков, хотя бы ради приличия, связывался с тобой после статьи?
- Нет, но мы с ним случайно встретились на небольшом приеме... у одного итальянца. Большаков сначала рассыпался в комплиментах, а потом сделал мне деловое предложение... - Виктор постарался, чтобы его слова прозвучали иронично.
- Какое?
- Он хочет, чтобы я на него работал. Ну, не заметки писал, а как бы генерировал идеи, обеспечивающие союзу известность, привлекающие к нему внимание... Он всячески соблазнял меня, утверждал, что это - самое интересное, что может быть в жизни творческого человека.
- И что ты об этом думаешь? - спросила Маша.
- Хм, я лишь могу сказать, что теперь думаю об этом постоянно... Змей-искуситель...