- Да хоть эротическое, - засмеялась Маша. - Почему бы и нет?! Буду устраивать на страницах журнала читательские дискуссии на тему: "Эрекция на всю ночь! Возможно ли это?" Или публиковать проблемные статьи под заголовком типа: "Что вы знаете о мастурбации?"
Она легла на спину, подложив под голову ладони, и, когда начала говорить опять, сразу перешла на "ты":
- Извини, я немного выпила и болтаю всякую ерунду... Но насчет газеты или журнала - это правда. Я хочу выпускать много газет. А почему нет? Сейчас время неограниченных возможностей. На этом переломе люди за год делают миллионные состояния. Газеты плодятся как кролики. Если раньше ты должен был всю жизнь лизать задницу коммунистической партии, чтобы стать главным редактором какого-нибудь гнусного отраслевого журнала, то теперь можно все и сразу. Только... - она скорчила гримасу, - только надо найти эти проклятые деньги.
- Кстати, в последнее время у меня сложились не очень хорошие отношения с моим начальством. Не исключено, что придется уходить из "Трибуны". И если ты - потенциальный издатель, то, возможно, в расчете на будущее трудоустройство мне стоит приударить за тобой, - также перешел на "ты" Виктор.
- Ты собираешься ухаживать за мной из чисто меркантильных соображений, где-то даже пересиливая себя? - приоткрыв один глаз, строго поинтересовалась она.
- Говорить об этом женщине, конечно, неприлично, но опускаться до вранья я тоже не собираюсь.
Теперь уже ее смех был чувственным и немного загадочным. Ребров подумал, что ошибиться он никак не может, и, нагнувшись, поцеловал Машу. В отличие от рук, ее губы оказались совсем не такие, как у манекена, - они были горячие и влажные.
Он почувствовал, как откуда-то изнутри его вдруг вырвалось яростное желание. Оно было такое большое, что не помещалось в его теле и рвалось наружу. Почти не контролируя себя, Виктор больно сжал ее руками, однако она лишь слабо вскрикнула, не испугавшись этой силы, а поддаваясь ей всем телом.
Они занялись любовью прямо на берегу, не обращая внимания на то, что в свете яркой луны их было хорошо видно. Потом они купались голые в море, а когда продрогли от вдруг поднявшегося ночного бриза, пошли в гостиницу, пили на балконе у Виктора захваченный им еще из Москвы коньяк и делали массу всяких глупостей, только добавивших различных странных пятен в этом номере, перевидавшем всякое.
4
Проснувшись утром, Ребров обнаружил, что Маши Момот рядом с ним уже нет. Не ощущал он и присутствия в гостиничном номере отдельных частей своего тела. Зато его голова была именно здесь и назойливо напоминала о себе тупой болью.
Солнце стояло уже по-летнему высоко, и день обещал быть таким же жарким, как и вчера. Под балконом пальмы отстукивали своими жесткими листьями какие-то бодрые латиноамериканские ритмы, но Виктора это не очень зажигало.
Окончательно прогнала сон лишь мысль о том, что весь вчерашний день он не включал телевизор, хотя за это время могла появиться какая-нибудь новая информация, имевшая отношение к смерти президента "Русской нефти". Чтобы прояснить ситуацию, можно было бы и просто позвонить в редакцию Роману Хрусталеву. Однако Виктор решил в конце концов ничего не делать.
В соответствии с программой на текущий день, съезд должен был начать работу в десять часов утра. А до этого Ребров успел поплавать в море, побриться, постоять под душем, позавтракать и опять полюбить жизнь.
Ровно в десять он уже сидел вместе с другими участниками съезда под большим полотняным навесом, который был натянут на аккуратно подстриженной зеленой лужайке, недалеко от гостиницы, преисполненный решимости поработать в это утро с максимальной эффективностью.
После краткого вступительного слова Большакова и определения регламента, начались выступления участников. Вначале Виктор добросовестно пытался что-то записывать, но часа через два обнаружил в своем блокноте всего несколько неоконченных фраз, сложную геометрическую фигуру, рисунок парохода с дымящейся трубой и женский профиль с пририсованной к нему большой грудью.
Пока шло первое заседание съезда, недалеко от полотняного навеса официанты из ресторана поставили несколько столов, на которые водрузили подносы с чашками и термосы с чаем и кофе. И как только объявили перерыв, все дружно потянулись к столам.
Наливая себе кофе, Ребров увидел подходившую со стороны гостиницы Машу Момот.
- Привет! - окликнул он ее. - Тебе что-нибудь взять?
- Кофе, - хмуро буркнула она.
Взяв чашки, они отошли на край лужайки и укрылись в тени могучего платана.
- Было интересно? - спросила Маша, прихлебывая слишком крепкий и не очень горячий кофе.
- Удивительное дело, - почесал затылок Виктор, - с чего бы ни начинали выступающие на этом съезде, заканчивали они одним и тем же: рассуждениями о том, как пропихнуть человека из Союза молодых российских предпринимателей, а то и нескольких в парламент. По-моему, ничто другое их не волнует.
- А ты думал, что здесь будут обсуждать, как помочь молодому бизнесмену Пупкину из какого-нибудь Верхне-Уральска начать свое дело?
- Ну... хотя бы ради приличия...
Впечатления от первых часов работы съезда немного скрасил Большаков. После перерыва он своим прекрасно поставленным голосом подвел краткие итоги дискуссии, заявив при этом, что продвижение людей союза в Государственную думу - это не самоцель, а один из способов решения стоящих перед их организацией задач. Ведь влияя на работу парламента, можно будет провести необходимые законы, которые создадут в стране климат, благоприятный для предпринимательской деятельности, для реализации творческого потенциала молодых бизнесменов.
- Чувствуется бывший комсомольский функционер, - сказала Маша, объяснит все, что угодно. Даже почему я до сих пор не вышла замуж.
После перерыва она села вместе с Ребровым, но потом, шепнув, что ей надо переговорить кое с кем, стала переходить с места на место, продолжая прощупывать и охмурять директорскую братию. Впрочем, подолгу она нигде не задерживалась. Исключение составил лишь рыжеволосый, веснушчатый мужчина лет пятидесяти, который, как припомнил Виктор, был президентом крупного акционерного общества откуда-то из Подмосковья.
За одним столом с этим коренастым мужиком Маша сидела и вечером, когда всех участников съезда повезли ужинать в ресторан при форелевом хозяйстве, расположенном километрах в двадцати от города, на склоне живописных гор. Вместе они ехали и в автобусе, отвозившем подвыпившую, шумную публику назад в гостиницу. Поэтому Ребров очень удивился, когда около полуночи к нему в номер постучали. Открыв дверь, он увидел свою соседку.
- У тебя такой вид, словно я - твоя жена, а у тебя в номере - голая женщина, - пробурчала Маша, довольно бесцеремонно отодвигая Виктора в сторону и проходя сразу на балкон.
- Я просто попытался отгадать, кто бы это мог прийти ко мне сегодня вечером? Мои предположения простирались от американского президента до тебя. Но ты в этом списке была на последнем месте. - Ребров поплелся за ней на балкон, болтая всякую ерунду и пытаясь казаться развязным. - Приеду в Москву - сразу подам заявление об уходе. Какой я, к черту, журналист. Нисколько не разбираюсь в людях.
- Ты имеешь в виду меня? - спросила Маша.
- Нет, твоего рыжего кавалера. Я уже встречался с такими мужиками: улыбка у них деревенская, а зубы - как у бультерьера. Я был абсолютно уверен, что он вцепился в тебя мертвой хваткой. А ты приходишь целая и невредимая. Это, знаешь, удар по моему профессиональному самолюбию. Нет, я точно подам заявление об уходе.
- Не напоминай мне о нем, - поморщилась она. - У тебя осталось что-нибудь выпить?
- Представляю! - продолжал ёрничать Ребров, направляясь за остатками вчерашнего коньяка и стаканами. - Он, наверное, оказался похотливым мерзавцем, у которого в мыслях - только "одно". Конечно, где такому понять чувства чистой, восторженной, где-то даже наивной девчонки, которая...
- Перестань!
Маша взяла стакан и отхлебнула приличный глоток коньяка.
- У тебя что-то случилось? - уже серьезно спросил он.
- Ничего особенного, - махнула она рукой, - если не считать того, что я начинаю бросаться на каждого, кого хотя бы теоретически можно рассматривать как потенциального спонсора...
- Не переживай. Раскаяние тебя будет мучить до тех пор, пока ты не получишь деньги.
- В том-то и дело, что девяносто девять процентов этих мерзавцев, обещая помочь, нагло врут. Смотрят тебе в глаза, улыбаются, распускают свои ручищи... и врут! А я, прекрасно это понимая, тоже им улыбаюсь. Убила бы их всех!
В этот момент ей и в самом деле лучше было не давать в руки никакого оружия, включая пилку для ногтей.
- Это уже похоже на раскаяние, - заметил он.
- Возможно.
Они помолчали, наблюдая, как над морем на посадку заходит самолет, нервно мигая сигнальными огнями.
- Обидно только, что для покаяния ты выбрала именно меня, - с шутливым трагизмом вздохнул Ребров. - Похоже, в твоих глазах я - один из немногих мужиков, у которых нечего просить и которым можно только изливать свои грехи.
- Может, у тебя и нет мешка денег, но ты далеко не святоша, чтобы я тебе каялась. Уж я-то точно это знаю, - засмеялась она, запустив пятерню ему в волосы.
- Мне больно!
- Приятно слышать.