- Следователь, как вам известно, лицо процессуально независимое, парировал Коля.
- На Луне! - отбрил Пак. Коля пожал плечами.
- И тем не менее, я принимаю решение о задержании вас в порядке статьи сто двадцать второй УПК. О чем составлю протокол.
Пак тихо рассмеялся.
- Пиши быстрее, щегол! А то не успеешь.
Коля успел написать протокол о задержании, а эксперт все еще осматривал пятна на стене у шка
фа, когда дверь распахнулась и с ревом рассерженного слона ввалился Груздь.
- Твою богодушу... Петров, м-ля! - Он отдышался. - Что ты тут творишь?
Коля встал. Ростом он был с Груздя, но весовые категории совершенно разные.
- Григорий Валерианович, я провожу задержание...
- А я своей властью отменяю твое решение! - Груздь оттолкнул Колю, плюхнулся на стул. Вытер пот с красных щек. - Мне из ГУВД звонят, от них, м-ля, я должен узнавать, что мой следователь задерживает майора милиции, дважды побывавшего в Чечне, имеющего правительственную награду за захват полевого командира... Уф, не могу, сердце... - Он помял левый бок. - Он лучший зам по розыску. Третий год! Ты вообще-то столько не прослужил.
- Алексей Иванович Пак подозревается в совершении уголовного преступления. Конкретно - сразу двух, - твердым голосом произнес Коля.
Груздь вскинул правую руку, левой все еще сжимал левый бок.
- Вот со всеми материальчиками, будь любезен, ко мне на доклад. - Он повернулся к Паку. - Майор Пак тоже подъедет.
Пак с равнодушной миной пожал плечами. - Где-то через часок, - добавил Груздь. - Мы подготовимся, потом выслушаем его объяснения. И уж потом слышишь, Петров, потом? - мы примем обоснованное, учитывающее все нюансы законное решение.
- Вы хотите сказать, что задержание...
- Так, ты здесь закончил? - оборвал его Груздь. Коля осмотрел кабинет, в котором хорошенько прошлись обыском.
- В принципе, да.
- Тогда выйди на минуту. - Груздь достал платок, принялся промокать лицо и шею.- Пожалуйста, выйди!
Коля хмыкнул, но, собрав в папку все свои бумаги, вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Груздь сразу же подался грудью на стол.
- Что?
- Ствол бесхозный, - тихо прошептал Пак.
- Кто?
- Гордеев из моего отдела.
- На чем можно сломать?
Пак потыкал большим пальцем в сгиб локтя.
Груздь кивнул.
- Теперь ты скажи - кто? - Пак едва шевелил губами, звук получался четкий, но очень тихий.
Груздь тяжело вздохнул.
- Есть версия, что это варяг воду мутит. Злобин из УСБ.
- Зачем?
- Или Шаповалова ищет, или под меня копают, еще не определил.
Пак поцокал языком, качая головой, как китайский болванчик, так же сладко и загадочно
улыбаясь.
- Что ты лыбишься?! - вспылил Груздь.
Пак продолжал тихо цокать языком и улыбаться. Но теперь его лицо стало страшным и отталкивающим, как маска божества войны.
* * *
Оставшись один, Пак кое-как запихал содержимое сейфа назад, рассовал по ящикам бумажный ворох и всякое барахло, что копится годами, а выбросить все нет времени.
Постоял у окна, разглядывая тонущий в сумерках задний двор ОВД. Чуть поодаль, за редкими тополями, в домах уже зажглись окна. Кто-то, глядя на их разноцветные огни, подумал об уюте и тепле, человеку постарше даже, возможно, вспомнилась мелодия "Московских окон негасимый свет...". Пак смотрел остывшими глазами опера со стажем. Из любого окна, где так мирно лучится жизнь, из любой квартиры - на выбор! - мог прийти вызов "на труп", ограбление, изнасилование, поножовщину или просто мордобой. Там жили люди, значит, все могло случиться. Не с тобой, так с соседом.
- Надоело, - прошептал Пак.
Он боялся признаться, сболтнуть кому-нибудь, что давно уже ненавидит людей. Всех без исключения.
У Лешки-наркошки стресс ушел в героиновую дурь. Мужики пили водку как лекарство. Пак не пил. Он ушел от всего в ненависть, как в броню. Потом броня стала плотью. Он сам не заметил как.
Долгие годы он и пальцем не трогал ни одного задержанного. Считал недостойным себя выбивать показания вместе е кровавой харкотой. Выманивал, давил логикой, хитрил, льстил, заигрывал, короче - играл. Но никогда не бил.
А потом сорвался. Легко тому, кто метелил клиентов всегда и по любому поводу, кто наперегонки бежал, если следак просил "повлиять" на упрямого клиента. А если не делал этого никогда? Нет, Пак не почувствовал ни кайфа, ни опьянения. Он стал презирать себя. А потом уже всех. Кто служил рядом. Кто сидел в камерах. Кто жил вокруг.
Никому об этом не рассказывал. Долго не мог признаться даже себе. А признавшись, успокоил себя мыслью, что один черт - так и таким долго не протянет. И разрешил себе все.
Разваливать дела, чтобы отдать ежемесячный взнос вышестоящим начальникам, - без вопросов. Сбывать оружие - без проблем. Наехать по полной программе на коммерсанта - только свистни и заплати. Был короткий промежуток, когда он убедил себя, что делает все из оперативной необходимости. Что играет со всеми в какую-та непонятную самим же игрокам игру. Даже верилось иногда, что придет срок, дадут команду, всех прикажут прижать к ногтю, а он, Пак, будет самым информированным и самым беспощадным. Не вышло. Ничего не менялось. Слишком многие не хотели никаких перемен. Косметический ремонт, не более, а не кровавая баня с последующим покаянием, которая мерещилась в снах Паку. И вырвал из сердца последние надежды. Как оказалось, вместе с сердцем.
Последнее время он зарабатывал сам. Вернее, в надежной группе таких же, как он, без надеж-290
ды, веры и чести. Громили коммерсантов. Крупных и по-крупному. Наводки шли стопроцентные, деньги вышибались без особых проблем и последствий. Попав в группу ментов, возглавляемую полковником ФСБ, Пак сразу осознал, это точно не навсегда. Год-два от силы. И был даже этому рад.