Посвежевший от сельской жизни отец Феофан сидел за столом сельской библиотеки и, поправляя новые очки в стальной оправе, почитывал номер «Комсомольской правды», закусывая политические новости пышными оладьями с медом. Происхождением этих даров природы Прошкин интересоваться не стал. Что грамотный поселенец, занимающий должность помощника библиотекаря, «помогает» председателю колхоза Сотникову строчить речи для ответственных мероприятий и даже стряпает статьи в журналы «Сельская жизнь» и «Культурное садоводство» за его подписью, не знал только ленивый. Увидав Прошкина, тосковавший о полной тайных интриг светской жизни Феофан искренне обрадовался:
– Доброго времечка, Николай Павлович, какие новости? Угощайтесь, что-то вы совсем осунулись… – и подвинул к нему оладьи и крынку с молоком.
– Устал… Отдохнуть хочу от городской пыли и жары. От работы. Вот даже в картишки перекинуться некогда, да и не с кем… – Прошкин пододвинул Феофану затейливую шкатулку и с удовольствием принялся за оладьи.
Феофан снова поправил очки, извлек колоду из шкатулки и принялся перебирать и раскладывать карты длинными холеными пальцами. Движения его были настолько профессиональными, но при этом утонченными и артистичными, что сравнить их можно было скорее с руками фокусника, чем с действиями карточного шулера.
– Это, Николай Павлович полная колода Таро, так называемый "большой аркан" – все семьдесят восемь карт – она большей частью не для игры, а для прорицания применяется, – просветил Прошкина ученый Феофан, – а колода, которой играют – те самые общеизвестные «тридцать шесть картей – четырех мастей», собственно усеченный вариант подлинного Таро, именуется цыганской. Легенда гласит, что полную колоду привезли и еще во времена крестовых походов с Востока. Оттого сию мантическю систему еще называют по географическому признаку – «Египетским Оракулом», – Феофан пребывал в прекрасном расположении духа, и, что бы ободрить и поразвлечь поникшего Прошкина, тщательно смешал карты, пододвинул колоду Прошкину и спросил, – Итак, о чем желаете узнать у Оракула, любезный Николай Павлович?
Прошкин облизнул мгновенно пересохшие губы и полушепотом спросил:
– Когда война начнется?
Феофан строго взглянул на Прошкина поверх очков из-под изогнутой почти что под прямым углом брови:
– Прошкин! Для ответа на такой вопрос не стоит обременять Вселенную. Загляните в любую газету – там крупным буквами черным по белому написано – никакой войны не будет! Во всяком случае с Германией! – Феофан перевернул газету, и указал на передовицу, объясняющую глубокий политический смысл подписания пакта о ненападении между Советским Союзом и Германией, – Так что потрудитесь задать простой бытовой вопрос, имеющий для вас высокую эмоциональную значимость!
Прошкин на минуту задумался, сдвинул колоду и сформулировал вопрос:
– Как одному казенному валету избежать смертельной опасности?
– Ну вот, совершенно другое дело!
Феофан, просветлев лицом, и принялся вытаскивать и раскладывать карты рубашками вверх, а потом снова посуровел, и, перевернув две карты, находившиеся как раз в центре, продолжил просвещать Прошкина:
– В королевском дворе классической колоды Таро нет привычного теперь валета. Валет – с позволения сказать, гибрид вот этих двух карт – рыцаря и пажа. Итак, я понял, что коль скоро они относятся к масти мечей, лицо, о котором вы спрашиваете, имеет воинское звание?
– Имеет, – удивленный Прошкин чуть не ляпнул, что звание совершенно такое же как у него самого, но тут же больно прикусил кончик языка и быстренько перевел разговор в нейтральное русло, – а почему из двух карт вдруг получилась одна?
– Получилась совершенно не вдруг! А в результате сложных исторических процессов, – Феофан откашлялся и продолжал, – Многие тогда, да и сейчас считают, что иерархия Таро – метафора организации рыцарского ордена. Всякий орден имел сложную двойную структуру внутренней подчиненности. Но основой ордена были собственно рыцари – chevaliers de justice, – произнес с французским прононсом Феофан, постучал ногтем по карте, изображавшей закованного в доспехи персонажа на красавце – коне с грозно поднятым над головой мечом, затем снял очки, потер переносицу, и продолжил свой исторический экскурс, – Кавалеры поступали в орден в трех возрастах – в совершеннолетии, в малолетстве – то есть до пятнадцати лет, и, конечно же, из пажей Великого Магистра – главы ордена. Вот вам и сам паж – палец Феофана уперся во вторую открытую карту. Ее украшала гравюра очаровательного лет десяти мальчугана в старинной одежде со свешивающимися до пола рукавами и узконосых башмаках с несоразмерно длинным мечом в руках, – В тринадцатом веке, когда во Франции правил Филипп Красивый, наиболее богатый и весьма влиятельный рыцарский орден – орден Тамплиеров, или рыцарей Храма, был обвинен в ереси, его тогдашний великий магистр – Жак де Моле с ближайшими сподвижниками после суровых истязаний плоти, казнены, а гонения на орден простерлись столь далеко, что даже карты, обозначавшие членов ордена – рыцарей – исчезла из колоды, а паж трансформировался в безликого валета. Хотя я лично, – увлекшись, продолжал Феофан, – не столь приземлен в трактовке мантической системы Таро, и разделяю мнение тех, кто видит в ней метафору мира и творения – ибо все, что ни есть – доброе или дурное результат Божьего Промысла!
Прошкин уже почти не слушал – у него снова замутилось в голове и перед глазами снова поплыли, покачиваясь в знойном чаду старинные штандарты, сияющие доспехи и потные конские крупы, белые, словно сложенные из сахара – рафинада стены не ведомого города и такой же белый скрипучий песок… Что бы отвлечься от видения, Прошкин отглотнул холодного молока, надкусил еще один оладий и уточнил:
– А что, до этого Филиппа, любой мог взять и стать рыцарем, а потом поехать рубиться в Палестину, как мы в гражданскую в Туркестане?
Феофан досадливо отмахнулся от такого грубого сравнения:
– Ну что значит любой? Равенство суть единое – перед Господним судом. В земной юдоли равенство социальное – мечта не осуществленная. Продолжая вашу аналогию – любой ли может стать комсомольцем? А полярником? Членом ВЦИК наконец? Следуя официальной коммунистической пропаганде, безусловно – любой, но де-факто есть многочисленные социальные ограничения. У вас их блюдут сотрудники отделов кадров – руководствуясь по преимуществу собственным правосознанием. В то, более суровое время, такие ограничения фиксировали на бумаге в форме орденского Устава. Вступление в Орден предполагало, прежде всего, наличие ряда добродетелей, затем плату весьма ощутимого взноса в орденскую казну. А, кроме того, членом Ордена, будь то рыцарем или пажом, мог стать лишь урожденный дворянин в нескольких поколениях, не запятнавших себя ни ростовщичеством, ни ремеслом! Такое правило свято соблюдалось во всяком ордене, и существовали даже специально уполномоченные лица для проверки подлинности документации о правах по рождению кандидатов в Орден. Знаете, как называли таких уполномоченных лиц, например в Мальтийском Ордене? Комиссарами! – Феофан добродушно хмыкнул.
Прошкину было не до забавных исторических аналогий, в его голове роились догадки одна мрачнее другой, он облизнул мгновенно пересохшие губы и с неожиданной серьезностью спросил:
– А если родители кандидата принадлежат к древней и уважаемой, почти что царской династии, но при этом не христианской веры?
– Я не совсем понял – вы о ересиархе толкуете? – заинтересованно уточнил Феофан. Прошкин очень отдаленно представлял кто такой ересиарх, но толковал не о нем. Что и поспешил донести до Феофана как можно доходчивее:
– Допустим, родители кандидата мусульмане. Ну – просто для примера, представим, что отец этого… э… малолетнего кандидата, какой – нибудь эмир, вроде покойного Бухарского эмира Бухадур-Хана… Хотя, конечно, мальчик далеко не единственный отпрыск этого благородного отца, а какой-нибудь там шестнадцатый, или двадцать первый…
Феофан по-мальчишески присвистнул, чем совершенно обескуражил уже и так совершенно изнервничавшегося Прошкина.
– Вот это новость! Кого-то, конечно, он мне напоминал. Разрезом глаз, улыбкой – уж никак не восточной, но я вот право… вспомнил о княжне Гатчиной от чего-то… Вот уж была сущая амазонка, очень решительного нрава девица… Хотя сами понимаете – память у меня уже не та…Восьмой десяток…Так вот, который ребенок по счету не имеет никакого значения. Достаточно, что он мужского пола и рожден в законном браке. Гораздо важнее есть ли документальные подтверждения законности его происхождения? Вы лично видели документы? Или можете хотя бы уверенно сказать, кто ими располагает?
Прошкин удрученно развел руками:
– Откуда? Я даже смутно представляю, какие это должны быть бумаги. Возможно покойный Александр Августович располагал… А я ведь, в отличии от него, не ученый, тем более что у нас речь о древности идет…
– Да, простите мою бестактность, я совершенно отвлекся. Мы сейчас уточним при помощи Оракула, – Феофан заговорщицки подмигнул, и перевернул одну из лежавших на столе карт. На ней была нарисована увядающая Дама, устало сидящая в резном кресле с огромным крестом в руках.
– Вот видите, – все и прояснилось, – отчего-то успокоился Феофан, – Королева посохов. Я трактовал бы сие так, что мать упомянутого дитяти – могла быть высокородной христианкой, и как-то подобает доброй христианке, окрестила дитя и привила ему твердость в следовании догматам истинной Церкви Христовой. То есть, наш умозрительный кандидат в пажи, имел высокородных родителей, был крещен и располагал средствами. Вполне достаточно! Всякое дитя добродетельно по природе, и мы можем предположить, что принят в Орден он был в раннем возрасте, в число пажей…
Прошкин удовлетворенно кивнул, и задал следующий вопрос:
– А могло ли лицо, пусть даже и крещенное, но родившееся вне законного брака, у таких вот высокородных родителей претендовать на поступление в Орден?
Феофан снова водрузил очки на тонкую переносицу, удивленно воззрился на Прошкина и, наконец, исчерпывающе ответил:
– Нет. Однозначно нет. Даже если побочное дитя было признано отцом. Членам Ордена необходимо подтвердить как свое происхождение, так и законность брака родителей.
– А может ли служить подтверждением законности происхождения тайный знак? – не унимался Прошкин.
Теперь уточнять стал уже Феофан:
– Какой именно тайный знак?
– Татуировка, – не уверенно сказал Прошкин. Он хотел еще полюбопытствовать насчет перстня. Но некая часть его сознания, именуемая в антинаучных книгах интуицией, воспротивилась этому, и о перстне он промолчал.
– Полноте Николай Павлович! Это же не роман Дюма! Какие еще татуировки? Татуировки теперь есть едва не у каждого урки! ЗК официально выражаясь, или как там они сами себя именуют в рамках своих босяцких «понятий». А Орден это не кабак-с! И уж вовсе не зона – уж простите мою язвительность. Метрика, выписка из книги с записью о крещении, копия свидетельства о браке родителей, списки жалованных грамот или иные подтверждения дворянства, письменные ходатайства двух действительных и уважаемых членов Ордена. Все документы надлежащем образом заверенные и полностью легитимные! – закончил Феофан даже с некоторой тожественностью.
– Какая бюрократия, – возмутился Прошкин, – хуже нынешней!
Феофан по-доброму улыбнулся и вернулся к карточному раскладу:
– Вы хотите знать, что ждет этого юношу в будущем, и чего ему следует опасаться в настоящем? Будьте добры, своей рукой перевернуть еще одну карту.
Прошкин покорно перевернул карту и тут же, словно ожегшись, отдернул руку. На гравюре явственно покачивался висельник! Точь-точь такой, как привиделся ему в зеркале ванной комнаты фон Штерна, с той только разницей, что изображение было перевернуто верх ногами. Феофан рассмотрел рисунок
– Казнь… Угроза насильственной смерти… Впрочем, в перевернутом положении «Повешенный» вовсе не фатальный знак. Качественное обновление, некая глобальная перемена, давшаяся ценой не соразмерного страдания, таков глубинный смысл этого символа, – он покачал головой и озабоченно попросил:
– Еще одну, пожалуйста – из верхнего ряда…
Прошкин, которого вид висельника совершенно не воодушевлял, быстренько перевернул указанную карту. Лучше б уж он этого не делал! Потому что, увидав гравюру, Феофан впал в самый настоящий гнев, совершенно не подобающий ни его летам, ни духовному сану. Хотя, изображение было вполне невинным – крепкий мужик средних лет в старинном камзоле, белом фартуке и перчатках ковырялся в бутылках и баночках, похожих на аптечные, разбросанных на столе среди книг и измерительных инструментов. Готическая надпись на изящной ленте над гравюрой, специально для малосведущих граждан вроде Прошкина, недвусмысленно гласила: «MAGISTER».
– Вот чего он алчет и за что смерть готов принять? Возложить на себя печать Мастера? – возопил Феофан, – Ради власти и славы! Посредством знания сокровенного таинства! Так в том оно и состоит, что путь к Божественному свету краток и прост как выдох младенца, а путь греховный долог и тяжек неизбывно! И нет в нем смертного успокоения! – Феофан опомнился и уже сам резко перевернул еще одну карту. Здесь изображалось огромное водяное колесо со множеством пытавшихся удержаться на нем мифологических существ. Часть их неудержимо падала со спиц в кипящую воду. Иные же напротив, поднимались на верхушку колеса, освещенную солнечными лучами.
Феофан все так же неодобрительно продолжал:
– Что бы избежать смертельной опасности ему следует уехать. Да, его спасет дорога за море, она же приведет к исполнению его дерзких планов. Но тому, кто хочет пересечь море следует сперва научится плавать… И тогда жизнь его будет долгой. Увы, слишком долгой, для счастливой жизни… Тут уж поверьте мне – Николай Павлович – долгая жизнь плохая замена счастью!
И добавил, когда Прошкин уже стоял на пороге:
– Вы хотели знать, когда начнется война? Так помните – подлинная война уже идет – она не прекращалась ни на минуту! А теперь ступайте…Г осподь с Вами! – добавил порядком уставший за время длинного разговора Феофан и, опустив веки, перекрестил Прошкина.
Смущенный таким жестом, даже больше чем всем услышанным раньше, Прошкин быстренько выбежал из библиотеки.