Сашу берегли как зеницу ока. Сотрудники Н-ского УГБ НКВД, в халатах и пижамах с инвентарными номерами во множестве слонялись по больничному двору, приторно громко стучали костяшками домино на лавочках или, прикрывши лица газетами, пристально рассматривали посетителей лечебного учреждения. За стойкой регистратуры в марлевой маске, привязанной к наивно оттопыренным ушам, бдел Вяткин. Еще с десяток сотрудников рассредоточился по самому зданию больницы, а третий этаж, где собственно и проходил лечение Баев, полностью освободили от больных и украсили табличкой «КАРАНТИН – вход СТРОГО воспрещен!», возле которой тоже был устроен сторожевой пост. В Сашиной палате, рядом с одром больного, неотступно сидел, строго проинструктированный лично Корневым, фельдшер Управления Сергей Хомичев. Уезжая на актив, Корнев был спокоен – если не за здоровье, то уж во всяком случае, за жизнь товарища Баева.
А вот Прошкин переживал – потому что был твердо убежден – ни табличка «Карантин», ни многочисленные посты, ни табельные пистолеты охраны, ни шприцы фельдшера Хомичева, ничто не способно защитить жертву от всепроникающих темных магических сил. Поэтому он, еще вчера, слегка поколебавшись, открыл служебный сейф в своем кабинете и извлек из него неучтенный, и потому считавшийся запасным пистолет. Пистолет этот около полугода пролежал в тесном соседстве с церковным ладаном… ну был у Прошкина ладан – был! – в конце концов, от ладана еще никто не умер! Не смотря на постоянное глумление со стороны своего руководителя Корнева, Прошкин не торопился избавится от этого полезного вещества, а так и держал горсточку ладана в сейфе, завернутой в протокол об изъятии… Так вот, поразмыслив, Николай Павлович, пришел к выводу, что пистолет за такое продолжительное время, вобрал в себя некоторую часть защитных свойств ладана и может оказаться весьма полезен Баеву в борьбе с темными силами. Теперь пистолет лежал в бумажном пакете вместе с яблоками и запасной обоймой.
Прошкин, скупо здороваясь с коллегами, прошел в ординаторскую третьего этажа, где располагался освобожденный Корневым от всех других занятий и всецело посвященный Сашиному здоровью доктор Борменталь.
– Здравствуйте, Николай Павлович! – Борменталь пожал Прошкину руку.
– Да вот – навестить пришел Александра Дмитриевича…- оптимистично отозвался Прошкин. – Как он себя чувствует?
– Не плохо, даже гораздо лучше, чем мне хотелось бы… – что скрывать, верный клятве Гиппократа, доктор Борменталь Сашу, конечно, лечил, но по-прежнему сильно недолюбливал.
– Я имел ввиду, – тут же поправился Георгий Владимирович, – что процесс его выздоровление идет быстрее, чем можно было ожидать, – и, на всякий случай, решил сменить щекотливую тему, – Я ему все передал…
– Что все? – не понял Прошкин.
– Ну, как что? Все что вы просили – и пижаму, и халат, и альбом с карандашами, и пистолет, и ложку… – обыденно перечислил Борменталь, – там разве еще что-то было? Ах, да – сигареты… Сигареты я вынужден был изъять – потому что курить ему пока не желательно… Они у меня – хотите забрать? – доктор вытащил из крашенной белым тумбочки и протянул Прошкину Сашин старинный портсигар и иностранную зажигалку.
У Прошкина снова кольнуло сердце, перед глазами поплыли вредные черныше мошки, он невольно опустился на прикрытую пожелтевшей простыней кушетку. Сетка с бутылкой звякнула о кафельный пол.
– Вы, мне, Георгий Владимирович, каких-нибудь капель сердечных налейте – мне от жары что-то совсем не хорошо…- тихо пробормотал Прошкин, и залпом проглотил мерзкий мутный состав с запахом холода и мяты. Неприятное ощущение во рту вернуло ему способность мыслить здраво, и он решился осторожно уточнить:
– И что он сказал? Насчет пижамы?
– Ничего. Александр Дмитриевич, тогда еще был в бессознательном состоянии, – доктор, допустивший невиданную халатность, пожал плечами, словно речь шла о сущей ерунде. После такого ответа Прошкину стало несколько легче – значит, тот посетитель, который вещи принес, хотя бы не разговаривал с Баевым.
– Нет, что сказал вам тот, кто принес вещи?
– Странный вопрос… – удивился Борменталь.
– Чем он вам странный? – раздражено возразил ему Прошкин, уже начавший приходить в себя под воздействием капель, после очередной шокирующей новости, – к нам Станислав Трофимович со дня на день с проверкой едет, а наши сотрудники – ни тпру – ни ну в международной обстановке, порой такое ляпнуть могут – на голову не наденешь! А время сейчас такое – не мне вам Георгий Владимирович рассказывать!
– Ну, хорошо, я попробую вспомнить… Мы, правда, политических вопросов с ним не обсуждали… – смирился Борменталь, и не без иронии, начал повествовать, – Обычный формальный обмен фразами – он заглянул в ординаторскую, спросил кто тут доктор Борменталь – я был один, и сознался, конечно – что это я. Но ваш сотрудник на слово мне не поверил, спросил паспорт. Я показал ему паспорт – хотя это была совершенная глупость! Он посмотрел на меня, на снимок в паспорте, потом дал мне большой сверток, сказал, что это личные вещи Александра Дмитриевича, которые для него просил передать Николай Павлович Прошкин из Управления. Ведь это вы – Николай Павлович? Во всяком случае, кроме вас у меня в Н. нет знакомых по фамилии Прошкин, сотрудничающих в НКВД…
– В УГБ, – автоматически поправил Прошкин Борменталя, совершенно игнорируя иронический тон доктора, – продолжайте.
– Он попросил меня расписаться в какой-то бумажке, что я действительно принял вещи. Я, разумеется, расписался. Потом говорит – вы разверните, а то расписались, не посмотрев, не прочитав – так нельзя! Вам говорит, доверили жизнь и здоровье ответственного государственного служащего – а вы ротозействуете. Где, мол, ваша бдительность? А вдруг в пакете бомба? Я рассмеялся, конечно, но развернул. Все это так глупо выглядело! Он сверил вещи со своей бумажкой, извинился и ушел. Такой неприятный, въедливый старикан…
– В форме? – тихо спросил Прошкин – он не мог припомнить ни одного штатного сотрудника из управления старше пятидесяти лет. А Борменталю самому было изрядно за сорок. Вряд ли бы он назвал «стариканом» человека такого возраста.
– Да откуда я знаю, он был в белом халате! – тема исчерпалась и начала раздражать интеллигентного доктора, – И вам тоже рекомендую халат надеть – вы все – таки в лечебном учреждении находитесь, а не в своем распрекрасном Управлении! Вы пришли меня расспрашивать или Александра Дмитриевича навестить? Так пойдемте к нему!
– А может он отдыхает? – Прошкин надеялся до встречи с Баевым прояснить еще некоторые детали странного визита.
– Скорее развлекается… – пробормотал Борменталь.
– Развлекается? – как человек здоровый, никогда не проводивший в больнице более нескольких часов, Прошкин совершенно не представлял чем можно развлекаться в больничной палате после отравления опием, и, подгоняемый любопытством, поспешил за Борменталем…
Саша выглядел действительно хорошо – в китайской пижаме темно-синего цвета, затканной пышными черными цветами, он полулежал на целой горе из подушек. Его темные волосы за несколько дней так сильно отросли, что доставали до плеч, и делали его очень похожим на «рыцаря мечей» с рисунка на картах Таро. Тут же, на стуле, лежал роскошно расшитый восточным рисунком шелковый халат, а в стакане с мятным чаем болталась вычурная серебренная ложечка.
На втором стуле, рядом с тумбочкой, весело улыбался фельдшер Хомичев. Серега держал в руках медицинский почковидный лоточек, с разнообразным хирургическим инструментарием и время от времени подавал лоточек Баеву. Тот, с характерным позвякиванием извлекал из лоточка скальпель или медицинскую иглу и… Отточенным движением, как нож для метания, отправлял ее в двери палаты. Каждый бросок приводил Хомичева в полнейший восторг. Еще бы! К крашенной масляной краской двери, как раз на уровне головы входящего, был приколот белый листок – карандашный портрет худого лысоватого мужчины с раздвоенным подбородком и надписью латинскими буквами. Именно портрет служил Саше мишенью, и каждый бросок попадал точно в цель, свидетельствуя знаменитую меткость…
Как только Прошкин и Борменталь вошли, Саша вместо приветствия, отправил в портрет хирургический скальпель, и тот неотвратимо застрял во лбу изображения как раз между бровей.
– Не плохо, – заметил успевший привыкнуть к этому экзотическому действу Борменталь, – только я – как медицинский работник, сильно сомневаюсь, что метнув скальпель с такого расстояния в реального человека вам удалось бы пробить черепную коробку. Рассеченный лоб, кровопотеря, некоторое замешательство… Не более того…
Ответом доктору послужил еще один бросок – хирургические ножнички с острыми, изогнутыми концами на длинной ручке пробили дверь едва не насквозь, застряв прямо в глазу нарисованного бедолаги.
– Есть! Летальный исход! – торжествующе захлопал в ладоши Хомичев.
Борменталь неодобрительно махнул рукой и вышел.
Баев искренне пожал Прошкину руку:
– Ой, Николай Павлович, я, правда, не ожидал – огромное вам спасибо!
– За что? – испугался такой прозорливости Прошкин.
– Как за что? За заботу, за пижаму, за пи… за… понимание!
– А, вы об этом, – отмахнулся Прошкин, – это такие мелочи! – действительно по сравнению с содержимым книжки «Масоны» пижама была сущей ерундой. Поскольку подарки не нанесли никакого вреда Сашиному молодому организму, то о визитере можно было на какое-то время забыть. Что бы спокойно поговорить с Баевым, Прошкин извлек из кармана пачку папирос, спички и доверительно обратился к Хомичеву:
– Слушай, Серега, сделай доброе дело – пойди, покарауль нас, пока мы покурим… А то Борменталь уже совсем Александра Дмитриевича извел – специально, без сигарет держит! – Хомичев хихикнул и кивнул, – Да, и еще – спустись, попроси обалдуя этого – Вяткина, он в регистратуре сидит, что бы если Корнев приедет, или мало ли – кто из начальства, вышел на крыльцо и свистнул… Окно открыто и мы услышим! А то опять будем отдуваться неизвестно за что!
– Только – присоединился тонкий интриган Баев, – Владимир Митрофанович тебе ведь как сказал? Сидеть тут – со мной – и никуда не выходить – так что особо не отсвечивай, повязку марлевую надень, пока по больнице бегать будешь…
Хомичев снова хихикнул, нацепил повязку, надвинул на вихрастую голову медицинскую шапочку и удалился на задание.
Прошкин знал, что времени у него не много и сразу же перешел к сути – вынул из сетки книги и подвинул их Саше.
– Вот, Александр Дмитриевич, чтобы вы не заскучали, – многообещающе начал он, – я вам книжечки принес. Для чтения…- Там есть закладка – воспользуйтесь. Книги толстые. Библиотечные.
Баев высоко поднял брови, уселся на кровати, быстро и ловко пропустил странички обеих книг между пальцами, в надежде что оттуда что-то выпадет. Потом заглянул в корешки, послушно извлек желтоватые странички, развернул, едва коснулся взглядом и пальцами, сразу же уяснив, что это, и мгновенно спрятал куда-то в рукав:
– Это что? Все? – уточнил он у Прошкина, который тем временем мирно выложил на тумбочку яблоки, а теперь открывал «Боржоми», собираясь напиться, что бы наконец-то избавиться от въевшегося в десны привкуса сердечной микстуры.
– Все, во всяком случае, ничего другого там не было! Вам мало? – засомневался Прошкин.
– Мне, – Саша прикрыл глаза и провел рукой по горлу, демонстрируя безнадежность сложившегося положения, – хватит… на какое-то время… Ну дайте же мне сигарету в конце концов – пока Борменатль не нагрянул!
Он легко перебрался с койки на подоконник и нервно закурил, морщась от непривычно крепкой папиросы Прошкина.
– Что это вам Александр Дмитриевич, вдруг в голову пришло про пионеров почитать? – решил разрядить обстановку нейтральным вопросом Прошкин, вытаскивая из двери застрявшие в ней метательные снаряды и возвращая их на положенное место в эмалированном лотке.
– Мне, – Баев задумчиво переворачивал страницы второй книги, – мне? Мне – книгу для детей – среднего и старшего школьного возраста? – Баев отбросил в окно не докуренную сигарету, – А кто МНЕ ее принес?
– Вяткин, – Прошкин уже перестал удивляться. Загадочно возникающие предметы стали такой же частью его обыденной жизни как зубной порошок или утренняя гимнастика, – Вяткин принес и сказал, что ее доставили из библиотеке по вашей просьбе…
– Интересно, где находится та дивная библиотека, в которой можно получить для чтения книги, которые еще только будут изданы? Сами посмотрите – тут написано «Детгиз», 1940 год! Да до него еще дожить надо…
Прошкин своими глазами убедился, что действительно книжка датирована следующим годом, и тут же предложил:
– А мы сейчас у Вяткина спросим – он же в регистратуре торчит без всякой пользы… Там и Хомичев может 10 минут посидеть – ничего не случится!
Прошкин свесился в окно и громко заорал, что бы Вяткина немедленно прислали к ним – наверх. Хлопая недоуменными серыми глазами Вяткин, честно – как комсомолец, – рассказал, что книгу в управление принес гражданин преклонных лет, завернутой в газету «Комсомольская правда» и пытался оставить сверток на вахте – с просьбой передать Александру Дмитриевичу Баеву. Мол, он в библиотеке книжку заказал несколько дней назад. Следуя инструкции, дежурный никакого свертка, конечно, брать не стал, и, как положено – позвал старшего по зданию – то есть его – Вяткина.
Вяткин старичка хотел пригласить в дежурку и отставить там сидеть, пока не приедет кто из начальства, но у него не было при себе паспорта, что он сам объяснил преклонным возрастом и старческим склерозом. А выписывать гражданинам пропуск в Управление без паспорта строго воспрещается. Тогда Вяткин, на свой страх и риск, занес сверток в дежурку, позвал Семченко и Дмитрука с металлоискателем и проверил сверток. Потом, для страховки, они позвонили лейтенанту Агишину из милицейского управления, что бы прислал ребят с тренированной служебной собакой. Ответственный Агишин приехал, конечно, сам с огромным черным псом по кличке Буран. Буран сверток обнюхал, ничего подозрительного не выявил, и Вяткин, отважно развернул газету. Там оказалась книжка. Да, эта самая.
А что делал пожилой гражданин все это продолжительное время? Да ничего не делал. Сидел на лавке в сквере перед дежуркой. Газету читал. Даже не думал убегать. Вяткин к нему вышел, вежливо поблагодарил, сказал, что посылка попадет по назначению. Старичок Вяткина тоже поблагодарил и сказал, что завтра еще снова зайдет к товарищу Баеву. Вяткин согласно кивнул и попросил гражданина обязательно захватить паспорт. Пока он выходил к старичку – в дежурке успели часть книжки прочитать… Вкратце пересказали содержание Вяткину. Сам он, Вяткин, тут же быстренько сдал смену, и, завернув книжку как было, побежал к Николаю Павловичу. Все. На каком основании Вяткин считает, что гражданин был пожилой? Вяткин снова стал хлопать глазами – просто гражданин так выглядел. Нет, бороды у него не было. Было только морщинистое лицо, седые поредевшие волосы и остальной старческий вид…
Понимая бесполезность дальнейших расспросов, Баев и Прошкин отпустили Вяткина на пост и только успели раскурить по новой сигарете, обсуждая странное происшествие, как снизу громко свистнули! Прошкин тотчас сунул книжки в тумбочку, что бы глаз не мозолили, а Баев с поразительной скоростью обмакнув руку в мятном чае провел ею по лбу, изобразив испарину, откинул назад отросшие локоны, порхнул под одеяло, побледнел и прикрыл глаза… Если бы Прошкин не видел этой метаморфозы лично, но счел бы Сашу стоящим на пороге смерти! А влетевший через секунду Хомичев так и застыл на пороге от такой картины.
– Видишь, Серега, что курение с людьми делает? – прошептал ему Прошкин, и едва успел сорвать с двери истыканный острыми предметами рисунок. Но выбросить уже не успел – художественной произведение пришлось смять и засунуть прямо в карман.