Евгений Аверьянович Мазур несколько раз обвел глазами примечательную картину, остановил взгляд сперва на густых блестящих локонах Баева, затем на солидной форме Корнева, и, наконец, стал разглядывать Борменатля. Потом отвлеченно посмотрел в окно и пробормотал:
– Сколько внимания к моей скромной персоне. Хоть и наслышан об экстравагантных методах этой вашей организации – ОГПУ или как там ее теперь называют, но право же – не заслужил. Единственное, чем я действительно смущен – так тем, что вы, Георгий Владимирович, сколько я вас знаю! – прямой и порядочный человек – участвуете в этом красном шабаше!
Борменталь взглянул на посетителя, вздохнул, отложил книгу, спрыгнул с подоконника, но ничего не ответил. Корнев, уловив некоторый излишек напряжения, спросил Прошкина:
– Это Николай Павлович кто?
– Ма… Мазур Евгений Аверьянович, – сердце у Прошкина билось гораздо чаще, чем предписывает медицина, горло сдавливали непривычные нервозные волны, но он старался говорить как можно отчетливее, в надежде, что знакомые казенные формулировки его успокоят, – нотариус второй государственной нотариальной конторы. Я его пригласил в связи с подготовкой документов к передаче дома-строения… Надо что бы Александр Дмитриевич лично подписал несколько бумаг…
– Хватит! – уверенно и резко прервал Прошкина Мазур, и стал говорить, чеканя слова – я не вижу смысла продолжать этот спектакль для одного зрителя! Мне вполне достаточно – то, что происходит ужасно! Как говорили древние – лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Я готов. Вполне готов. Готов признаться. Во всем. Я не жалею – хотя и раскаиваюсь, но раскаяние мое иного рода…
Угол комнаты покачнулся и медленно поехал вниз. Что бы предотвратить падение потолка в своем отдельно взятом сознании Прошкин прислонился к дверному косяку. Голова сразу же наполнилась той звенящей пустотой, в которой каждое слово из внешнего мира звучало, словно весенняя капля, упавшая в пустое оцинкованное ведро. Баев, который только что перестал печатать и принялся искал ручку, что бы подписать документы, замер и недоуменно смотрел на нотариуса. Корнев демонстративно буднично поинтересовался:
– Что с вами, товарищ Мазур, стряслось?
– Раз по условиям этого спектакля мне предстоит самому произнести приговор – я скажу! – все так же твердо, с оттенком обреченной решимости, произнес Мазур, вытянулся во-фронт, по-армейски щелкнул каблуками надраенных штиблет и с легким поклоном, как бы представляясь, добавил, – лейб-гвардии штаб – ротмистр де Лурье, Русская Добровольческая армия! – он снова щелкнул каблуками, и вытянул вперед руки так, что костяшки на запястьях соприкоснулись, в ожидании наручников – Арестуйте же меня! Я сражался с 1918 года, с первых дней, под непосредственным командованием полковника Бермондта, а затем…
Прошкин не слушал дальше – суть была ясна. Последствия – предсказуемы и неотвратимы. Шутка сказать – на двадцать втором году торжества советской власти в Пролетарском районе города Н, обнаружился белогвардейский офицер, исправлявший должность государственного нотариуса! Да за такое голову снимут в один момент! Увлекательный рассказ о бессмысленных поражениях белой гвардии, неизменно укреплявших дух штаб-ротмистра, он еще не раз услышит в камере – ведь в Н-ском УГБ со времен ЧК, камер постоянно не хватало, а одиночных, кроме пресловутой 28, в которой нашли Ульхта, так и вообще не существовало. Но в 28-ой, насколько знает Прошкин, подозрительный замок до сих пор не сменили. Так что сунут их с почтенным ротмистром к десятку расхитителей колхозного добра, а если повезет – к паре – тройке деморализованных уклонистов…
Конечно, на все происходящее можно посмотреть и с другой точки зрения – вторая нотариальная контора располагалась, по счастливому стечению обстоятельств, в Пролетарском районе, где районное УГБ до 1938 года возглавлял Александр Евсеевич Гарбуз – осужденный полгода назад как левый уклонист и наймит американского империализма – то есть международный шпион. Понятно, что под его черным крылом свили гнездо всякие белогвардейские диверсанты. А сознательный Прошкин мужественно вскрыл этот вопиющий факт! Но смотреть с такой точки зрения возможно только при условии, что Владимир Митрофанович сохранит свой высокий пост или даже пойдет на повышение. Хотя сделанное публично заявления гражданина Мазура – де Лурье обращало саму возможность такого развития событий в малоприглядный прах. Сколько же бед способен навлечь на себя человек, наивно постучавшись солнечным летним днем не в ту дверь! Видно рановато еще Прошкину на руководящую работу…
Безрадостные мысли вязким потоком перетекали из сознания Прошкина как песок из песочных часов, прямо в действительность и превращали ее в плотный электрический туман из заряженных нервозностью частиц. Сквозь это марево нечетко проступало то лицо Борменталя с иронично приподнятыми бровями и язвительной улыбкой, то Субботский, прижавший к груди свои карты и инструменты, которые он сгреб с кровати, стремясь спасти от вражеских взглядов, задумчиво покачивался Баев… Владимир Митрофанович, встал со стула и принялся обходить комнату по периметру. Зрение Прошкина обрело, наконец, привычную резкость – он хорошо знал, что такая нехитрая гимнастика помогает начальнику привести мысли в рациональное состояние. Сделав несколько кругов, Корнев обратился к Прошкину:
– Николай Павлович, вы видели паспорт гражданина Мазура?
– Да, он мне его предъявлял, – сообщил Прошкин.
– Паспорт подлинный?
– Паспорт не имеет признаков, указывающих на подделку, которые можно выявить без специальной экспертизы, – собственный голос показался Прошкину далеким, как голос диктора с радио «Коминтерна».
– Неужели я похож на заблудшую душу из РОВС, человека, который крался как тать в ночи через границу, да еще и около двадцати лет пользовался поддельным паспортом? – возмутился нотариус с яркой биографией, – ну что вы! Я люблю Россию, я как мог, пытался служить и ей – как служили мои предки со времен Петра Великого…
– Так выходит, господа из РОВС больше вашего Россию любят! – совершенно не к месту вставил Борменталь. Как человек дальновидный и идеологически выдержанный Баев сухо рассмеялся:
– У вас, Владимир Григорьевич, специфическое чувство юмора – последние активисты Объединения Российских Военных Союзов сложили оружие после заявлений господина Савинкова, так что – для пользы вашего же здоровья и благополучия – о них уместно шутить в прошедшем времени. Можно подумать вы газет не читаете!
– Бог свидетель – не читаю, Александр Дмитриевич, не читаю совершенно, с 1920 года! Знаете ли – тоже как раз для пользы здоровью. Как установил мой покойный учитель – известный физиолог, чтение газет весьма вредит процессу пищеварения! – согласился ироничный доктор. Саша еще раз хмыкнул и снова принялся стучать по клавишам пишущей машинки.
Оставленный общественным вниманием нотариус-оборотень нарочито громко напомнил о своем присутствии:
– Я получил паспорт совершенно законно, а документы ставшие основанием для его выдачи… э…, тоже достались мне с минимумом лжи и безо всякого насилия! Надеюсь, молодой человек занесет этот факт, как и добровольный характер сделанного мной признания, в протокол?
– Сущий махатма! – ерничал Борменталь.
Проигнорировав реплику ироничного доктора, Корнев спросил казенным голосом:
– Евгений Аверьянович – располагаете ли вы в настоящее время какими- либо документальными свидетельствами, позволяющими идентифицировать гражданина РСФСР Мазура и упомянутого вами де Лурье, как одно лицо?
– Какого рода документы Вы сочли бы убедительным? – уточнил Мазур.
– Ну, например, вашу фотографию в офицерской форме, подлинники приказов о назначении, награждении или присвоении офицерского звания… – начал перечислять Корнев для убедительности загибая пальцы.
Мазур удивленно посмотрел на Владимира Митрофановича:
– Я ведь не настолько наивен, что хранить подобные документы! Да и обстоятельства моего быта тому не способствовали. Неужели моего признания – фактически слова офицера вам не достаточно? – возмутился экс-ротмистр.
– Мы, товарищ Мазур, живем в социалистическом государстве, в нем господствует законность, а не какой-нибудь произвол, как в царской охранке – это там человек мог сгинуть без суда и следствия! – строго сказал Корнев, сделав особое ударение на слове «товарищ», – А у нас система доказывания базируется на прямых уликах и существенных обстоятельствах – подтверждающих фабулу преступного деяния.
Надо признать нотариус, за долгие годы, проведенные на службе у социально чуждого режима, стал не менее искушен в его юридической схоластике, чем Корнев, и поэтому уверенно возразил своему оппоненту:
– Товарищ Вышинский – генеральный прокурор, а значит одна из главных фигур судебной власти, не однократно подчеркивал и в официальных выступлениях обвинителя, и в теоретических научных работах достаточный характер признания как основного фактора вынесения обвинительного заключения. Я готов изложить свое признание письменно и его копию направить в прокуратуру!
На этот раз начавшие сгущаться с новой силой тучи развеял товарищ Баев:
– Управление государственной безопасности не находится в подчинении у прокуратуры. И мы, как его сотрудники, не можем руководствоваться даже официальными документами этого ведомства – тем более частным мнением товарища Вышинского, представленным в научной работе. Даже принимая во внимание, что он – генеральный прокурор. В настоящее время, как вы, безусловно, знаете, Коммунистическая партия особенно подчеркивает необходимость соблюдения законности и искоренения разного рода перегибов на местах, имевших место в органах внутренних дел под влиянием проникших в них преступных элементов – эта генеральная линия отражена в постановлениях нескольких Пленумов. А вот директивы партии – мы, как коммунисты, игнорировать не имеем права! – он снял съехавшую с волос завязку из бинта, и откинул назад красиво поблескивающие локоны. Его внешний вид сейчас меньше всего соответствовал сухому казенному тексту – из-за неумеренно длинных волос и экзотической расцветки пижамы Саша был похож то ли на корсара из Малаги, то ли на странствующего менестреля, возвратившегося с таинственного Востока, – Если у вас нет каких-либо значимых документов, позволяющих идентифицировать вашу личность, как не соответствующую паспортным данным, и более того, установить факт совершения вами преступных деяний – то не будем терять времени на пустой разговор о судьбах Отечества. Вернемся к вашим прямым служебным обязанностям государственного нотариуса, от которых вас никто пока не освобождал!
От такого логического построения у Прошина просто дух захватило. Вот он – практический результат систематического классического образования с его формальной логикой и отдающей древней пылью риторикой! Впрочем, и сам бывший ротмистр был впечатлен не меньше. Он на несколько секунд задумался и сознался:
– Что касается наград – у меня сохранился географический атлас – прекрасной работы и очень редкий, времен царствования Павла Первого, его привезли из похода на Мальту. Он с дарственной надписью, сделанной рукой покойного государя…
Корнев, что бы скрыть недоумение, принялся промакивать пот со лба клетчатым платком, а Баев безразлично уточнил:
– Государь пожаловал упомянутый атлас де Лурье во время империалистической войны? – Прошкин мысленно поставил еще одну зарубку – он лично, в простоте своей, формулируя такой вопрос, непременно ляпнул бы «до революции», и конечно спровоцировал новую дискуссию о том, как именовать события, произошедшие в октябре 1917 года, в результате которой всплыли бы новые вопиющие факты.
– Да что вы! – смутился Мазур, – Атлас был пожалован адмиралу Колчаку. А уже Александр Васильевич – по своей доброте, нашел возможность отметить таким образом мои заслуги. Увы, довольно скромные.
– Вот послушайте, что я вам скажу – просто для наглядного примера – Евгений Аверьнович! – благодушно улыбнулся Корнев, и указал на Прошкина, – У известного вам Николая Павловича хранится в служебном сейфе ладан, – так что же его на этом основании признать тайным церковным иерархом?
– Ладан этот вещественное доказательство по делу… – больше для порядка пробурчал Прошкин, твердо решив вышвырнуть опасное вещество и из сейфа и из кабинета при первой же возможности.
– Или вот Александр Дмитриевич, – Корнев широким жестом указал на Баева, – Знаете, что у него над кроватью висит? Зеленый мусульманский флаг с надписью «Аллах акбар»!
– Там написано «Нет Бога кроме Аллаха, и Махаммад – пророк его!» Цитата из Корана, – уточнил Баев, и добавил, – Мне папа на день ангела подарил…
Прошкин так и не понял, кто именно подарил зеленое знамя Саше – покойный эмир или поощряющий национальные чувства своего воспитанника Деев. А Корнев продолжал:
– Так что же – Александру Дмитриевичу на этом основании объявить себя шахом шахидов? Или Аятоллой? Эдак каждый, у кого сохранился портрет – как вы изволили выразится, почившего государя, может прибежать в органы внутренних дел и требовать ареста на том основании, что он чудесно спасшийся престолонаследник!
– Во многих музеях нашей страны хранятся и даже экспонируются портреты представителей царской семьи, как представляющие значительную художественную ценность, – вяло добавил Александр Дмитриевич, видимо встревоженный упоминанием чудесно спасшегося наследника, – хотя я не сомневаюсь в том, что ваш Атлас – примечательный с научной и исторической точки зрения предмет…
– Может, Евгений Аверьянович, этот ваш атлас и артефакт, но уж никак не доказательство, во всяком случае, в вашей ситуации. Да с такими доказательствами до полного абсурда можно дойти!