– Ах, вот оно что… Это к бывшему владельцу моей машины? (Николай кивнул.) Когда я ее купил и осмотрел, то увидел на переднем бампере дыры для дополнительных подфарников. Вот и пошел узнать, не остались ли сами подфарники. Знаете, такие желтые, противотуманные. Как известно, купить их трудно.
– Вы тогда знали, что он арестован?
– Был на учениях, потом в отпуске, а когда приехал, узнал, что есть машина, и купил ее. А уже из технического паспорта на машину узнал адрес владельца.
– А куда вы дели портфель с запасными частями?
– Портфель? Портфеля я не видел. С машиной я купил запасной баллон и инструмент. Ну, еще домкрат. Никаких запасных частей там не было.
Это походило на правду, запасные части вместе с портфелем могли быть проданы и отдельно.
– Понятно. Зачем к вам на работу приходил Камынин?
– Предлагал купить покрышки. По дешевке. Но я не взял, потому что у меня свои еще хорошие.
Николай вспомнил камынинский гараж, покрышки под брезентом и подумал, что бывший кладовщик и в самом деле решил продавать машину.
– Вы и раньше знали Ивана Тимофеевича?
– Ну… как знал? Встречался с ним в магазине автодеталей.
– А Волосова?
– Вообще не знал.
– А ведь он служил в вашей части.
– Возможно. Очевидно, я прибыл после того, как он демобилизовался.
– Скажите, Александр Иванович, а в своей машине вы когда-нибудь боковинки, что возле дверей, снимали?
– Снимал. Правую. Устанавливал хитрое устройство против автомобильных жуликов.
– А почему не левую. Она же под руками.
– Вот именно поэтому. Все устанавливают под руками. Кроме того, там такая путаница железок и тросов, что работать неудобно.
На какую-то долю секунды Николай задумался: самому взяться за обыск машины или просто попросить Тихомирова проверить ее?
– Значит, вы категорически утверждаете, что левую боковинку вы не снимали ни разу?
– Категорически.
К машине подошел старшина и, козырнув, доложил:
– Позвонили, что сейчас наши сюда подъедут. Ждите. – Потом мягко улыбнулся и спросил: – Не узнаете, Александр Иванович?
Тихомиров присмотрелся к старшине и обрадованно улыбнулся:
– Батюшки! Голубцов! Старший сержант Голубцов! Какими судьбами?
– А я здесь живу. Вы как демобилизовались – и я вскоре за вами. Женился – и вот…
– И как, нравится работа? Жизнь? Вы ведь не только отличный шофер, но еще и механик неплохой.
– Здесь… ближе, – серьезно ответил старшина. – И – строже. Интересней. – Он подумал несколько мгновений и закончил: – И может быть, нужнее. Пока, по крайней мере.
Когда бывший подчиненный вот так встречается с командиром, можно с уверенностью сказать, что командир тот был хороший. Это Николай знал и потому решился на шаг, не совсем оправданный обстановкой.
– Александр Иванович, есть просьба. Будьте добры, снимите при нас левую боковинку.
– Это очень нужно?
– Очень! Все для той же самой истины.
– Хорошо. Тем более при свидетелях, – усмехнулся Тихомиров.
Он достал инструмент и, разговаривая со старшиной Голубцовым, вспоминая прежних сослуживцев, ловко орудовал отверткой с крестообразной насечкой на конце. Сняв боковину, он протянул ее Грошеву.
– А теперь сами посмотрите, нет ли чего-нибудь постороннего в отсеке, – попросил Николай.
Тихомиров пожал плечами и, присев на подножку, запустил руку в отсек. Вначале на его недоверчиво-ироническом лице проступило недоумение, потом почти испуг. Он медленно вытащил из отсека пачку денег и, растерянно помаргивая, смотрел то на сиреневую пачку, то на старшину и Грошева.
Николаем все сильней овладевало то веселое, острое и отчаянное состояние, что иногда появлялось в нем, когда приходила, наконец, тщательно подготавливаемая победа.
– Ничего не понимаю… – пробормотал Александр Иванович.
Старшина Голубцов с тревогой и болью во взгляде смотрел то на инженер-подполковника, то на следователя.
– Пошарьте, будьте добры, еще, – мягко, доброжелательно попросил Николай. – По-моему, там должно быть и еще кое-что.
Тихомиров страдальчески посмотрел на Грошева и снова опустил руку в отсек. Через мгновение его лицо вытянулось и на нем проступила обреченность. У старшины в глазах мелькнула суровость и даже брезгливость. Он смотрел на Тихомирова, и на скулах его набухали желваки. Александр Иванович вынул еще одну пачку и молча протянул ее Николаю.
Что-то сладкое схватило Николая за горло, подкатилось к сердцу и сжало его. А когда отпустило, то сердце забилось легко и быстро.
В сущности, это было торжество. Настоящее торжество. Можно было хохотать от счастья, можно нахально торжествовать, а можно надуться и стать неприступным, как бы подняться над всеми.
Все простили бы ему любую из этих примет торжества. Но сам-то он понимал, что все происходящее – лишь первый реальный успех дела. Всего лишь этап. Многое еще впереди. И он сглотнул сладкий комок в горле.
Тихомиров, не дожидаясь просьбы, сам бросил руку в отсек и теперь уже испуганно вытащил из него еще одну пачку денег, обернутую в бумагу.
– Кажется, все, – хрипло сказал он и прижался щекой к блестящей рукоятке ручного тормоза.
– По-моему, нет… – покачал головой Николай. – По-моему, там еще должна быть сухая ветка сирени.
И старшина и Тихомиров оторопело посмотрели на него, но он казался спокойным и безмятежным, как фокусник, который проделывает хорошо ему известный, даже поднадоевший фокус перед глазами не слишком разборчивых зрителей. В нем появилась некоторая снисходительность, даже беспечность, и это совсем доконало и старшину и Тихомирова.