Завершив свое небезопасное путешествие в лес к бункерам, Галя получила некоторое время на передышку.
Она сделала все, что предусматривалось разработкой операции. Теперь можно было не торопиться, выждать, осмотреться, не нарушен ли нормальный ритм «работы».
Бес попытался было выяснить с нею «отношения».
— Это вы уничтожили моих людей? — Референт службы безпеки редко выходил из себя, а тут даже не пытался скрыть, до какой степени раздражен.
— Вы ведь правильно рассудили, что Мыколе ни к чему знать о бункерах, — одобрительно сказала Галя. — И этим двоим тоже такая тайна не по плечу.
— Этим людям я доверял, — рассвирепел Бес. — И если вы еще раз…
— Остыньте! — резко приказала Галя. — Напомню, что приказываю здесь я. И если вы еще раз… — повторила она последние слова референта, — начнете своевольничать — я пойду на более крутые меры.
Бес холодно поклонился и ушел…
В Доме народного творчества Галя была не на плохом счету. Она с интересом занималась обработкой фольклорных материалов, классификацией собранных народных песен, пословиц, поговорок. Подборку партизанских песен она опубликовала на страницах областной газеты — ее заметили. Это тоже соответствовало разработанному Мудрым плану — добросовестный труд, признание начальства.
— Вы идете в гору, — шутили коллеги.
Галя смущенно улыбалась. Ей очень шла эта улыбка — мягкая, добрая, застенчивая. Скромная труженица на ниве украинской национальной культуры брала усердием и готовностью выполнять любую работу, лишь бы она была полезной людям.
— Наша Галочка — золото! — Коллеги ценили ее за спокойный, приветливый характер.
Опыт и чутье подсказывали Гале, что пока все идет нормально.
Однажды ей позвонили на работу, и звонкий молодой голос передал привет от сестры.
— У меня нет сестры, вы ошиблись, — сказала Галя. И не удержалась: улыбнулась одними глазами и тут же прогнала улыбку, оглянулась — не заметил ли кто? Но был обеденный перерыв, сослуживцы ушли в кафе перекусить, в кабинете Галя была одна.
— У меня нет сестры, — повторила Галя. — А кто говорит?
— Беспокоит вас корреспондент областного радио. Вы ведь обращались к нам с просьбой помочь разыскать родственников?
— Да, но я ищу не сестру, а брата.
— Одну минуту… Извините, я действительно ошибся… Вот, разыскал ваше заявление — тут и в самом деле речь идет о брате. До войны он работал на территории нашей области учителем. Точно?
— Да.
— Еще раз извините за ошибку. И не огорчайтесь: фамилия ваша очень распространенная, потому мы немного и поднапутали.
— Не буду: пока ничего страшного не произошло.
— Рады, что вы не унываете.
— Наоборот, не сомневаюсь, что все будет в порядке.
— Вот и мы почему-то уверены, — сказал корреспондент областного радио, — что брат ваш найдется в самом скором времени.
— Еще раз спасибо за заботу.
— До свидания.
— До свидания.
Галя положила трубку и отошла к окну. Она не хотела, чтобы кто-нибудь случайно увидел ее лицо. Такие доброжелатели обычно сразу участливо спрашивают:
— У вас, Галочка, что-нибудь стряслось?
У Гали Шеремет пока ничего не случилось, но ближайшие дни могли принести много новостей…
Свободное время Галя отдавала театру и библиотекам. Она слыла завзятой театралкой, посещала все премьеры, не пропускала гастролей столичных артистов.
В кругу близких коллег любила порассуждать о неисчерпаемых глубинах украинской культуры, о великих традициях гуманизма, у истоков которых стоят такие гиганты, как Тарас Шевченко, Иван Франко, Леся Украинка.
Все видели, что живет Галя очень скромно, на рубли зарплаты. И костюмчик у нее хоть и аккуратно отглаженный, но один-единственный, старенький. Дивчине не до нарядов, спасибо, хоть нашлась родственница, приютила, не надо платить за угол.
На нередких в учреждении собраниях Галя скромненько устраивалась в уголке, никогда не выступала, ораторов слушала внимательно. Иногда только забывалась, и тогда взгляд у нее становился отсутствующим, и видно было, что мыслями она далеко отсюда и заботы коллег ей кажутся не очень значительными.
Досужие учрежденческие кумушки нашли этому свое объяснение:
— Замуж ей пора, — шептались, — девка в самом соку, завянет…
И намекали, что в соседнем учреждении есть неплохой хлопец, с высшим образованием, самостоятельный. Чем не пара? Галя отшучивалась:
— Не тороплюсь замуж…
Такую осторожность одобряли. У девушки-сироты одно богатство — доброе имя.
И никто бы не подумал, что в другой обстановке, среди других людей Галя Шеремет вдруг становится резкой, властной, что она привыкла командовать, решать судьбы людей.
И даже Бес, который видел изредка, как скромно держится Галя в Доме народного творчества, куда приводили его дела, как застенчиво опускает она ресницы под оценивающими взглядами самодеятельных поэтов и артистов, только головой крутил:
— Ну и штучка!..
Стиль поведения, избранный Галей, он одобрял полностью.
Изредка Галя консультировалась с Юлием Макаровичем по вопросам, которые были ей непонятны.
— Мне предлагают заочно учиться в институте культуры. Что значит «заочно»?
— Это хорошо, что вам предлагают такие вещи, — солидно говорил Юлий Макарович. И начинал растолковывать: — Система заочного обучения строится следующим образом…
А про себя думал: «Видно, не все удалось инструкторам втолковать Злате Гуляйвитер, если такие простенькие проблемы ставят ее в тупик».
— Что вы ответили на предложение? — спрашивал обеспокоенно.
— Сказала, что подумаю.
— Правильно, — одобрял Бес. — Соглашайтесь, у Советов студенты, особенно такие, что работают и учатся, пользуются уважением. И кроме того, это даст вам удобный повод для поездок в Киев; кажется, там этот институт находится.
— Нет, институт московский.
— Ого! Еще лучше…
— Юлий Макарович, объясните, пожалуйста, систему начисления налогов, а то принесли напоминание, что у моей хозяйки не все за земельный участок уплачено, а я в этом не очень разбираюсь…
Такие вопросы для Юлия Макаровича служили своеобразным свидетельством того, что дивчина не очень знает действительность; там, за кордоном, ведь всему не научат, каждый шаг не предусмотрят.
Галя Шеремет нравилась Бесу. У него были на нее свои виды.
Однажды он попросил Галю прийти для дружеского разговора.
И когда девушка вошла в уже хорошо знакомую квартиру, она удивилась и богато сервированному столу, и необычному радушию хозяина.
Был Бес в добротном костюме, при модном цветном галстуке, хотя только что пришел с работы. В квартире у него ничего не изменилось с тех пор, как побывала Галя здесь поздним вечером. Все те же ковры, уют достатка.
— Садитесь, панна Галю, — приветствовал гостью Бес. — Вы, как всегда, очаровательны.
Галя неопределенно улыбалась, и улыбка могла означать что угодно: и то, что комплимент ей по вкусу, н то, что она находит его банальным.
— Не будем терять время, — сказала она. — Ведь вы позвали меня не для того, чтобы сделать предложение?
Юлий Макарович неожиданно поперхнулся горячим чаем, отодвинул стакан.
— А вы знаете, ведь именно для этого. — Он покачал руками, будто взвешивая свои слова. — Вы и я… Я и вы…
— Мы и они… — опять улыбнулась Галя.
— Вот именно… Зачем нам встречаться тайно, если мы можем устроить все совсем иначе?
— Ерунду вы говорите, — стерла улыбку с губ Галя. — Ваш вариант имел бы смысл, если бы я была связником при вас… А так… Мне надо держаться подальше, чтоб, не дай бог, кто-нибудь вообще не пронюхал о нашем знакомстве.
Перспектива стать «невестой» стареющего референта ее не радовала. Конечно, у Юлия Макаровича могут быть свои расчеты: может, Злата и привяжется к нему, оценит и тогда, уходя за кордон, позовет с собой?
— А вы не торопитесь, — рассудительно сказал Юлий Макарович, — за годы скитаний я научился думать о будущем. Жизнь за кордоном не застала бы нас врасплох. Я знаю, земля там злая, и своих нищих достаточно…
— Да, это так, — согласилась Галя.
— И если вы поможете… — Юлий Макарович умолк на полуслове, будто не решался продолжать. Исподлобья, мгновенным взглядом окинул он фигурку девушки. Красавица… Даже в простеньком рабочем костюмчике из недорогой шерсти красавица… А если нарядить ее в шелка, оттенить смуглый румянец, голубизну глаз драгоценными камнями? В шкатулке, вдали от нескромных взоров, хранит Юлий Макарович бриллиантовый гарнитур — взял его на квартире одного интеллигента в сорок третьем. К лицу эти камешки были бы Гале, ой как к лицу!..
— Уж не собрались ли вы в бега? — встревожилась Галя не на шутку. От старого черта ведь всего можно ожидать — соберет награбленное, и ищи ветра в поле!
— Нет, — твердо ответил Юлий Макарович. — У меня остался только один путь — после выполнения операции — на Запад, к своим. Я хочу, чтобы мы его проделали вместе.
— Это серьезное предложение? — прогнула то ли насмешливо, то ли вопросительно тонкую бровь Галя.
— Считайте, что да.
— Тогда вернемся к нему после операции.
Девушке, узнавшей голод и холод чужой земли, обреченной на скитания по чужим углам, следовало быть расчетливой и не отказываться от шансов на обеспеченную жизнь. Юлий Макарович не первой молодости? Ну и что же, курьерша с чрезвычайными полномочиями тоже не белая голубица — во время рейсов всякое случается. Если, зная- это, Юлий Макарович предлагает ей, как писали в старинных романах, руку и сердце, то зачем сразу говорить «нет»? С, пустыми руками такой человек, как референт службы безпеки, за кордон не уйдет… Особенно если помочь ему и здесь, на «землях», и там, в Европе.
Все это Галя прикинула, взвесила, выверила по каким-то, одной ей известным меркам и приветливо улыбнулась Юлию Макаровичу, доброжелательностью, своей подчеркивая, что оценила по достоинству неожиданное предложение Беса.
— Будем откровенны, — сказала, — если вы уйдете за кордон так, как надеетесь, то купите там невесту и получше меня. Кто я? Курьер, дивчина с пистолетом, леса да рейсы оставили в моей жизни зарубки, которые ничем не стереть — ни временем, ни лаской…
Юлий Макарович пожевал губами, подбирая ответ. Сейчас, при неярком электрическом свете, морщины на восковом лице казались особенно глубокими:
— Слышали ли вы что-нибудь о формуле «кровь и земля»?
— Естественно.
— В ваших жилах течет кровь старинного украинского рода. Если я не ошибаюсь, ваши предки служили еще гетману Мазепе?
— От деда к внуку передаются в нашем роду сказания о тех славных днях. — Галя сказала это чуть торг жественно и даже выпрямилась в кресле — наследница козацких старшин, кони которых пили воду из Днепра и Дуная, проносили смелых всадников к Черному морю.
— Не честь ли породниться с таким родом? И еще: вы вся от земли. Вы живете не легендами, хотя и воспитаны на них. У вас, Галочка, здравый разум, и вы поможете мне стать на ноги в новой для меня жизни. Думаете, я не понимаю, что в пятьдесят поздновато подаваться в бега на чужбину? Умные люди на ночь глядя в дорогу не пускаются. Но большевики не оставили мне иного выхода. Сидеть здесь и ждать, пока всплывет на поверхность мое прошлое?
— Ну, вы его основательно утопили — никто не докопается, — попробовала пошутить Галя.
— Не говорите, — безнадежно махнул рукой Юлий Макарович. — Пока не докопались, пока… Война, послевоенное время… А сейчас все у них идет на лад, и начнут выковыривать они своих врагов из всех щелей. Поверьте мне, у них хватит сил и опыта пройтись по самым скрытым тайникам.
— Невесело…
— Да куда уж там… Наши песни спеты, а впереди… Что там впереди — один бог знает.
Галя не сомневалась — референт говорит откровенно. Выглядел он сейчас намного старше своих лет, был усталым и каким-то необычно притихшим. И заботило его не будущее «национальной борьбы», а собственная судьба, последние листки своего календаря.
— Зачем вы мне все это говорите? — растягивая от необычности разговора слова, спросила Галя. — Я курьер закордонного центра, мое дело, узнав о неверии, нестойкости, возможности измены, немедленно принять для их искоренения самые энергичные меры. Организация, в которой мы оба состоим, облекла для этого меня своим доверием и наделила чрезвычайными полномочиями.
— Не прикидывайтесь прямолинейной до идиотизма фанатичкой, — Юлий Макарович сказал это невозмутимо, не повысив голоса.
Наверное, таким же тоном он попросил бы в том неопределенном будущем приготовить ему крепкий чай. И наверное, точно таким же голосом — без интонаций — в недалеком прошлом он отдавал приказы о расстрелах.
Галя не могла не отдать должное умению референта владеть собой.
— Вы уже несколько месяцев «гостите» на «землях», — продолжал Юлий Макарович, — скажите, только откровенно, какое впечатление произвела на вас здешняя жизнь? Вы до сих пор знали о ней по рассказам да пропагандистским лозунгам… А сейчас что вы о ней думаете?
Если бы Гале сказали, что такой разговор возможен, она бы не поверила. Первая заповедь истинного борца-оуновца: никогда, ни при каких обстоятельствах не будь откровенным, не доверяй никому, ибо самый добрый друг завтра может стать твоим врагом. Тайна, о которой знают двое, перестает быть тайной. Волк не идет по своему следу, сотня не повторяет маршруты рейдов, курьер не пользуется дважды одними и теми же документами… Не доверяй никому, ибо завтра твоя откровенность может обернуться обвинением против тебя. Если молчать невмоготу — уходи в ночь, но и с ветром не шепчись — ветер может разнести твои слова, и собрать их будет уже невозможно. Молчи: только те, кто умеет молчать, получают шанс на жизнь…
— Вы знаете первую заповедь, Юлий Макарович?
— Конечно, я всегда ее выполнял…
— Зачем же требуете, чтобы я ее нарушила?
— Я ничего не требую… Впервые за много лет я хочу, чтобы меня понимали. Наш разговор не носит такой характер, чтобы сообщать о нем в рапортах. Мне показалось, что вам это ясно…
— Поверьте, дорогой Юлий Макарович, я ценю ваше отношение ко мне. Должна предупредить, что мою откровенность будет трудно использовать против меня — я направила за кордон подробный анализ ситуации здесь, на «землях». Я старалась быть по возможности реалисткой, не строить воздушные замки и не преувеличивать наши возможности. Впрочем, я думаю, вы внимательно проштудировали мой рапорт — он шел по вашей линии связи.
— Да, — не смутившись, кивнул Бес.
— Могу повторить некоторые его положения… Борьба с каждым годом будет приобретать все более неопределенный характер. Надеяться на то, что идеи ОУН найдут поддержку хотя бы у какой-то части населения, нереально. Крестьяне поумнели, избавились от страха. Вооруженного подполья не существует. Вполне вероятно, что в различных городах сохранились одиночки, настроенные в нужном нам духе. Но они не представляют для Советов какой-либо опасности. На Украине последовательно проводится восстановление разрушенного войной хозяйства. Созданы хорошие условия для процветания культуры. Автомату они противопоставляют книгу, извечной темноте сел — клубы. Нет и намека на политику репрессий, национального угнетения и подавления.
— Вывод?
— Только один: социальной почвы для нашей борьбы здесь нет…
Бес задумчиво, выцветшими глазками изучал черно-красный узор на ковре.
— Украинцы уже имеют свою державу, — продолжала Галя, — они не променяют ее ни на какую другую.
— Вам бы лекции читать в клубе, добрый агитатор из вас получился бы…
— Сила любой организации — в трезвом анализе ситуации.
Бес поднялся, сделал вид, что набрасывает на плечи пиджак.
— Идемте…
— Куда? — растерялась девушка.
— К чекистам. В таких условиях остается только одно — сложить оружие.
— Сколько лет вы получите по большевистским законам? — ехидно спросила Галя.
— Суд будет щедрым — москали не поскупятся… Высшая мера…
— Расстрел?
— Не меньше. Впрочем, смертная казнь у них отменена, они отсчитают сполна годочками. Мне хватит до самой смерти…
— Тогда стоит ли торопиться?
— Вот и я думаю, — Бес опять сел в кресло, — может, попытаться выжить?
— Жить без надежды?
— Вы, Галя, трезвы до жестокости. Но в своем анализе вы допустили существенные просчеты: у большевиков ясная программа, но им не дадут спокойно ее осуществлять.
— Наши зарубежные друзья?
— Они, но не только они. Существование и укрепление Советов — это угроза не какой-то отдельно взятой капиталистической стране, это угроза целому строю, пока еще господствующему во многих странах. Против революции в семнадцатом году бросила свою объединенную армию Антанта. Я убежден, что скоро мы услышим о создании нового антибольшевистского блока, который объединит знамена разных цветов. И тогда…
— Далеко вперед заглядываете, Юлий Макарович.
— Я очень хочу жить, — тихо сказал Юлий Макарович, — а жить без надежды нельзя.
— Значит, мы понимаем ситуацию одинаково?
— Смею надеяться, — церемонно склонил голову референт краевого провода. — Потому и обратился к вам с таким смелым предложением…
— Хорошо. Я подумаю. Но вы знаете, как карают отступников…
— Мы доведем эту операцию до конца и получим право на тишину…
— Кстати, «кровь и земля» — это ведь эсэсовская формула, не так ли?
— Да.
— Вы толкуете ее весьма своеобразно.
— Применительно к нашим условиям.
— И знаете, прославление Древнего рода приятно для самолюбия истинной украинки, но я, кроме того, просто женщина, которая хочет, чтобы ее ценили и за другие качества.
— Я не успел вам сказать, что вы очаровательны. Как вы находите этот бриллиантовый гарнитур?