Майор Стронг принял Мудрого сразу, как только тот позвонил.
— У нас все готово, — доложил Мудрый. — Курьер Чайка и агент Шпак отправляются на Украину сегодня.
— Хорошо. — Стронг после постигших Мудрого в операции «Голубая волна» неудач не очень верил в успех рейса Чайки и не скрывал этого. — Будем надеяться, — сказал Стронг, — что «Голубая волна» все-таки выйдет в эфир.
— Мы приложим все силы, — заверил Мудрый.
— Что же, посмотрим…
Майор подошел к карте Украины, отыскал город, где в скором времени должны будут объявиться Леся Чайка и Шпак. Мудрый тоже смотрел на карту и за кружками, обозначающими города, за синими линиями рек, за сплетением дорог увидел огромную страну, чужую и враждебную. Он ее ненавидел и жизнь свою отдал этой ненависти.
— Когда придет первая весточка от Чайки? — спросил Стронг.
— Через месяц.
— Хорошо. Чайка — это на вашем языке, кажется, такая птица?
— Да.
— Пожелаем тогда, чтобы у нее были сильные крылья. И будем ждать…
Майор умел ждать. Пусть огонь и обожжет крылья Чайке, пусть она попадет в ловушку, пусть, наконец, затеряется в неизвестности. Пусть!.. Мудрый и такие, как он, подготовят других агентов, у которых будут другие клички, и улетят они по новым маршрутам, продиктованным ненавистью.
…Была поздняя осень. На Европейском континенте вовсю бушевали ветры «холодной войны».
Город, выбранный Мудрым и обозначенный на карте майора Стронга, жил спокойной жизнью.
Десяткам тысяч горожан не было никакого дела ни до Мудрого, Боркуна, Крука, ни до майора Стронга с их планами «проникновения», с их операцией «Голубая волна», с надеждами на создание идеологических и стратегических форпостов на «землях», как они выражались, а точнее — на территории Украинской Советской Социалистической Республики. Но это не значит, что планы эти были не опасны. Бывает и так, что спичка в руках ослепленного ненавистью бандита становится причиной несчастья для многих людей.
Тайная война, один из очагов которой был обозначен на карте Стронга именно здесь, в этом тихом западноукрайнском городе, коснулась только очень немногих людей — тех, кто по долгу коммунистов обязан был первым принять ее удары, отразить их и нанести удары ответные.
Едут солдаты с фронта — кумач на эшелонах, девчата забрасывают вагоны цветами, и на каждом, даже самом маленьком полустанке — оркестры, митинги.
Возвращается чекист с операции — знают об этом только несколько самых близких людей…
И это не имеет ничего общего с несправедливостью — просто такова логика той особой войны, тех тайных фронтов, на которых чекист сражается.
Возвращение Чайки не было отмечено печатью торжества. Просто в один из дней к небольшому особняку, затерявшемуся среди улиц и переулков областного центра, подкатила «Победа».
Была уже зима, снег лежал чистый и пушистый, в переулок высыпала детвора с санками и лыжами. Все было очень обычно.
Из машины вышли трое: девушка и сопровождающие ее двое мужчин. По тому, как один из них сделал шаг назад, пропуская вперед девушку, как в ногу зашагали они по очищенной от снега дорожке к особняку, в них легко можно было, несмотря на штатскую одежду, угадать людей военных, привыкших к четким движениям, к лаконизму даже в жестах.
— К полковнику Коломийцу, — сказала девушка дежурному по областному управлению.
В вестибюле они задержались на несколько минут.
— Спасибо, товарищ старший лейтенант, что встретили, — сказала девушка одному из своих спутников.
— Встреча прошла в духе взаимопонимания, — пошутил старший лейтенант.
Они весело рассмеялись, вспомнив, как с готовностью потянул руки кверху агент Шпак, которого Мудрый назвал на прощальном ужине в Мюнхене «одним из лучших своих людей». Забыл и про ампулу, зашитую в уголок воротничка. На лице у него было написано неподдельное удивление. Это выражение так и не покидало его с того момента, когда встретил «гостей» старший лейтенант Малеванный со своей группой.
Девушка подошла к строгой мраморной доске, укрепленной на центральной стене вестибюля. На белом камне были золотом выбиты фамилии. Одна… две… три… Много…
Звание, фамилия, инициалы, год… И больше ничего, кроме памяти товарищей, горя родных, вечной благодарности народа им, павшим уже после салюта Победы.
Девушка положила к подножию мемориала еловую веточку, которую принесла с собой.
— Цветы бы, — сказал тихо Малеванный.
— Это им подарок из лесов. Они сражались за их тишину…
— Там сегодня тихо… — подтвердил Малеванный.
Многие из погибших были моложе Малеванного и его спутницы — бойцы, сражавшиеся так, что и после гибели остались в строю.
Девушка поднялась по лестнице на второй этаж, в кабинет, где когда-то — кажется, целую вечность назад — получила приказ начать операцию.
Полковник шагнул к ней навстречу, сказал:
— Здравствуйте, товарищ капитан.
— Здравствуйте, товарищ полковник, — ответила девушка и, отбросив сдержанность, обняла его, — Здравствуйте, Михаил Федорович!
Она очень долго ждала этих минут, и иногда ей казалось, что они никогда не наступят.
— Товарищ полковник, разрешите доложить! Задание выполнено…
— Знаю, что выполнено. Жаль, что не мог встретить. Рада, что возвратилась?
— Очень! — искренне сказала девушка. И чисто по-женски пожаловалась: — Никогда не думала, что чужая шкура такая тяжелая, скользкая и противная.
— Раньше было проще? Ну, например, с бандой Стафийчука?
— Да, — ответила девушка. И объяснила: — Тогда я была на своей земле. И рядом со мной были товарищи — они прикрывали меня, поддерживали. А там, — она указала неопределенным жестом куда-то вдаль, — я оказалась совсем одна. Одна среди волков.
— Ну, волк по сравнению с Мудрым — благороднейшая тварь, — сказал полковник. — Волк, как правило, на людей не нападает. А такие, как этот Мудрый, без крови жить не могут…
Они помолчали. Потому что никуда сейчас не надо было торопиться — операция закончилась, и они получили это право после того, как долгие месяцы каждый день был рассчитан по минутам, сейчас никуда не торопиться. Может быть, завтра снова по приказу Родины они вступят в схватку, и тогда жизнь опять пойдет по боевому расписанию…
— Малеванный хорошо встретил?
— Очень спокойно и деловито, так что Шпак и не сообразил вначале, что происходит. А вы знаете, я загадывала — кто будет встречать.
— Малеванный очень просил, чтобы доверили ему. «Я, — говорит, — провожал, я и встречу…»
Мария вспомнила «студента» в пригородном поезде, которым добиралась она до хутора Чижа. «Студент» провел ее почти до самого кордона — Чиж так и не заметил, что не одни они вышли к болоту, за которым уже другая страна.
Не исключалось, что Бес выкинет какой-либо из своих многочисленных фокусов, что хутор Чижа окажется западней — многое могло случиться в дороге. Потому и был Малеванный рядом, готовый в любую минуту прийти на помощь.
А попрощаться они не смогли — нельзя было. Просто в какие-то часы Мария почувствовала, что теперь она одна и рассчитывать может только на себя.
— Знаете, о чем я мечтала в комнате, отведенной мне милостью Мудрого в коттедже? О том, чтобы встретиться нам всем вместе: вы, я, Малеванный и еще другие товарищи, помогавшие мне в операции. Но, наверное, это невозможно…
— Почему же? — в шутку удивился полковник. — Закажем банкетный зал в лучшем ресторане города и объявим, что состоится банкет в честь возвращения из закордонного, вояжа капитана государственной безопасности Марии Григорьевны Шевчук. И Беса на банкет пригласим.
— Взяли его?
— Как только ты пересекла кордон.
— Погодите, дайте мне самой сообразить… Я думаю, что Юлий Макарович пытался скрыться вместе с казной Рена.
— Да, у этого бандита нюх тонкий. Он почувствовал, что дело идет к концу, и приготовился бежать. Как ты и предупреждала, хотел уйти в глубь страны. Его арестовали на вокзале. Только вот Серый, к сожалению, ушел…
— А Эра?
— Эра-Ванда, когда ей стало известно о гибели Мыколы, сама пришла к нам.
— Поломали жизнь девушке «лыцари»…
Мария сказала это с сожалением. Ей и в самом деле было жаль дивчину, судьба которой сложилась незадачливо и жестоко.
— Хочу выговор тебе вынести, — строго сказал полковник, — за самоуправство. Кто тебе разрешал стрелять в лесу? А если бы не ты положила тех двоих, а они тебя? Сама погибла бы и операцию сорвала. В первый раз ты проявила такую недисциплинированность…
И опять вспомнила Мария: осенний лес, тишина — и вдруг выстрел: валится как скошенный Мыкола, и она падает на тропу… Выходят двое: «Не стреляй, Мавка, нам Бес приказал его убрать…»
— Я ведь тоже живой человек, товарищ полковник. Столкнулась на узенькой дорожке с врагами, для которых убить кого-нибудь — раз плюнуть, был бы приказ проводника или референта. А с такими — один разговор…
— Так-то оно так, — покачал головой Коломиец, — но Бес, старый коршун, мог ведь и сообразить, что к чему.
— Виновата, товарищ полковник, — признала наконец Мария.
— Вот это лучше…
— А как себя чувствует та, настоящая Леся Чайка? — спросила Мария.
— Сейчас она на востоке страны. Мы посоветовали сменить место жительства после случайной встречи с Бесом.
— Трудно сложилась жизнь дивчины, — сказала Мария. — Пройти через леса, войну, побывать курьером Рена…
— Да, нелегкая у нее была дорога, — согласился Коломиец. — И нам она решила помочь вначале из мести, когда узнала, что смерть ее жениха на совести Рена. И только позже задумалась над тем, где у кого правда…
— Я ей верила, когда начала с нею работать.
— Это хорошо. Мы опасались, что недоверие может ее оскорбить. Или, наоборот, ты будешь осторожничать, опасаться предательства… Надеюсь, у Леси все будет хорошо. А работа в паре с тобой для нее действительно стала экзаменом…
Мария вспомнила, что, когда ее познакомили с Лесей, подумала: «Выдержит ли дивчина?» А предстояла Лесе «роль» не простая: вернуться на какое-то время в свое прошлое, снова стать курьером Рена, помощницей и правой рукой закордонного курьера Златы.
Мудрый и Боркун снабдили Злату Гуляйвитер в общем-то основательной легендой. Они не стали ее придумывать — просто украли биографию Ганны Божко и подарили ее своему курьеру. Злата долго входила в роль Ганны. А Мудрый, еще не зная, для какого конкретного задания понадобится ему эта фанатичка, обеспечил всестороннюю подготовку: в среде националистически настроенной эмиграции, в спецшколе, в лагере для перемещенных лиц. Подготовка эта была успешной, имел дело Мудрый не с новичком — Гуляйвитер и раньше выполняла поручения службы безпеки. Мудрый не стал ждать, пока просьба Ганны Божко о возвращении на родину будет удовлетворена. Его не устраивал такой исход: репатриантка могла привлечь к себе внимание. Официальный выезд в страну сковывал курьера, лишал его свободы действий. В то время Мудрый еще мог обеспечить нелегальный переход по курьерской «тропе». Он, конечно, не подозревал, что «тропа» эта уже длительное время контролируется чекистами. У курьера, по расчетам Мудрого, самый опасный отрезок пути пролегал от границы до встречи с Бесом. Бес снабжал его новыми документами и помогал легализоваться. А если бы курьер провалился где-то на пути к Бесу, то удар смягчили бы бесхитростная, прошедшая в бесцельных скитаниях жизнь Ганны Божко и ее документы. Преступлений Ганна действительно никаких не совершила и понесла бы наказание только за нелегальный переход границы. Мол, ждала, ждала официального разрешения и не выдержала, сдали нервы…
Так рассчитывал Мудрый. Он, конечно, сравнивал степень опасности при легальном переходе кордона курьером по документам репатриантки и при нелегальном проникновении в страну. И выбрал второе. Ибо при этом варианте риск был кратковременным — момент преодоления границы и два-три дня вслед за этим.
Мудрый операции свои рассчитывал с ювелирной точностью, оставляя несколько боковых тропинок.
Этот почерк Мудрого хорошо был знаком Коломийцу по прошлым «встречам» с его выучениками. И он знакомил с ним Марию Шевчук день за днем, ничего не упуская и ничего не забывая. Ибо ей тоже предстояло на время попасть в число «воспитанников» Мудрого и продемонстрировать стиль, который бы совпал со стилем «наставника».
Мария сказала полковнику:
— Да, с курьером Рена нам повезло. Великая сила — правда.
Мария справедливо считала, что в том деле, которым были заняты она и Коломиец, талант так же необходим, как и в искусстве, в науке, в поэзии.
— Мы поверили Лесе, потому что видели — жизнь вне сотни, после того как ушла она от Рена, многому ее научила. Леся мне сказала перед операцией:
«Если вы мне поверите — я вас не подведу. Даже если придется погибнуть».
Мария после долгих размышлений согласилась работать в паре с Лесей. Полковник тогда предупредил, что одним из сложных этапов операции явится обмен ролями. Мария помнила, как на последнем инструктаже у полковника она чертила на листочке:
«Злата-Ганна встретилась с Лесей Чайкой, курьером Рена…
Я прихожу к Бесу, как Ганна-Злата. С его согласия моим помощником становится Леся Чайка…»
Когда же возникла необходимость уходить за кордон, Буй-Тур сообщил Бесу, что Злата-Ганна благополучно прибыла к нему в его несуществующую сотню, Леся вышла из игры, а Мария действовала уже под ее именем.
«Смена легенд» — так назвал этот этап полковник Коломиец. Она произошла на ходу. Но это не была смена ролей в хорошо отрепетированном спектакле, это были и творчество, и огромный риск.
— А помните, Максим Федорович, как неожиданно, будто лешак на болоте, вынырнул Сыч?
— Да, Сыч заставил нас поволноваться. Кстати, да будет тебе известно, именно шановному Юлию Макаровичу принадлежит авторство той инсценировки, которую разыграли с тобой Сыч и Рыбалка.
— Я и не сомневалась.
— После командировки, где он так внезапно «исчез», Сыч разговорился, и его показания лишний раз помогли нам точно очертить очаг деятельности Беса.
— Очаг?
— В данном случае этот термин вполне уместен. Иногда я сравниваю нашу профессию с профессией врача. Ведь долг медика не только врачевать, но и предупреждать заболевания. Националистический яд опасен, особенно для молодых, за плечами у которых нет ни жизненного опыта, ни опыта политической борьбы.
Мария поняла, кого имел в виду полковник. Тот же Буй-Тур примкнул к националистам в восемнадцать лет, полагая, что этим принесет пользу Украине. А вышло что? На совести у этого незаурядного и храброго человека — пожары мирных сел, жестокие рейды его сотни.
— Когда Буй-Тур вошел в квартиру Беса, — улыбнулась Мария, — он был таким натуральным бандитским сотником, что я чудом удержалась от желания выстрелить.
— Куда уж натуральнее… — засмеялся и Коломиец.
— Хорошо, что вовремя увидела за его спиной Малеванного в какой-то нелепой шляпе с пером.
— Такую носил Щупак, адъютант Буй-Тура. Бес не знал Щупака в лицо, потому мы и рискнули определить в адъютанты сотнику нашего старшего лейтенанта.
— Как сейчас Буй-Тур?
— Читает запоем все газеты и книги, которые к нему попадают. Часами молчит. Оживает, становится мягким и добрым, когда видит сына.
— Злая выпала доля хлопцу.
— Можно было бы сказать: сам виноват. Но в искалеченных жизнях, таких, как Буй-Тур, виноваты и Рен, и Мудрый, и Бес.
Теперь, когда все было уже позади, Коломиец и Мария обстоятельно, неторопливо шли по следам операции, ими же осуществленной.
Так и солдаты после боя вспоминают, как поднимались в атаку, как пуля врезалась в каску, и рвут на мелкие шматочки письма-завещания родным: смерть прошла стороной.
— Уже поздно, — сказала Мария. — Я так обрадовалась встрече, что и забыла — у вас завтра обычный рабочий день.
— А у тебя отдых. Два — три дня отдохнешь — и садись за письменный стол: припомни каждую деталь, каждую мельчайшую подробность. Ты побывала в самом логове — нам крайне важно было узнать, что там творится.
Полковник протянул Марии лист папиросной бумаги — въелись в него полустертые буквы. Мария прочитала:
«Надлежит разыскать особо опасного для нашего движения агента НКВД, известного нашим людям под псевдо „Зоряна“, „Горлинка“, „Подолянка“, „Мавка“ и другими».
Далее шел обстоятельный перечень примет Марии и приказ:
«Каждый член организации, который опознает эту чекистку, должен, не ожидая особых на то приказов, любым путем, даже ценою собственной жизни, ее уничтожить».
Мария внимательно прочитала каждую строчку, взгляд у нее стал твердым — таким же, как тогда, когда ударила из автомата по приспешникам Беса.
— Крупно распорядился моей судьбой Мудрый.
— Не он, — поправил полковник, — Бес. Мудрый еще ничего не знает. Это последний приказ Беса.
— Он мог попасть к Мудрому?
— Нет, тропа к референту службы безпеки не действует. Но я хотел тебя предупредить… — Полковник как бы взвешивал, стоит ли говорить об этом Марии или нет.
— О чем?
— Бес передал отпечатанные под копирку экземпляры приказа одному из своих уцелевших курьеров — Серому. Серый ушел от нас, как-то выскользнул. Что это значит, сама понимаешь…
— Значит, борьба продолжается, — повторила Мария, — хоть и густой сетью мы прошлись, но кто-то из «лыцарей» смог закопаться в ил, где-то отсиживается в глухих омутах.
— Потому и рассказал тебе об этом приказе.
— Учту, товарищ полковник, — ответила Мария и подумала: пусть лучше не становятся на ее пути те, кто вздумает выполнить последний приказ Беса. Враги научили ее стрелять первой…
— Ну, еще раз с возвращением тебя, Мария Григорьевна! — Полковник встал, подчеркивая этим и значимость того, что хотел сказать, и давая понять, что пора прощаться. — И с успешным выполнением задания Родины!
Мария тоже встала.
— Служу Советскому Союзу! — ответила тихо.
И может быть, именно сейчас, в эту минуту, капитан государственной безопасности Мария Григорьевна Шевчук окончательно поняла, поверила, что многодневная операция закончена, она дома, среди своих.