Минхен опустился в кресло, сделав значительное лицо.
— По пути в госпиталь решил забежать к тебе — узнать из первых рук, правда ли все то, что пишут в газетах.
— Газетная история? О Дженни? — Эллери говорил рассеянно, разбивая яйцо. — Присоединяйся, Джон.
— Уже завтракал, благодарю. — Минхен пристально всматривался в Эллери. — Так ты ничего не знаешь? Все газеты кричат, будто доктор Дженни сегодня будет арестован по обвинению в убийстве старой леди.
— Нет, ничего не знаю! — Эллери откусил от тоста. — Современная пресса — удивительная вещь.
Минхен грустно покачал головой:
— Вижу, что сегодняшняя информация тебя еще не настигла. Но все это глупость только на первый взгляд, Эллери. Ты подумал, как это воспринял старик? Наверное, кипятится и сходит с ума. Обвинить его в убийстве его же благодетельницы! — Он выпрямился. — Скажи! Я ведь тоже «прославлюсь» на весь мир, так?
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, подумай сам, — горько отвечал Минхен, — журналисты наверняка вычислят меня как соавтора Дженни по нашей совместной книге и замучат вопросами до смерти!
— А! — Эллери пил мелкими глотками кофе. — Я бы не стал так беспокоиться по этому поводу, Джон. Забудь на некоторое время о Дженни — с ним все будет в порядке. Скажи, как долго вы совместно работали над вашим опусом?
— Не так уж долго. Ты догадываешься наверняка, что написание книги — дело последнее. Главное — накопить материал. А истории болезни по этому вопросу — весьма ценный материал. Если только с Дженни что-то случится — я не получу истории болезни в свое распоряжение. И вообще, весь этот материал, будучи конфискованным, пропадет. Постороннему его ценности не понять.
Эллери облизнул губы.
— Естественно. Между прочим, Джон, если только я не сую нос в чужие дела, каковы ваши с Дженни договоренности по финансовой стороне дела? Вы на равных партнерских правах?
Минхен вспыхнул.
— Он настаивал на равных правах, хотя его вклад, конечно, много более моего... так что это не совсем справедливо с моей стороны. Дженни всегда был исключительно порядочен, Эллери.
— Рад слышать это. — Эллери поднялся и пошел в спальню. — Дай мне пять минут на то, чтобы одеться, Джон, и я выйду с тобой. Прости.
И он исчез в спальне. Минхен встал и прошелся по гостиной. Он остановился перед камином и с любопытством осмотрел пару скрещенных мечей на стене. Позади послышался какой-то звук: он обернулся и увидел Джуну.
— Привет, мальчик. Откуда, скажи мне, эти мечи?
— Папаша Квин привез их из Европы. — Джуна, гордый собой, выставил вперед тощую грудь.
— Послушай, Джон! — донесся из спальни голос Эллери. — Сколько времени ты знаешь доктора Даннинга?
— С начала работы в госпитале. А что?
— Просто любопытно... А что интересного ты можешь сказать насчет доктора Пеннини, этой современной амазонки?
— Очень мало. Неприветливая особа, Эллери. Не идет на контакт, не участвует с коллегами в дружеских посиделках. Думаю, она замужем.
— В самом деле? И чем ее муж занимается?
— Прости, но никогда не слышал о нем в разговоре.
До Минхена доносились звуки энергичных шагов Эллери по комнате. Он вновь уселся, но беспокойство не уходило.
— А с Кнайселем ты знаком? — вновь раздался голос Эллери.
— Чуть-чуть. Он — лабораторная крыса. Маньяк своего дела, проводит в лаборатории все время.
— Где они могли бы встречаться с Абби Дорн?
— Полагаю, они знакомы через Дженни. Но думаю, знакомство чисто внешнее.
— А что насчет Эдит Даннинг? Она на дружеской ноге с Гаргантюа?
— Ты имеешь в виду Хендрика Дорна? Странный вопрос, Эллери. — Минхен засмеялся. — Попробуй представить молодую и деловую девушку в лапах нашего друга Хендрика... нет, при всем напряжении фантазии — не могу!
— Значит, здесь копать нечего?
— Если ты пытаешься откопать связь между этими двумя личностями — ты просто с ума сошел.
— Ты, наверное, знаешь хорошую немецкую пословицу, — усмехнулся Эллери, появляясь в дверях полностью одетым. — Желудок — отец всех искусств... Ну, пошли.
Они пошли по верхнему Бродвею, говоря о незначительных вещах. Эллери отказался далее обсуждать случай Дорн.
— Бог мой! — вдруг остановился Эллери. — Я же хотел выкупить в книжном магазине «Венскую школу криминалистики». Забыл позвонить и сделать заказ. Сколько сейчас времени?
— Десять часов. — Минхен взглянул на наручные часы.
— Ты сейчас прямо в госпиталь, так?
— Да. И если ты не со мной — я возьму такси.
— Хорошо. Я приеду в госпиталь через полчаса, Джон. Мне потребуется пятнадцать минут на покупку. Ариведерчи!
Они расстались, и Эллери быстро пошел вверх по улице, а Минхен взял кеб. Такси повернуло за угол и скрылось.
— Он здесь!
Эта весть дошла до инспектора в среду приблизительно в половине десятого утра, когда худой человек в темной одежде, пройдя пешком по Сентр-стрит, вошел в здание управления полиции. Он в нерешительности остановился и пробежал глазами номера кабинетов, вывешенные для всеобщего обозрения, не зная в точности, куда следует обратиться. Дойдя до нужного ему — 137, он поправил воротник своего темного пальто и прошел в здание.
Таинственный, неуловимый Свенсон!
Его имя зазвучало, повторенное сначала устами клерка в приемной окружного прокурора, а затем разнесенное по всем коридорам полицейского управления. Каждый детектив в полицейском ведомстве и каждый постовой в радиусе четырех кварталов отсюда услышал новость о том, что Свенсон поднялся на лифте и вошел в кабинет 137.
Это был кабинет окружного прокурора Сэмпсона.
Десять минут спустя, около десяти часов утра, Свенсон оказался в центре устремленных на него глаз. В непосредственной близости от него находились окружной прокурор и его заместитель Тимоти Кронин; несколько полицейских чинов; слабо улыбавшийся инспектор Квин, неестественно быстро откуда-то возникший; сержант Вели, неколебимо-твердый как всегда; и комиссар полиции собственной персоной, сидевший молча в некотором отдалении.
До этого момента Свенсон подал голос только раз. Он сказал густым баритоном, удивительным при его немощном теле: