— Давайте сразу к делу, миссис Слоун. Очевидно, вы хотите помочь. Разумеется, вы питаете сильнейшее стремление восстановить доброе имя мужа.
— Господи, ну конечно, мистер Квин.
— Что ж, очень хорошо. Но если вы будете прибегать к уверткам, мы ничего не добьемся. Я намерен тщательно осмотреть каждый зазор этого дела, понять, что прячется в каждой темной, неисследованной щелочке, собрать недостающие лоскутки, чтобы все было на своих местах, и представить полную картину. Мне нужно ваше доверие, миссис Слоун.
— Вы хотите сказать...
— Я хочу, — твердо сказал Эллери, — чтобы вы мне рассказали, зачем несколько недель назад вы приходили к Альберту Гримшоу в «Бенедикт».
Кажется, она полностью ушла в себя, и Эллери ждал без особой надежды. Но когда она подняла взгляд, он понял, что выиграл первую схватку.
— Я расскажу вам все, — просто ответила она. — И да поможет вам Бог... Мистер Квин, когда в тот раз я сказа да, что не ходила в «Бенедикт» к Альберту Гримшоу, я в общем-то не лгала.
Эллери ободряюще кивнул.
— Я не знала, куда шла. Потому что, видите ли, — она примолкла и опустила глаза, — весь тот вечер я следила за мужем...
Повествование давалось ей трудно. За многие месяцы до смерти своего брата Георга миссис Слоун заподозрила, что у мужа завязался тайный роман с миссис Вриленд: ее бесстыдная красота и искушающая близость в доме плюс частые и долгие отъезды Яна Вриленда и эгоистичная чувствительность Слоуна делали связь почти неизбежной. Вырастив в груди червячка ревности, миссис Слоун не могла обнаружить ничего материального, чтобы его подпитывать. Поскольку ей не удавалось проверить подозрения, она хранила молчание и намеренно притворялась несведущей. Но постоянно была настороже, смотрела и слушала, ловя знаки и звуки, которые могли бы означать условленную встречу.
За несколько недель у Слоуна вошло в привычку возвращаться в дом Халкиса очень поздно. Он давал самые разные объяснения — держал червячка на строгой диете. Не в силах вынести терзавшую ее муку, миссис Слоун сдалась и решила получить подтверждение. Вечером в четверг, 30 сентября, муж собрался уйти из дому и назвал в качестве предлога мифическое «совещание»; жена последовала за ним.
Слоун перемещался по городу явно без какой-либо цели, ни с кем, разумеется, не «совещался» и ни с кем вообще не контактировал весь вечер вплоть до десяти часов. Затем он свернул с Бродвея и направился к обшарпанному отелю «Бенедикт». Она вошла в вестибюль вслед за ним. Червячок ей нашептывал, что этому месту суждено стать Гефсиманским садом ее супружеской жизни, что Слоун, действуя в такой странной и скрытной манере, вот сейчас встретится с миссис Вриленд в каком-нибудь противном номере отеля «Бенедикт» с целью настолько отвратительной, что миссис Слоун даже не пускала это в свои мысли. Она видела, как он заговорил с портье у стойки, после чего, держась все так же необычно, пошел к лифту. Когда Слоун разговаривал с портье, она уловила слова «номер 314». Поэтому она тоже подошла к стойке и не сомневаясь, что номер 314 должен был стать местом любовного свидания, спросила соседнюю с ним комнату. Она действовала импульсивно, у нее на уме не было ничего конкретного, не считая, возможно, дикой идеи подслушать преступную пару и ворваться к ним, когда они сольются в похотливом объятии.
Воспоминания об этих возбуждающих моментах зажгли огонь в глазах бедной женщины, а Эллери мягко подогревал бурлившие в ней страсти. И что же было дальше? Она вся вспыхнула — пришлось рассказывать, как она поднялась в снятую и оплаченную комнату, номер 316, приложила ухо к стене... Но не смогла ничего услышать, поскольку каменная кладка в отеле «Бенедикт», в отличие от всего остального, достойна жилища аристократов. Она дрожала у стены, не пропускающей ни звука, и почти готова была разрыдаться, как вдруг услышала, что дверь соседней комнаты открылась. Она подлетела к своей двери и осторожно ее приоткрыла — как раз вовремя, чтобы увидеть, как объект подозрений, ее муж, вышел из номера 314 и зашагал по коридору к лифту... Ну и что думать? Покинув украдкой комнату, она пробежала по аварийной лестнице три этажа вниз и в вестибюле заметила быстро выходившего из отеля мужа. Она, конечно, последовала за ним и с удивлением поняла, что он идет домой. Потом она искусно выведала у миссис Симмс, что миссис Вриленд после обеда вообще не выходила из дому. И тогда она уверилась, что, по крайней мере в тот вечер, Слоун не был повинен в адюльтере. Нет, она не запомнила время, когда Слоун появился из комнаты 314. Она вообще не чувствовала времени.
И это, по-видимому, все, что она могла рассказать.
Она тревожно всматривалась в его лицо, словно спрашивая, дал ли ее рассказ зацепку, хоть какую-то зацепку...
Эллери задумался.
— Пока вы были в комнате 316, миссис Слоун, вы не слышали, чтобы кто-то входил в комнату 314?
— Нет. Я видела, как Гилберт вошел, а затем вышел. Совершенно точно, если бы кто-то открывал или закрывал дверь, пока я была в соседней комнате, я бы услышала.
— Понятно. Это полезная информация, миссис Слоун. И поскольку вы были полностью откровенны, скажите мне еще одну вещь: звонили вы мужу из этого дома в прошлый вторник вечером, в его последний вечер?
— Не звонила — я так и сказала сержанту Вели, когда он спросил меня в ту самую ночь. Я знаю, меня подозревали, что я предупредила мужа, но я этого не делала, мистер Квин, нет, не делала. Я понятия не имела, что полиция собирается его арестовать.
Эллери внимательно посмотрел на нее. Она кажется довольно искренней...
— Может быть, вы припомните, как в тот же вечер, но раньше мы с отцом и Пеппером появились из дверей кабинета, а вы быстро шли по коридору к гостиной. Прошу меня извинить за такой вопрос, миссис Слоун, но я должен знать, слушали ли вы под дверью, перед тем как мы вышли?
Она густо покраснела.
— Я могу быть... да, отвратительной во многом другом, мистер Квин, и, наверное, мое поведение по отношению к мужу... вы теперь можете не поверить, но клянусь, я не подслушивала.
— А если предположить, кто мог подслушать?
У нее даже голос задрожал от злости.
— Миссис Вриленд! Она... она была довольно близка к Гилберту, довольно близка...
— Но этого не скажешь, если судить по истории, которую она нам поведала в тот вечер. Она говорила, что видела, как мистер Слоун ходил на кладбище, — мягко заметил Эллери. — Ее скорее можно было обвинить в злом умысле, чем в защите любовника.
Она вздохнула с сомнением:
— Возможно, я ошибаюсь... Понимаете, я не знала, что миссис Вриленд вам что-то рассказывала в тот вечер. Об этом мне стало известно лишь после смерти мужа, и то из газет.
— Последний вопрос, миссис Слоун. Мистер Слоун никогда вам не говорил, что у него есть брат?
Она покачала головой:
— Ни намеком. В том, что касалось его семьи, он был очень сдержан. Он мне рассказал об отце с матерью — видимо, они были славные, надо думать, из среднего класса, — но никогда не говорил о брате. У меня сложилось впечатление, что он единственный ребенок в семье и вообще последний в роду.
Эллери взял шляпу и трость.
— Будьте терпеливы, миссис Слоун, и, самое главное, ни в коем случае никому не рассказывайте об этих вещах.
Он улыбнулся и быстро вышел из комнаты.
Но внизу Уикс сообщил ему такое, что он просто зашатался.
Доктор Уордс уехал!
Сгорая от нетерпения, Эллери потребовал от Уикса подробностей. Это уже, знаете ли, нечто! Но Уикс оказался никуда не годным источником информации. Вроде бы шумиха из-за дела Гримшоу заставила доктора Уордса замкнуться в своей непроницаемой британской скорлупе и подумать о путях отхода из этого ярко освещенного дома. После самоубийства Слоуна наложенные полицией запреты были сняты, он собрал вещички, быстро попрощался с хозяйкой — которая, вероятно, была в таком настроении, что и не пыталась его удержать, — выразил соболезнование и был таков. Он уехал в пятницу, и Уикс был уверен, что никто в доме не знает, куда именно.
— И мисс Джоан Бретт тоже, — добавил Уикс.
Эллери побледнел.
— Что — мисс Джоан Бретт? Она тоже уехала? Ради бога, приятель, ты что — язык проглотил?
— Нет, сэр, она еще не уехала, но осмелюсь сказать, сэр, она уезжает, если я правильно выразился, сэр. Она...
— Уикс, — тихо и свирепо прошипел Эллери, — говорите по-английски. В чем дело?
— Мисс Бретт готовится к отъезду, сэр, — сказал Уикс, смущенно покашливая. — Ее служба закончена, так сказать. И миссис Слоун... — он страдальчески закатил глаза, — миссис Слоун уведомила мисс Бретт, что ее услуги больше не понадобятся. Вот так...
— Где она сейчас?
— У себя, наверху, сэр. Укладывается, надо думать. От лестницы первая дверь направо.
Но Эллери уже как ветром сдуло. Он взлетел наверх, прыгая через три ступеньки, подметая лестницу развевающимися полами пальто. Однако на площадке он замер: до него донеслись голоса, и, если слух ему не изменял, один из этих голосов принадлежал мисс Джоан Бретт. Поэтому он решил постоять тихо, зажав трость в руке и вытянув шею, как петух: вперед и чуть вправо... И был вознагражден, услышав, как мужской голос, хриплый от того, что обычно называют страстью, вскричал:
— Джоан! Дорогая! Я люблю...