Хоанг сел перед торговцем на корточки, взял монету, повертел в руках:
- Да, это, пожалуй, то, что мне нужно. Сколько ты хочешь за нее?
- Десять тысяч пиастров, господин.
- Дороговато. Шесть тысяч.
- Шесть тысяч за такую редкость? - на лице торговца было написано неподдельное изумление. - Господин смеется надо мной.
"Где же я мог его видеть?" - пытался вспомнить Хоанг.
- Семь с половиной, - предложил он.
Теперь торговец должен был назвать окончательную цену, которая вместе с ценой Хоанга дала бы предусмотренную паролем сумму: шестнадцать.
- Нет. Восемь с половиной, и монета ваша.
- Ну, хорошо, - согласился Хоанг, отсчитывая деньги.
- Большое спасибо, господин, - благодарно закивал торговец, вручая ему монету. - Большое спасибо. Приходите еще. У меня бывают очень редкие монеты.
И в этот момент Хоанг понял, кто сидит перед ним. "Нет, невозможно! возразил он самому себе. - Они просто похожи. Ведь Лан писала, что Шона застрелили полицейские на ее глазах".
Он медленно побрел дальше: после того как они обменялись условными фразами, связник должен был ждать Хоанга через два часа у рынка Бентхань. Хоанг шел, а в голове радостно билась мысль: "Это Шон! Шон! Брат!"
Хоанг вышел к памятнику перед рынком без двух минут час. Спустя минуту появился связник, и теперь Хоанг уже окончательно понял, что не ошибся.
Шон повел его переулками в сторону от центра. Шли они минут двадцать. Хоанга охватила бурная радость. Он двигался метрах в пятнадцати сзади Шона и с трудом сдерживался, чтобы не подбежать к брату, не схватить его за плечи, не стиснуть в объятиях. Невероятно! Он заново обрел жену, брата!..
Шон подошел к обшарпанному дому, отпер железные двери-жалюзи и исчез внутри. Хоанг на мгновение задержался у входа, оглянулся и шагнул следом.
Шон запер двери. Он молча нагнулся, пошарив в углу, потом резко выпрямился и повернулся к Хоангу. В его руке поблескивал пистолет.
Хоанг, готовый уже броситься в объятия брата, сделал по инерции шаг вперед и остановился в растерянности:
- Шон! Я не верю своим глазам! Неужели это ты?
Глаза брата смотрели на Хоанга холодно и отчужденно,
- Ни с места, - произнес он. - Руки.
- Опомнись, Шон! - Хоанг чуть приподнял ладони. - Я - Хоанг, твой брат. Неужели ты не узнал меня? Боже мой, Шон, ты жив! А Лан писала, что тебя убили полицейские.
Шон опустил пистолет. Теперь и на его лице появилась растерянность.
- Хоанг, - прошептал он. - Не может быть!
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, потом одновременно рванулись вперед, обнялись.
- Брат! - Шон откинул голову, чтобы лучше рассмотреть Хоанга. - Ты прости, прости меня. Я тебя не узнал. Ты так изменился. Твое лицо еще на рынке напомнило мне одного... из охранки. Нервы. Но теперь это уже не важно. Понимаешь, я подумал...
- Все понимаю, все, - тихо и радостно смеялся Хоанг. - Ты стал осторожен и недоверчив. Это в порядке вещей.
Лицо Шона стало серьезным:
- Когда теряешь лучших друзей, поневоле становишься таким.
- Да и я тебя не сразу узнал, - признался Хоанг. - Мелькнула мысль... Но я решил, что ошибся, что просто встретил похожего на тебя человека.
Шон положил пистолет на низкий, покрытый бамбуковой циновкой топчан, взял Хоанга за руки и, сев на топчан сам, усадил его рядом.
- Ты не представляешь, как я рад нашей встрече. Подожди, сколько же лет мы не виделись?
- Пожалуй, больше двадцати.
- Двадцать лет! - воскликнул Шон. - Подумать только - двадцать лет! Ну, рассказывай, рассказывай, как ты жил все эти годы?
- Как жил? Партизанил в джунглях. Потом - подпольная работа. Ничего особенного. Ты-то как? Ведь я считал тебя погибшим. Помнишь нашу последнюю встречу в августе пятьдесят третьего?
- Еще бы! Ты сказал тогда, что Лан ждет ребенка.
- Так вот, через несколько дней меня взяли на улице. Я думал случайно. Но потом понял: кто-то выдал. Сначала водили на допросы. Потом трибунал, приговор: смертная казнь через повешение. Но мне устроили побег, и я перебрался в освобожденные районы. Первое время получал весточки от Лан, от тебя...
- Ну как же, - оживился Шон, - прекрасно помню. Лан передавала свои письма через меня. А я еще подшучивал над ней и говорил, что по правилам конспирации не положено вести любовную переписку. Ух, и злилась же она на меня!
- А потом пришло последнее письмо от Лан, - продолжал Хоанг. - Совсем короткое - всего несколько слов. Она писала, что у нас родился сын и что ты погиб в перестрелке с полицией на ее глазах. Если бы ты знал, как я переживал! Даже рождение Виена не обрадовало меня. Ведь я тебя любил больше, чем остальных братьев. Помнишь?
- Конечно помню, - задумчиво отозвался Шон. - Ты всегда заступался за меня перед отцом. Хотя попадало мне всегда за дело.
- Это верно, - согласился Хоанг. - Ты доставлял ему немало огорчений своими выходками.
- Да, я заставил тогда всех вас поволноваться. Помнишь, я заявил, что буду артистом, и убежал из дому с бродячей труппой? А как собирался стать богачом и завел дружбу с сыном хромого Тюнга - помнишь? Он держал ткацкую фабрику.
- Помню, - кивнул Хоанг. - Помню, как он чуть не затащил тебя в бойскауты националистов, да ты вовремя опомнился. Мы все ужасно переживали за тебя. Особенно отец. Он так боялся, что ты окажешься в другом лагере. А я его успокаивал и говорил, что это у тебя - возрастные заскоки и что ты обязательно станешь настоящим человеком. Так оно и получилось. Прошло время, ты угомонился и избрал единственно верный путь.
- И все благодаря тебе. Сколько сил ты потратил, чтобы образумить меня!
- Как давно это было! К счастью, Лан ошиблась, и я снова вижу тебя. Я до сих пор не могу поверить...
- Лан не ошиблась, Хоанг, - снова стал серьезным Шон. - Считай, что я выбрался с того света.
- Значит, действительно все было так, как она написала?
- Да. Все было именно так.
Шон поднялся, подошел к столу и бросил в небольшой чайник щепотку зеленого чая. Залив чай кипятком из термоса, он вернулся на место.