Женщина на мгновение задумалась. Потом подняла на меня глаза и неожиданно предложила:
– Давайте помянем Толика!
– Вы меня приглашаете? – удивилась я, сделав акцент на слове «меня».
– Вас, – подтвердила женщина. – Кого мне еще приглашать? Иркины лизоблюды меня не интересуют. А больше на похороны никто не пришел.
– Но я его совсем не знала...
– Вот и хорошо, – перебила меня собеседница. – Значит, у вас нет повода его ненавидеть. Поехали?
Я переступила с ноги на ногу. Ненавижу поминки.
– Поехали, – ответила я. И неизвестно для чего добавила:
– Спасибо.
– Что вы! – отмахнулась женщина. – Это вам спасибо! Иначе я бы за столом одна сидела! Вы на машине?
– Да, – ответила я с гордостью.
– Вот и хорошо. А то у меня машину отобрали.
Я чуть не подавилась. Хотела спросить «кто отобрал», но поняла, что вопрос прозвучит глупо.
И так все ясно.
Мать Терехина, Наталья Александровна, жила в престижном городском районе под названием «Санта-Барбара». Название было неофициальным; так, бредовая фантазия масс, элемент народного творчества.
Все дома здесь были новорусскими постройками эпохи дикого российского капитализма. Широта архитектурного диапазона не поддавалась описанию: вот вам домик с мавританскими куполами и башенками, вот целый деревянный Кремль, а вот средневековый замок с узкими бойницами вместо окон. Я сбросила скорость до минимальной. Машина поползла по гладкой дороге поселка, а я завертела головой, рассматривая все эти архитектурные изыски.
– Нравится? – спросила Наталья Александровна.
– Нет, – ответила я, не успев подумать. Но тут же спохватилась:
– Извините! Наверное, я просто завидую!
Терехина невесело усмехнулась.
– Не извиняйтесь, – сказала она. – Мне здесь тоже не нравится. Сорок раз просила Толика, чтобы он мне купил обыкновенную квартиру в обыкновенном доме. А он отказывался.
– Почему? – спросила я. И сама ответила:
– Положение обязывает...
Терехина покачала головой.
– Нет, – произнесла она с кривой улыбкой. – Толик пытался компенсировать неудавшуюся женскую судьбу.
Я промолчала, но подумала, что для такой цели денег не хватило бы даже у Билла Гейтса.
Наталья Александровна жила в небольшом уютном доме, при взгляде на который в памяти всплывало интеллигентное слово «коттедж». Двухэтажная кирпичная коробка оживлялась густыми вьющимися растениями, и часть ярких оранжевых цветов еще не опала. Зрелище было умиротворяющим. Я вышла из машины и засмотрелась на кирпичную стену, раскрашенную живым трепетным вьюном.
– Нравится? – снова спросила Терехина.
– Очень! – горячо сказала я. Это была чистая правда. В таком доме я бы жила с удовольствием.
– Сколько вам лет? – спросила Наталья Александровна.
– Двадцать пять.
Она снова усмехнулась, но не обидно, не свысока. Так иногда усмехается отец, слушая мои рассуждения о жизни.
– Входите, – пригласила Терехина.
Я вошла следом за ней в полутемный холл.
– Можете не разуваться, – предложила хозяйка, но я стянула туфли. Наталья Александровна открыла обувной шкафчик и достала оттуда уютные вязаные носочки.
– Других нет, – сказала она.
– Ничего, я люблю вязаные тапки.
Мы миновали просторную прихожую и оказались на кухне. Все это время меня мучил только один вопрос: много ли в доме прислуги.
– Я живу одна, – сказала хозяйка, словно угадав мои мысли.
– А хозяйство?
– Да какое тут хозяйство, – рассеяно ответила Наталья Александровна. – Вот в деревне у нас было хозяйство. А здесь...
Она пренебрежительно махнула рукой и пояснила:
– Я ведь деревенская барышня. Колхозница.
– Вы не похожи на колхозницу, – сказала я вежливо.
Она скупо улыбнулась.
– Давно уехала. В пятнадцать лет. И осела в городе.
Терехина открыла холодильник, достала оттуда салатницу, тарелку с нарезанной колбасой, соленья, бутылку запотевшей водки. Поставила все это на кухонный стол и спросила:
– Вы водку пьете?
Я кашлянула.