Лестница кончилась. Я стояла перед закрытой дверью, похожей на водонепроницаемую переборку подводной лодки. Я невольно присвистнула, разглядывая тяжелую груду металла.
– Ничего себе! – сказала я. – Вы, что, храните там свой золотой запас?
Джокер не ответил. Прохромал к двери, достал из кармана странный ключ, похожий на отмычку. Покосился на меня и загородился собственной спиной. Я отвернулась.
– Ася тоже здесь снимала? – спросила я, не оборачиваясь.
– Снимала, – ответил Джокер неприязненно.
Распахнул тяжеленную дверь, посторонился и пригласил:
– Входите!
– Нет уж! – ответила я твердо. – Только после вас!
Нервы. Это просто нервы. Но почему-то мне кажется, что как только я переступлю порог, карлик захлопнет за мной дверь и повернет в замке ключ.
– Боитесь? – снова спросил Джокер. На этот раз я не стала лукавить.
– Боюсь. Жуткое место. Не студия, а копи царя Соломона.
Джокер тихонько хихикнул. Вошел в темную комнату и пошарил справа от себя.
Студия озарилась неярким светом настенных бра.
Я перешагнула высокий порог. Обвела взглядом просторное помещение, и негромко произнесла:
– Вот это да!
Студия была оформлена хорошим декоратором. Всю стену напротив входа занимали огромные органные трубы, уходящие под самый потолок. Теперь я поняла, почему лестница уводила так глубоко под землю. Высокий потолок в студии должен создавать хорошую акустику. Наверное, в этом зале можно записывать даже оркестровую музыку.
– Нравится?
Я вздрогнула. Совсем забыла о своем маленьком провожатом. Я повернулась к нему, кивнула и признала:
– Очень здорово. Даже не ожидала.
Джокер заковылял к стеклянной перегородке, за которой находился пульт. Включил дополнительные светильники, спросил:
– Технику снимать будете?
Я покосилась на маленький закуток звукорежиссера. Пульт как пульт. Ничего интересного. То есть не сомневаюсь, что техника у Дердекена на уровне, но моим домохозяйкам она вряд ли интересна. Зато зал обалденный!
– Зал эффектней, – ответила я, доставая фотоаппарат. – Можно я здесь поснимаю?
– Если Иван Леонидович разрешил, значит, можно, – ответил Джокер.
– Он разрешил! – напомнила я. – Он сказал, что я могу снимать где угодно!
Карлик пожал плечами.
– Вот и снимайте! Разве я мешаю?
Я отошла к порогу. Села на высокую ступеньку и прицелилась объективом в органные трубы.
– Прямо, Большой зал Консерватории, – сказала я, делая снимок.
– Лучше, – равнодушно заметил Джокер. – У них орган на грани вымирания. А у нас новенький.
– Ну, качество инструмента не всегда определяется его новизной... Возьмите, к примеру, скрипки Страдивари.
– У нас не скрипка, – пренебрежительно откликнулся Джокер. – У нас – орган.
– Настоящий? – спросила я и сменила ракурс.
Джокер обиделся.
– Конечно!
– Круто.
Я нащелкала десять кадров и обнаружила, что пленка кончилась.
– Пленка кончилась, – сказала я своему гиду.
– Ничем не могу помочь.
– Да я и не прошу!
Я еще раз обвела взглядом огромную студию и завистливо вздохнула. Что-то мне подсказывает, что господин Дердекен не только займет место покойного магната Терехина, но и перещеголяет его по всем статьям.
– Красиво, – повторила я. Повернулась и пошла к выходу. Джокер затрусил за мной.
– Хотите посмотреть что-то еще? – спрашивал он на ходу. – Может, желаете пообедать? У нас прекрасная столовая! Иван Леонидович велел проявить гостеприимство!
Если бы меня пригласил Иван, я бы и раздумывать не стала. Но боюсь, что обед в компании маленького желчного Джокера, застрянет у меня поперек горла.
– Нет, спасибо, – ответила я вежливо. – Мне нужно возвращаться назад, в редакцию.
– Очень жаль, – откликнулся карлик.
Я остановилась на ступеньке и посмотрела вниз.
– Зачем вы врете? – спросила я. – «Жаль»... Вы же меня видеть не можете!
– Я не вру, – ответил карлик и поднял голову. Рассеянный свет упал на его лицо, высветил маленькие блестящие глазки. И в них сейчас не было привычного ехидного выражения.