Радио у него нет, газет он не читает. Консьержка уверяет, что он богат, хотя и живет почти как нищий. У него есть замужняя дочь, которая не раз пыталась упрятать его в лечебницу.
- Он и в самом деле сумасшедший?
- Судите сами. Уж как я его упрашивал дверь открыть - молчит! Пришлось под конец пригрозить: сказал, что приведу слесаря, велю взломать дверь. Ну тут он открыл, долго пялился на меня, осмотрел с головы до ног, а потом вздохнул и говорит: "Слишком уж вы молоды для своей профессии". Я ответил, что мне уже тридцать пять, а он знай твердит: "Мальчишка!.. Мальчишка!.. Что вы понимаете? Много ли узнаешь к тридцати пяти годам?"
- Рассказал он что-нибудь путное?
- Все больше о голландце из дома напротив. Мы с вами сегодня смотрели на этот дом с балкона. Небольшой особняк. Весь третий этаж застеклен, как ателье художника.
Некий Норрис Йонкер построил этот дом для себя пятнадцать лет тому назад и живет там по сей день. Сейчас ему шестьдесят четыре года. У него красавица жена, намного моложе его.
Потом старик вдруг разболтался, - продолжал Шинкье. - Боюсь, я не смогу пересказать вам все, что он наговорил. Мысли у него скачут, и философствует он без конца.
А к голландцу этому я после заходил. Лучше я сам о нем и расскажу.
Человек он обходительный, интеллигентный и представительный такой. Отпрыск известной семьи голландских банкиров. Его отец был директором банка "Йонкер, Хааг и К°". Сам же он банковскими делами никогда не интересовался и много лет скитался по белу свету. По его словам, под конец он понял, что Париж единственное место, где можно жить, и построил этот особняк на авеню Жюно.
Дело после смерти отца ведет его брат Ганс, а он, Норрис Йонкер, довольствуется дивидендами и обращает их в картины.
- В картины? - переспросил Мегрэ.
- Говорят, у него одно из богатейших собраний в Париже.
- Стоп! Вы позвонили. Кто вам открыл?
- Камердинер. Еще нестарый. Белесый и розовый, как поросенок.
- Вы сказали, что вы из полиции?
- Да. Он как будто и не удивился, провел меня в вестибюль и предложил сесть. По стенам картины. Я, правда, ничего не смыслю в живописи, но подписи знаменитых художников все же разобрал. Там и Гоген, и Сезанн, и Ренуар. На картинах все больше голые женщины.
- Долго вы ждали?
- Минут десять. Двустворчатая дверь из вестибюля в гостиную была приоткрыта, и я увидел там молодую брюнетку. Еще подумал, почему это она в пеньюаре, ведь уже три часа дня. Может быть, я ошибаюсь, но, по-моему, она пришла специально, чтобы посмотреть на меня. Через несколько минут камердинер провел меня через гостиную в кабинет, снизу доверху забитый книгами.
Навстречу мне поднялся мосье Йонкер. На нем были фланелевые брюки, шелковая рубашка с отложным воротником и черная бархатная куртка. Седой как лунь, но цвет лица прекрасный, почти такой же, как и у камердинера.
На письменном столе поднос с графином и рюмками.
"Присаживайтесь. Слушаю вас", - сказал он без малейшего акцента.
Чувствовалось, что роскошная обстановка, бесценные картины и учтивость представительного хозяина произвели сильное впечатление на участкового инспектора Шинкье.
- По правде говоря, я не знал, с чего начать.
Спросил его про выстрелы, он ответил, что ничего не слышал, потому что окна его спальни выходят в сад, а стены толстые, за ними с улицы ничего не слышно. "Не выношу шума", - говорит и налил мне рюмку ликера. Такого я еще не пробовал. Очень крепкий, с привкусом апельсина.
"Но вы, наверное, знаете, что произошло вчера ночью на улице перед вашим домом?" - спрашиваю. "Карл мне рассказал, когда принес завтрак около десяти утра. Это мой камердинер, сын одного нашего арендатора. Он сказал, что на улице собралась толпа - ночью гангстеры напали на полицейского".
- Как он держался? - прервал Мегрэ, уминая табак в трубке.
- Спокойно, улыбался все. Редко кто так ведет себя с незваными гостями.
"Если вы хотите спросить Карла, - говорит, - я охотно пришлю его к вам, но в его комнате окна тоже выходят в сад, и он говорил мне, что ровно ничего не слышал".
"Вы женаты, господин Йонкер?" - спросил я еще.
"А как же, - отвечает. - Жене чуть дурно не стало, когда она узнала, что случилось в двух шагах от нашего дома".
Тут Шинкье умолк ненадолго и, помявшись, продолжал:
- Не знаю, может, я дал маху, господин комиссар. Я еще много о чем хотел расспросить, да как-то не решился. В конце концов, думаю, самое важное - это как можно скорее ввести в курс дела вас.
- Вернемся к старому ревматику.
- Вот, вот. Ведь если бы не он, я бы не пошел к голландцу. В самом начале нашего разговора Маклэ сказал: "Что бы вы делали, инспектор, если бы вашей женой была одна из красивейших женщин Парижа? Молчите? Хо-хо! А ведь вам не седьмой десяток! Ну ладно! Поставим вопрос иначе: как ведет себя человек в этом возрасте, владея столь очаровательным существом?
Ну так слушайте, у господина из дома напротив, по-видимому, свои взгляды на этот счет. Я, изволите знать, сплю мало: бессонница. Ни политика, ни катастрофы разные, о которых галдят по радио и пишут в газетах, меня не волнуют. Зато люблю подумать. Это мое единственное развлечение. Понимаете?
Смотрю так в окно и думаю. Какое это увлекательное занятие - кто бы знал!
Взять, например, этого голландца и его жену. Они мало выезжают, один-два раза в неделю, она - в вечернем платье, он - в смокинге, и редко когда возвращаются позднее часа ночи. Стало быть, это просто ужин у друзей или театр.
Сами они званых вечеров не устраивают, к обеду никого не приглашают и обедать, кстати сказать, садятся не раньше трех.
Да! Так вот я и развлекаюсь. Наблюдаю, анализирую, сопоставляю, догадываюсь...
И вот вижу я, что два или три раза в неделю хорошенькие девушки звонят в парадное напротив по вечерам, часов около восьми, а выходят из дому поздно ночью, а то и под утро..."
Мегрэ все больше сожалел о том, что ему не пришлось лично допросить старого чудака.
- "И это еще не все, дорогой вы мой блюститель порядка! Признайтесь, что навострили ушки! А то небось думали: "Что за вздор несет старый хрыч!" Это еще что - я вам больше скажу: девицы-то всегда приходят разные!
Обычно они приезжают на такси, но иногда приходят и пешком. Из моего окна видно, как они всматриваются в номер дома, словно еще не бывали здесь. Это тоже имеет свой смысл, как по-вашему? Значит, кто-то вызывает их по этому адресу. Да в конце концов я не родился калекой и не всегда жил, как старый больной пес в конуре. И поверьте, я знаю женщин.
Видите напротив фонарь, в пяти метрах от их парадного? Светит он ярко, и мне отсюда все видно. Вы полицейские и, надо полагать, с .первого взгляда отличите порядочную женщину от потаскухи, для которой любовь - профессия. Но и таких, кто этим, так сказать, промышляет от случая к случаю, вы определите без труда. Ну, там, певичек из кабаре или статисток из кино, которые всегда не прочь подработать таким способом, хотя и не выходят на панель".
От сонливости Мегрэ не осталось и следа.
- Ну, Шинкье, вам понятно?
- Что понятно?
- Как все это началось! Лоньон часто дежурил по ночам на авеню Жюно и знал там в лицо почти всех. И если он заметил, как женщины такого сорта ходят в особняк голландца...
- Я уже подумал об этом. Но ведь непостоянство не запрещено законом даже пожилым людям!