- Все, - продолжала так же жутко улыбаться она. - И то, и... другое. Андрюша, я ничего тебе не расскажу, ничего, понял? - Тут она улыбнулась уже как-то иначе, приветливо, хотя голос оставался жестким, непреклонным. - Мы будем с тобой друзьями, если ты не будешь приставать ко мне с вопросами. А тебе надо бы помириться с Юлей. Она очень любит тебя... Я вижу это. Нельзя терять людей, которые нас любят. Их мало, Андрюша.
- Но я же люблю тебя, а ты меня теряешь! - крикнул Андрей, совершенно путаясь в её загадочных словах.
- И я люблю тебя, Андрюша. Только как товарища, как друга. Н е и н а ч е...
- Но все же было по-другому! Что же такое с тобой произошло?! Почему ты так изменилась?!
- Я не могу тебе ответить на этот вопрос. Тебе самому лучше этого не знать. Поверь мне, - коротко ответила Катя, снова улыбаясь этой страшной улыбкой, и отошла. Зорич остался стоять с открытым ртом и похолодевшими руками и ногами. Ему было жутко от всего этого. Он чувствовал, что стал бояться её.
Аркадий Юрьевич Корнилов, оправившись от болезни, устроился работать преподавателем французского языка в Пединститут. Работа ему нравилась, он , общаясь с молодежью, оттаивал душой, и ездить на работу было недалеко. Ездил он теперь только на метро и автобусах. О том, чтобы купить новую машину, снова сесть за руль, даже не думал. С Катей же он избегал откровенных разговоров и, казалось бы, не обращал никакого внимания на происшедшие с ней перемены. Иногда он внимательно глядел на нее, и ей было очень неуютно от этого проницательного взгляда, ей казалось, что отец за что-то осуждает её. Она ничего не рассказывала ему, но порой ей чудилось, что он видит все насквозь, что он знает в мельчайших подробностях о её приключениях и в Ленинграде, и в другом месте, словно бы он сам там присутствовал. Ей иногда было страшно с отцом, настолько он переменился, настолько мертвым, выжженным был его взгляд. Катя не знала, спит ли он вообще по ночам, знала лишь одно - в душе его творится что-то ужасное. Между ними выросла стена непонимания и отчуждения. Когда она вспоминала о Вороне, ей становилось так страшно, что ей хотелось побежать к отцу, самому близкому своему человеку и рассказать ему все, но почему-то она не могла этого сделать. Это были параллельные миры, и ей было страшно в свой мир впускать что-то из того - мерзкого, ужасного, грязного. Она чувствовала, что Ворон имеет самое прямое отношение к трагедии, происшедшей с её матерью, что какие-то давние темные связи есть между ним и её отцом, но ей вовсе не хотелось раскрывать эти тайны. Она и так слишком много испытала за эти дни. Она жила в постоянном напряжении, она вздрагивала от каждого телефонного звонка, от звонка в дверь. Она ждала вестей
о т т у д а. Потихоньку успокаивалась, вести не приходили. Потихоньку пропадало чувство страха, появлялось чувство злости, желание мести, стал появляться и интерес к тайне, связывавшей такого человека как Ворон с её родителями. Но отец вел себя так странно, что говорить с ним откровенно казалось совершенно немыслимым. Он совершенно абстрагировался, ушел в себя, он душой был там, с Машей, только его оболочка ходила по земле, словно призрак. А больше близких людей у неё практически не было. Бабушка была стара и совершенно морально уничтожена потерей дочери. Подруг у Кати тоже не было, слишком уж резко отличалась она ото всех. А Андрей Зорич почему-то стал раздражать её. Всем раздражать - своими вопросами, а когда перестал задавать вопросы, даже одним своим присутствием. Он вроде бы больше не проявлял желания общаться с ней, но его красноречивые взгляды говорили больше, чем слова. И эти взгляды тоже раздражали её. Кате вдруг стало безумно стыдно за их ленинградскую поездку. Ей было стыдно за свое существование на свете...
Летом, когда подходили к концу выпускные экзамены в школе, раздался телефонный звонок. Катя в это время готовилась к последнему экзамену, отец был на работе, бабушка, переехавшая жить к ним, возилась на кухне...
- Здравствуйте, Катя, - раздался басок на том конце провода.
Катя вздрогнула и похолодела. Вот и весточка ОТТУДА.
- Здравствуйте, - еле слышно пролепетала она.
- Вы должны меня помнить. Я Дмитрий Степанович.
- Я вас узнала.
- Вы извините за беспокойство, но... у меня к вам письмо. Мое дело передать...
- Где? Когда?
- Подъезжайте к метро "Университет" через полчасика.
- Хорошо.
Катя быстро собралась, села на троллейбус и поехала к метро. Она летела, слово бабочка на огонь, ей в голову не приходило, что это могло быть ловушкой. Но, во-первых, она верила Дмитрию Степановичу, а во-вторых, её какой-то неведомой силой тянуло к этому письму. Что он мог там написать? Угрозы? Оскорбления? Странный, жгучий интерес будоражил ее...
Здесь, около метро "Университет" они всегда встречались с Андреем Зоричем. Она удивлялась сама себе, насколько же ей теперь стал безразличен её первый мужчина. После тех странных фантасмагорических дней, проведенных с Вороном и его друзьями, Андрей Зорич казался неким бледным фантомом из другой, благополучной жизни, к которой она теперь уже не имела никакого отношения, не имела права иметь.
Она стояла и думала в ожидании весточки о т т у д а. Ждать пришлось минут десять.
- Извините, Катя, - окликнул её голос. Она оглянулась и увидела серебристый БМВ. За рулем сидел Хряк, Дмитрий Степанович, помолодевший, посвежевший, хорошо одетый, довольный. - Садитесь. Извините, опоздал. Пробки, понимаете... А ладно, что я об этом? Вот... бросили мне в почтовый ящик. И кто-то позвонил, назвал ваш номер телефона. Вот..., - с извиняющимся выражением на лице Хряк протянул ей конверт, просто белый конверт без адреса и марок, на котором было написано печатными буквами "Для Кати". Она дрожащими пальцами вскрыла конверт. На белой бумажке было написано: "Люблю тебя. Жди". Катя вздрогнула и крепко зажала клочок бумаги в ладони. Такого она не ожидала.
- И это все? - спросила она.
- Все.
- А где он?
- Далеко. За границей. Где именно, не знаю. Он тогда исчез, никого не предупредив. Мы потеряли его из виду. Я, во всяком случае, никаких вестей от него не имею.
- А как тогда? - робко спросила Катя, чувствуя, что снова окунается в тот омут, в тот страшный сон, из которого с таким трудом выбралась. Но ведь выбралась-то благодаря кому? - Не было у вас... с ним... ?
- Разборок, имеете в виду? - усмехнулся Хряк. - А как же без них? Но... Бог миловал, сама видишь, - перешел он на "ты", как и прежде.
- Ладно, спасибо, Дмитрий Степанович, - тихо произнесла Катя, открывая дверцу машины. - Я пошла.
- Катя! - остановил он её. - Погоди, послушай. Вот тебе мой номер телефона, в случае чего, звони. Понимаешь, я не нагнетаю, избави Бог, но знаю по опыту, что плохо живется на свете тем, кто знаком с ним. И тебе не повезло, и... другим. И ты правильно поступила, что не обратилась тогда в милицию. Его милицией не напугаешь, он ведет войну против всех и обычно выигрывает. Пока выигрывает. Но я его не боюсь, так что, звони в случае чего. Я тогда тебе помог, может быть, и ещё пригожусь. Мне пятьдесят лет, у меня растет сын, чуть постарше тебя, Павлик. Я ведь..., - чуть было не сказал лишнего Хряк. - Я обязан тебе помочь. Звони.
- Спасибо, - сказала в какой-то задумчивости Катя. - А вы не знаете, что же все-таки связывало этого человека с моими родителями?
- Не знаю, Катя, честное слово, не знаю. Что-то он говорил такое, что будто бы твой отец причинил вред его двоюродному брату, что, вроде бы, он из-за него погиб... Но подробностей он не рассказывал. Он хотел, правда, рассказать... - Хряк едва заметно усмехнулся. - На следующий день после твоего ухода. Не получилось у него, помешали нам. А если бы рассказал, я бы уж никому не передал.
Катя пристально поглядела на него с чувством благодарности в глазах.
- Мне кажется, что он любил твою мать, - задумчиво произнес Хряк. - А теперь эта любовь перешла на тебя.
Катя продолжала внимательно глядеть на Хряка.
- Но избави тебя Бог от этой любви, - добавил Хряк.
- Бог-то, как видно, не избавляет, - с горечью произнесла Катя.
- Да..., - вздохнул Хряк. - Ладно, Катя, будь здорова. Все будет хорошо, ты замечательная девушка, и должна быть счастливой. А я чем могу, помогу, не теряй мой номер телефона.
- Вы знаете, что мой отец остался жив? - спросила Катя.
- Да, слышал! - оживился Хряк. - Это хорошо, это так хорошо... Я думал, ты осталась круглой сиротой... Я так рад, что он остался жив, ты даже не представляешь... Ты рассказывала ему о том, что произошло?
- Нет. Я не могу. Я не могу вслух этого произнести. Мой отец стал совсем другим. Он словно мертвец, словно призрак. Да и чем он может помочь?
- Да, правильно, думаю, ты права. Не надо ему лишних стрессов. Ему и так в жизни досталось... Так-то, Катя, многое в жизни приходится решать самой, без посторонней помощи.
- Ну все, Дмитрий Степанович. Спасибо вам ещё раз.
Он отвернулся и прикусил губу, вспомнив тот ноябрьский полдень, скользкую дорогу у моста, летящую с обрыва "Волгу".... Встряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя ужасные воспоминания...
Катя вышла из машины и пошла вдоль коммерческих ларьков, растущих как грибы, продираясь сквозь шумящую толпу, и вышла на широкий Ломоносовский проспект. Ветер раздувал её летнее платье, на неё заглядывались прохожие мужчины и удивлялись её словно отрешенному ото всего земного странному взгляду...
КНИГА ТРЕТЬЯ
ВОРОНЫ
1.
Апрель 1995 г.
Почему-то в это апрельское утро Дмитрию Степановичу Рыщинскому не спалось. Какая-то непонятная тревога вдруг охватила его, и откуда взялась эта тревога, он никак себе объяснить не мог. Дмитрию Степановичу было уже за пятьдесят, человек он был умудренный весьма серьезным житейским опытом и известен в определенных кругах, как Хряк, человек, не сгибаемый ни при каких обстоятельствах, смелый и бескомпромиссный. Много чего было за его спиной...