— Я бродил по лесу, гулял по шоссе. Наверное, нам стоило бы прогуляться вместе. Если хочешь, пойдем сейчас? Я не устал.
— Нет, — Тамара закрыла книгу и только сейчас взглянула на Дорогина. — Я понимаю, тебе есть о чем подумать.
-— Я мог бы думать, гуляя с тобой. Мы умеем молчать вдвоем.
— Нет, — покачала головой женщина, — есть вещи, о которых можно подумать лишь наедине с самим собой.
— У меня нет от тебя секретов.
— Ой ли, — рассмеялась Тамара, — Ты сам один большой секрет.
— Для других, но не для тебя.
— Твоя беда, Сергей, в том, что ты задаешь слишком много вопросов и пытаешься найти на них ответы. А есть вопросы, ответов на которые нет.
— Мне кажется… — Сергей осторожно отодвинул стул и сел на самый краешек — так, как это сделал бы человек, не слишком уверенный в том, что его появлению в доме очень рады.
— И что же тебе кажется?
— Ты слишком много времени уделяешь мне.
— Мне это приятно.
— Приятно сейчас. Но кто знает, как будет потом?
— Вот потом и подумаем.
Женщина улыбалась немного грустной улыбкой. —- Ты странный человек. Думаешь о том, что было, и о том, что будет. А настоящая жизнь — она существует только в настоящем — теперешнем времени. Прошлое уже ушло, будущего еще нет.
— Я стараюсь жить по–другому, но не получается.
— Наверное, ты хочешь есть. Я сейчас принесу ужин, — Тамара поднялась и сделала шаг в сторону двери.
Длинный халат, доходящий почти до самого пола, на мгновение раскрылся. Мелькнула стройная нога, белая полоска белья. Тамара придержала полу и потуже затянула пояс.
— Тебя что‑то смутило? — кокетливо склонив голову, поинтересовалась она.
— Иногда мне начинает казаться, что прошлого не было вообще.
— Сейчас тебя тоже посетило такое чувство?
— Мне хочется прикоснуться к тебе.
— Так в чем дело?
— Ты не поверишь, но я боюсь, что ты возмутишься, скажешь, мол, кто мне позволил.
— Есть вещи, о которых не спрашивают. Они или получаются сами собой, или же не получаются вовсе.
Тамара стояла к Дорогину боком, чуть повернув голову, чтобы лучше видеть его.
— Никогда нельзя спрашивать женщину: «Можно, я поцелую тебя?».
— Почему?
— Это один из тех вопросов, на которые не существует ответа.
— Ты уверена?
— Конечно. До первого поцелуя целовать было нельзя, а после него уже глупо спрашивать.
Дорогин встал, ступая по мягкому ковру, приблизился к Тамаре.
— И все же, можно, я поцелую тебя?
— Ты. неисправим. — Какой есть.
— Нельзя.
Дорогин наклонился и коснулся губ женщины, но целовать не спешил, будто сомневался, имеет ли он на это право. А Тамара словно окаменела, ни взглядом, ни жестом не давая Сергею никакого намека.
— Я не перестаю удивляться тебе, — проговорил Дорогин.
Женщина смотрела на него наивно и в то же время настороженно.
— С тобой было куда легче, когда ты был Муму, глухонемым. Тогда ты не рассуждал вслух. Не задавал глупых вопросов. Ты был идеальным мужчиной: ни одного слова — только действие.
Дорогин запрокинул голову и засмеялся.
— Зато мне было сложно. Я же не мог сказать, что люблю тебя.
— А хотелось?
— Ты даже не можешь представить себе, как сильно хотелось.
— Захотел бы, сказал.
— Ложь — страшная штука, — Дорогин продолжал смотреть в потолок. — Один раз соврешь, а потом нет дороги назад. Одна ложь порождает другую, начинаешь забывать, где правда, а где вранье, и потом обязательно попадешься.
— Я же говорю, — улыбнулась Тамара, — ты нравился мне глухонемым. Глухонемой не может соврать сам, не может услышать чужую ложь.
Дорогин обнял Солодкину и бережно прижал к себе.
— Мне немного не хватает роста, — сказала женщина.
—- Для чего?