— Где‑то здесь, Раймонд, напротив этого куста.
— Без тебя знаю, — медленно, по грудь погружаясь в воду и кривясь от холода, ответил латыш и разразился длиннющей матерной тирадой. Затем его голова, как поплавок, исчезла под водой. Он нырял раз пять.
Белорусские таможенники стояли на берегу, нервно курили.
Наконец, на шестой раз, из‑под воды появился автомат, зажатый в руке, и довольная рожа латыша.
— Нашел! Я так и знал, он будет тут. Дно здесь не очень топкое.
— А рюкзаки? — уже радостным голосом крикнул сержант. — Раймонд, пару раз нырни, у тебя легкая рука, получится.
Раймонд, передав автомат, принялся нырять. А белорусские таможенники руководили процессом с берега, указывая ориентиры. Один из рюкзаков Раймонд нашел и пыхтя выволок на берег.
— Нет, — сказал он, дрожа от холода, — за другим я уже не полезу, судорога может кончить. У меня уже ногу сводить начало.
— Водки выпей, —- протягивая бутылку, сказал Овсейчик.
— Ага, давай.
Раймонд пил жадно. Он выпил больше стакана, а затем передал бутылку своим коллегам.
— Вот рюкзак, вот автомат, все в порядке.
— А с этими что будем делать? — с дрожью в голосе, не глядя на трупы, вернее, боясь на них глядеть, спросил сержант.
— Ты, Петя, не переживай. Раймонд, пока нырял, все придумал.
— Мы этих козлов в Двине утопим. Привяжем к ногам камни — и вперед.
— А лодка?
— Что тебе лодка? Пустим ее по реке, пусть себе плывет. Где‑нибудь километрах в пяти–шести отсюда ее на берег выбросит.
— А если утонет? — спросил Овсейчик.
— Утонет, так и хрен с ней! Нам с нее проку никакого, она нам ни к чему. Как теперь порешим, так и сделаем.
Григорий смотрел на происходящее влажными от слез глазами. Он нервно кусал сухую веточку, бормоча проклятия. Скляров видел, как таможенники погрузили два трупа в моторку, видел, как Овсейчик притащил два камня откуда‑то с берега Двины. Камни были большие, как капустные кочаны. Видел, как Раймонд привязывал камни к трупам.
— Ну, суки! Ну, суки! — от негодования и злости, а еще больше от своей беспомощности Григорию Склярову хотелось кричать. Но он, естественно, молчал, лишь тяжело дышал, временами хрипел.
И возможно, если бы не заржала его лошадь, он продолжал бы лежать, прижав бинокль к глазам.
— Что б тебя волк задрал! Постоять не мог спокойно? — сползая с пригорка, буркнул егерь.
Ржание лошади услышали и таможенники. Они насторожились. А затем Раймонд махнул рукой.
— Хрен с ним! Труп в лодке накрыт брезентом, так что спокойнее, ребята, спокойнее. Мы свое дело сделали, а этих двух дня два–три искать никто не станет.
Загремели весла, затем заурчал, переходя на визг и жужжание, мотор.
Григорий Скляров быстро шел по лесу, спеша к своему коню. Он не слышал, как глухо булькнул вначале один труп, затем второй, не видел, как разошлись круги на серой, почти свинцовой воде Западной Двины. Трупы были брошены метрах в двенадцати от берега в самом глубоком месте. Тяжелые камни тотчас утащили их на дно.
— Ну вот и порядок, — сказал Раймонд, вытирая свой автомат. — Сейчас приеду, смажу его, просушу. Патронов у меня хватает, так что, в общем, никто ни о чем… И вы — молчок.
— Ясное дело, — невесело произнес Овсейчик. Сержант тоже кивнул головой.
— Давайте, я вначале вас подброшу, а потом сам поплыву.
Моторка, промчавшись по Двине километра полтора, уткнулась в берег у высокого причала заброшенной паромной переправы. Два белорусских таможенника сошли, на прощание кивнув Раймонду.
А тот развернул лодку и поплыл к противоположному берегу.
Пустую лодку старика–хуторянина медленно крутило и несло по течению Двины, несло в сторону Риги — к городу, знаменитому своими ганзейскими традициями, а теперь центру контрабанды металлов, которые вывозили из Беларуси, Украины и России. Рига своих традиций торговли не утратила, но теперь торговля была большей частью нелегальной.
Глава 12
Часов в восемь вечера Григорий Скляров, усталый и злой, вернулся домой. Он пытался улыбаться, но улыбка на его лице казалась неестественной, словно приклеенной.
— Что с тобой, Гриша? —- спросила жена.
— Ничего, ничего, — пробурчал он в ответ.
— Идем ужинать.
— Нет, не хочу.
— Почему? — насторожилась жена.
— Не хочу, и все.
«Что‑то случилось», — подумала женщина. Но, прекрасно зная характер мужа, поняла, лучше ни о чем не спрашивать, все равно не скажет.
Дочка была занята своими делами. Она утюжила детскую одежду, слезы иногда капали то на платьице, то на ночную рубашку.
Григорий подошел к дочери.
— Что, она спит?
— Да, уснула только что. Дала ей лекарства, и она вздремнула. Ты, папа, как ушел утром, с тех пор она не спала.
— Я же тихо, — сказал Григорий.
— Ты здесь ни при чем. Просто все время она жаловалась, что ей плохо. Скорее бы уже…
— Что скорее? — насторожился Григорий.