- А она от вас свою беременность скрыла.
- Ну конечно, а как же иначе.
- А теперь вот она вдруг умерла.
- Погибла. В автокатастрофе.
- Нет. Покончила с собой.
- Да. И оставила записку, в которой перед смертью открылась перед дочерью.
- Конечно. Поэтому дочь к вам и приехала. Жить. У нее теперь, кроме вас, никого на всем белом свете.
- Но после травмы она все забыла. И только я один теперь владею этой тайной.
- А перед Господом вы чисты, поскольку мы-то с вами знаем, что дочь приемная и кровосмешения нет.
- Жалко...
- Что?
- Жалко, что вы это знаете.
- Я никому не скажу.
- Обещаете?
- Слово даю. Я стану распускать слухи, что вы сожительствуете с собственной красавицей дочерью.
- Родной дочерью.
- Ну разумеется.
- Спасибо, Саша. Пойдем выпьем? - Леон повернулся и пошел на кухню.
- Да нет, - вошел следом за ним Гурский, - спасибо, Леон. Я не пью.
- Да?
- Я тут выпил, пару дней назад, и со мной казус такой приключился...
- Что, - вскинул голову сидящий за столом Анатолий, - застала врасплох диарея?
- Угу, - кивнул, прикуривая сигарету, Гурский, - гонорея.
- Гонорея бывает у бабы, - веско сказала крупная брюнетка Людмила. - А у мужика должен быть триппер.
- Логично, - согласился Анатолий и выпил рюмку.
- А вот у меня был случай, в Верхоянске... - Рослый мужчина с густыми пшеничными усами потянулся к бутылке.
- Да знаем, знаем,- перебила его Людмила.
- Да это же другой...
- И тот тоже знаем, слышали уже. Ты уже по кругу ходишь. По два раза уже рассказал все, что знаешь. Дай другим хоть слово-то сказать.
- Хорошо, - неожиданно легко согласился мужчина. - Я тогда про это лучше напишу. За деньги. Но все равно первым ее мужчиной был Иосиф Кобзон. В городе Салехарде.
- Вот-вот, ты напиши лучше, а мы прочтем. Ведь тебя когда читаешь, это чем удобнее? В любой момент книжку можно закрыть. А когда ты рассказываешь...
- А вот что касаемо акцента, - Леон, наполняя рюмку, взглянул на Александра, - то был у меня когда-то приятель такой, Рафаэль его звали. Он сейчас в Швеции живет. Уж не знаю, что он там делает, но здесь был балетным, у Якобсона. Так вот... Сам он был родом из Казани. Мама - татарка, отел - венгр. Ну и мама с папой дома по-русски, естественно, разговаривали, поскольку ни тот, ни другая родных языков друг друга не знали. Отец его из Венгрии в Союз приехал комбинат какой-то строить, г. потом женился на простой татарской девушке и там же работать остался, главным инженером.
И вот этот-то их русский язык Рафик с первых дней и слышал. Его и выучил. Только его и знал. Сынка главного инженера родители не очень-то во двор к уличным мальчишкам выпускали. Так вот вы можете себе представить, Саша, как он говорил? На каком языке и с каким акцентом?
- С татаро-венгерским! - восторженно констатировал Анатолий. Колоссально!
- Да, - кивнул Леон, - с каким-то и вовсе уж не существующим. Так что "родной язык" это такое понятие...
Девушка Даша выпила рюмку, шмыгнула носом и, утерев слезы, поднялась из-за стола.
- Минуточку, Дашенька,- встрепенулся Адашев-Гурский, - мне срочно звонок необходимо сделать. Я быстро.
Он вышел из кухни, прошел по коридору в гостиную, взял телефонную трубку и набрал номер.
- Да, - раздался в трубке преувеличенно бодрый голос. - Докладывайте.
- Привет, Герка.
- Привет. А ты кто?
- Это Гурский.
- О, здорово! Ты как, не сдох?
- Нет, я в порядке. Слушай, ты там у себя ключей моих от квартиры не находил?
- А я и не искал.
- Может, я подъеду, поищем?
- Подъезжай.
- Ну хорошо, я сейчас.
- Давай.