- Ну да... - засмеялась Алена. - Мы же дом купили, ну, в кредит, конечно, полчаса от Монреаля, я Гурскому говорила. Тут рай просто - речка течет недалеко, бассейн во дворе. Ну, я на лужайке грядки и вскопала. Помидорки посадила, редиску, укропчик... Чеснок вот. Он у меня взошел, подрос, но что-то упал. Почему? Спроси у Гурского, он все знает.
- Гурский, - повернулся Петр к вошедшему в комнату Александру, - почему у Алены чеснок взошел, а потом упал?
- Поливать надо... - пожал плечами Адашев-Гурский.
- Слышишь?
- Ага-а... - донеслось из трубки. - Слушай, а ведь верно... А я думала так вырастет. Ну что, еще треснем?
- А ты не разоришься?
- Да нет, девятнадцать центов минута. Канадских центов. Ерунда. Сейчас, я только в дом вернусь, а-то у меня уже стакан пустой, а выпивка - там.
- Ну давай... - Волков налил себе еще рюмку.
- Ты там как?
- Готов. А ты?
- Аналогично.
- Ура?
- Ура.
Петр выпил и закусил капустой.
- Слушай, мать, давай прощаться, а?
- Ну ладно, давай. Я посплю, а потом еще позвоню.
- Счастливо.
- Ну пока.
Волков повесил трубку.
- Слушай, - он посмотрел на капусту, - а у тебя другой закуски нет, что ли?
- Так ведь пост, Петя.
- И ты все посты блюдешь? - скептически взглянул на друга Петр.
- Только Великий. К сожалению.
- Все сорок дней?
- Так есть-то только первую неделю хочется, а потом втягиваешься, и ничего.
- И рыбу не ешь?
- Ни мяса, ни рыбы, ни яиц, ни молочного.
- А что же ты ешь?
- Все остальное.
- Гордыня это все.
- В смысле?
- Ну... вот, мол, я какой! Воззри на меня, Господи! Видишь, дескать, насколько я в полном самоотвержении неимоверно крут?
- А монашествующие? - заинтересовался позицией друга Александр.
- Ну... у каждого своя судьба, конечно. Если уж в миру греху противостоять силенок не хватает...
- Так они же не только ради себя. Они за всех молятся.
- Дело хозяйское, конечно, только за всех бы не надо.
- Ну поня-атно. За нас с тобой еще туда-сюда, а вот за гниду всякую...
- Именно.
- А это ты решать будешь - кто гнида, а кто нет?
- Гнида, она и есть гнида.
- Да пошел ты...- беззлобно сказал Гурский.
- А водку пьешь.
- Во-первых, винопитие в пост не запрещается, а лишь не благословляется. И значит, немножко, для укрепления духа и возвеселения души, можно. А во-вторых, Алене там одиноко, она звонит раз в полгода, просит выпить с ней и поболтать. Я что, обманывать ее должен, пустым стаканом чокаться? Я вот тут намедни в дом один зашел, по делу, меня там люди котлетками угощали. Вкусненьким от всей души потчевали. Так я, опять же, что, по-твоему, нос должен был воротить? Дескать, мол, как же так, что вы себе в Великий пост позволяете... Я ел. И нахваливал. Потом, правда, с горшка сутки не слезал организм-то на растительный рацион уже перестроился - но... Короче, гордыня не гордыня, может, ты и прав, но до Пасхи всего три дня осталось. - Гурский закрыл пробкой водочную бутылку и отнес ее в холодильник.
- Ты чего хотел-то? - вернулся он в комнату.
- Да... Тут вот что. - Волков вышел в переднюю, раскрыл стоящую под зеркалом кожаную сумку и вынул из нее небольшой, но увесистый сверток, плотно упакованный в черный пластиковый пакет и перетянутый скотчем. - Здесь - все твои деньги. Ну, твоя половина от всего.
- А...
- И брюлик твой тоже. Я его в пакетик запечатал, все аккуратно, не сомневайся.
- Да я не о том. Чего это вдруг? У тебя и сейф дома в стенке, и волына... Куда мне их девать-то? Меня же обнесут. И грохнут.
- Это если кто узнает.