— Ну давай я буду за себя… За Кассио… А ты за Яго.
— Давай… Начинай.
— Почечькин — Пить больше я не буду, Яго.
— Гена — Ну почему же Кассио, скажи мне?
— Почечкин — С головкой у меня того… Когда напьюсь, хватаю сразу шпагу и вызываю всех я на дуэль!
— Гена — А я когда напьюсь, вытаскиваю друга из ширинки и вызываю тоже на дуэль!
— Почечкин — Кого мой честный Яго?
— Гена — Ну уж конечно не жену. С Эмилией мне стало скучно.
— Почечкин — Кого ж ещё?
— Гена — Да так… Всё больше проститутки. А свой, вытаскивал ты для дуэли?
— Почечкин — Да на кого ж мне меч свой поднимать?
— Гена — Да хоть бы и на Дездемону.
— Почечкин — Ох, Яго. Когда наш мавр ширинку открывает, так лучше брат, уж нам не открывать!
— Гена. — Что слышу я! Когда и где ты мог увидеть то, что кроме Дездемоны никто не должен видеть?
— Почечкин. — Когда ещё он не был, женат на Дездемоне,
Мы часто с ним, наведывались к проституткам…
Вот там, и я, и он разделись как-то, и я ахнул!
Такого я не видел никогда!…Но были то, ещё цветочки.
Он подошёл к одной из них и он поднялся!…
Не мавр поднялся, а совсем другое….
У мавра что-то поднялось. У мавра поднялся!
Мы знаем все, что может подниматься.
У мавра поднялся, а мой упал!
Мне жутко стало, можешь мне поверить.
И в это время грянул гром.
А он всё поднимался, поднимался
И превратился наконец он — в чёрный столб!..
Зрители только со стульев не падали от хохота. Почечкин замолчал и его лицо снова приобрело серьёзный вид.
— Да… Выдохнул он. — Пугов был великолепным актёром. Он чувствовал трагикомедию. Сейчас уже забыли что это такое.
Все согласно опять закивали головами. На площадку по очереди выходили всё новые и новые люди, разыгрывали сцены из "Отелло", в которых репетировал Пугов. Вечер быстро пролетел и публика в зале стала редеть. Высокопоставленные лица ушли. Влиятельные родители Пугова тоже ушли. Ушли гости. В буфете остались только работники театра. Да и то, не все. Только те, кто пришёлся ко двору. Ко двору спонсора. Остались свои, домашние, "наши", если вспомнить Достоевского.
Все сидели за столами, разбившись по маленьким группкам. Допивали остатки спиртного, потому, что по общему, молчаливому согласию, было принято решение, их допить.
Медведев сидел за стойкой бара, поглатывал потихоньку виски со льдом и делал вид, что смотрит телевизор. К нему подошёл второй администратор театра, Владимир Алибеков и подсел рядышком на стульчик.
— Грустите, Виктор Алексеевич?
— Смотрю телевизор. — ответил Медведев.
— Мусик, сделай мне сто пятьдесят водочки. — обратился Алибеков к бармену.
— Фо ю, с большим удовольствием. — обрадовался бармен. Он вообще радовался, когда общался с администраторами. — Ван хандрит и фифти грам. Донт пэй мне, Муташев заплатил за всех олрэди.
— Я вас понимаю, — глядя на Медведева проговорил администратор — репетировать месяц спектакль и все зря. — И помолчав несколько секунд добавил. — Не понимаю, зачем сняли спектакль? Конечно так, как Пугов, никто бы Яго не сыграл, но… Но ведь в театре есть другие актёры — ивановы, бендеры, арутюняны. Многие здесь хохочут, а в душах их сплошная тоска. Вон Отелло-Голованов. Посмотрите на него. Он уже пьяный. Поминает свою роль. А ведь непьющий человек. Старался, репетировал… Да ладно, что и вашу душу травить. — Алибеков замолчал.
Медведев хорошо знал Алибекова. Владимир был слабым администратором. Организовывать гастроли он не мог, хотя это главное чем он должен был заниматься. Все хорошие, театральные города перехватывали администраторы других театров. А если труппа выезжала на гастроли, то гостиницы он выбивал плохие и далеко от помещения где проходили гастроли. И не смотря ни на что, Алибекова держали в театре. Руководство всегда помнило, кто привёл его в театр. Привёл его спонсор. Муташеву нужны были лишние уши в коллективе. Он не боялся расспускаемых сплетен о себе, он их любил. Он любил когда о нём говорили, — что он жестокий, очень любит деньги и большой бабник. И если новоиспечённые "мушкетёры" должны были собирать слухи в обслуживающих цехах, то Алибеков должен был информировать шефа, что о нём говорят в актёрском цехе.
Медведев всё это знал и когда к нему подсел администратор, он понял, что Муташеву понадобилась какая-то новая информация.
— Ты прав, Вова. — прервал молчание режиссёр. — Конечно мне грустно расставаться с " Отелло", но тебе ведь известно, что идея закрыть спектакль принадлежала отцу Пугова, а он, как тебе известно, в очень тёплых отношениях с нашим меценатом…
— Да, пошёл он знаешь куда!.. — Алибеков завертел головой по сторонам, как бы давая понять, что опасается, как бы его не подслушал спонсор. — Им всё равно, какой спектакль поедет в Лондон… Через неделю вы поставите " Гамлета", он и поедет туда!.. Они вам создадут все условия для постановки… Им позарез надо послать какой-то спектакль в Англию!.. Плевали они на " Отелло"!.. А я плевал на нашего спонсора!..
— Фак его! — поправил администратора бармен. — Сан оф суки!
— " Этот тоже делает вид, что не доволен спонсором". - подумал Медведев, глядя на бармена.
Поразительное дело! Ведь столько раз пытался провоцировать его администратор на критику Муташева и каждый раз Медведев обрывал разговор, но не смотря на это, каждый раз, когда они разговаривали снова, Алибеков снова пытался вывести его на откровенную беседу. На что он рассчитывал? Медведев иногда приходил к мысли, что Алибекову и не надо услышать от собеседника негативную информацию о Муташеве. Он её сам придумает.
Медведев часто пытался дать формулу провокаторам. Существует же формула воды. И формула провокатора должна существовать. Провокатор по призванию, получает от своих провокаций огромное удовольствие. Сидит он перед жертвой и знает, что он знает всё, а жертва ничего не знает. Жертва уверена, что обсуждает с провокатором конструкцию обеденного стола, а провокатор обсуждает с жертвой, отношение жертвы к этому столу. Жертва не знает, что обсуждает провокатор, а провокатор знает всё. Это знание и даёт провокатору преимущество над жертвой. Провокатор знает, что жертва намного умнее, талантливее его, но сейчас провокатор ощущает своё полное превосходство над жертвой. Разговор о столе не только сравнивает их значимость для общества, для окружающих, но и делает провокатора, социально, гораздо выше жертвы. Провокатор утверждает себя, как личность, за счёт своей жертвы. Сидит перед провокатором человек, ведёт серьёзные разговоры, временами искренне радуется, огорчается, не скрывает своих слёз, а дурак дураком. Он ведь не знает, что провокатор его дурачит, издевается на ним. Вот оно наслаждение! В такие моменты жить хочется!.. Радоваться, смеяться, петь песни, хочется! А кто сказал, что провоцировать человека — большой грех? А как Муташев узнает, о чём думает хитрый директор театра, или замкнутый режиссёр? Другие-то попроще, выбалтываются сами. Их и провоцировать не надо. Никаких сложностей не надо. Достаточно сказать — "Муташев сволочь!" — Они тут же соглашаются. — " Да, он сволочь!…Ещё какая!" — А этих умников так не расколешь!..
Медведев не мог придумать формулы провокатора. Да и нужно ли? Может быть просто сказать сейчас Алибекову. Ты провокатор! Пошёл вон отсюда! Или воспользоваться языком бармена и сказать. Ай ноу тебя! Гоу ту зе жопу! Но Медведев не скажет. Ему надо поставить Гамлета. Со своими актёрами поставить. Не с теми, что сегодня пришли на поминки. Его актёры не пришли. Пришли другие. Муташевские. Какая же бомба взорвётся завтра утором, когда режиссёр повесит на стену распределение ролей на " Гамлета" И муташевские актёры в этом списке себя не найдут! Ради такого и о Муташеве можно несколько хороших слов сказать…
— Я не согласен с тобой, Владимир. — очень убедительно сказал Медведев. — Муташев тоже принимает решения. Он ведь один из руководителей театра. Все спонсоры, не только у нас, озабочены судьбой театра. И потом… Согласись. Если бы не Муташев, наш театр, давно бы в трубу вылетел!
Режиссёр и администратор замолчали. Попивали спиртное, смотрели на экран телевизора. Алибеков не выдержал первый.
— Скажите, Виктор Алексеевич, если не секрет. Кто у вас будет задействован в "Гамлете"?