Под свежим впечатлением от только что прочитанной книги журнала Набоков 21 января 1942 г. отправляет такое письмо:
"Дорогой Марк Александрович, что это - шутка? "Соврем. записки", знаете, тоже кой-когда печатали пошлятину - были и "Великие каменщики" и "Отчизна" какой-то дамы и "Дом в Пассях" бедного Бориса Константиновича 1, - всякое бывало, - но то были шедевры по сравнению с "Предрассветным туманом" госпожи Толстой. Что Вы сделали? Как могла появиться в журнале, редактирующемся Алдановым, в журнале, который чудом выходит, чудесное патетическое появление которого уже само по себе должно было вмещать обещание победы над нищетой, рассеянием, безнадежностью, - эта безграмотная, бездарнейшая, мещанская дрянь? И это не просто похабщина, а еще похабщина погромная. Почему, собственно, этой госпоже понадобилось втиснуть именно в еврейскую семью (вот с такими носами - то есть прямо с кудрявых страниц "Юденкеннера" 2) этих ах каких невинных, ах каких трепетных, ах каких русских женщин, в таких скромных платьицах, с великопоместным прошлым, которое-де и не снилось кривоногим толстопузым нью-йоркским жидам, да и толстым крашеным их жидовкам с "узловатыми пальцами, унизанными бриллиантами", да наглым молодым яврэям, норовящим кокнуть русских княжен, - enfin* не мне же вам толковать эти прелестные "интонации", которые валят, как пух из кишеневских окон, из каждой строки этой лубочной мерзости. Дорогой мой, зачем вы это поместили? В чем дело? Ореол Ясной Поляны? Ах, знаете, толстовская кровь? "Дожидавшийся" Облонский? Нет, просто не понимаю... А стиль, "приемы", нанизанные глагольчики... Боже мой! Откровенно Вам говорю, что, знай я заранее об этом соседстве, я бы своей вещи вам не дал - и если "продолжение следует", то уж, пожалуйста, на меня больше не рассчитывайте.
Я так зол, что не хочется говорить о качествах журнала - о великолепном стихотворении Марии Толстой, о вашем блестящем "Троцком", о прекрасной статье Полякова-Литовцева.
Дружески, но огорченно
ваш Владимир Набоков"
1 Набоков намеренно путает названия: "Вольный каменщик", повесть М. А. Осоргина, "Дом в Пасси" - роман Б. К. Зайцева. Произведения "какой-то дамы" под названием "Отчизна" в "Современных записках" разыскать не удалось.
2 "Знаток евреев" - антисемитский журнальчик, выходивший в Германии при Гитлере.
* в конце концов (франц.).
---------
Алданов решительно не согласен. Он пишет 23 января:
"Я чрезвычайно огорчен и даже расстроен Вашим письмом.
Все же "В Париже" Бунина и "Ультима туле" лучшее, что есть в книге, а Вы об этом не сказали ни слова (быть может, чтобы меня подразнить). Есть, по-моему, и хорошие статьи, кроме названных Вами двух (спасибо за мою).
Перехожу к Толстой. Я совершенно изумлен. Читали эту вещь ее и такие евреи-националисты, как Поляков-Литовцев и множество других евреев, в том числе, естественно, и редакторы. Никто решительно не возмущался. Не говорю уже о неевреях: Зензинов написал на днях Александре Львовне истинно-восторженное письмо по поводу ее глав. Вы можете сомневаться в критическом чутье Влад. Мих., но никак не в его благонадежности в смысле отношения к евреям. Помнится, я давно говорил Вам, что считаю его с Милюковым редкими людьми, абсолютно чуждыми - не говорю даже об "антисемитизме", а просто какой бы то ни было, хотя бы легкой, очень легкой "настороженности" в отношении евреев. Вероятно, и Вы, зная его, думаете так же. Помилуйте, в чем Вы усмотрели "жидовок", "яврэев", "погромную (!!) похабщину" и даже пух из кишиневских окон"?! Семья Леви ничего худого не делает, она, "быть может, не симпатична" (пишу слогом осторожных критиков), но это имело бы соответствующую тенденцию только в том случае, если бы автор других, неевреев, изобразил ангелами. По случайности в первых главах Анна и Вера "симпатичнее", чем Зельфия и ее мать. Но в дальнейшем появляются "русские князья" и "русские женщины", которые в сто раз "антипатичнее" семьи Леви, и редакция могла бы с таким же правом отвести роман как антирусский или, скажем, антидворянский или антиэмигрантский. Меня немного удивило, почему Толстая дала хозяевам Анны фамилию Леви: ничего характерного для евреев в них нет (молодые люди пристают к барышням и у неевреев), и едва ли она сколько-нибудь знакома с евреями, да еще американскими. Однако, повторяю, в общем, евреи в той части не оконченного еще романа, которая редакторам известна, представлены отнюдь не в более невыгодном свете, чем другие действующие лица. Александра Львовна, по-видимому, унаследовала от отца общую нелюбовь к людям. Но уж этим Вы (как и я) особенно попрекать ее не можете. Вы пишете по ее поводу о "Юденкеннере"!! Классическая русская литература от "презренных евреев", "будь жид, и это не беда" 1 (так?) до невинного "и я дожидался" Стивы не в счет - время было иное. Но ведь при Вашем подходе Вы должны отвести и множество весьма "прогрессивных" современных писателей тоже со ссылкой на "Юденкеннер": Золя, например, за Гудермана, Анатоля Франса и Пруста за их довольно многочисленных и весьма антипатичных евреев, коммуниста Ром. Роллана за евреев "Жан Кристофа", Сомерсета Моэма за "Alien corn"* и т. д. - без конца: многие там в этом отношении неизмеримо хуже, чем "Леви" Толстой. Мне было бы весьма неприятно - и невозможно - выступать в глупой и смешной роли еврея, защищающего антисемитскую литературу от нападок нееврея. Но ни я, ни Цетлин 2 (не говоря уже о Керенском и других членах редакционной группы "Н.Ж.") не можем причислить "Предрассветный туман" к антисемитской литературе, а тем менее к "погромной" (не хочу - да и нет места в строке ставить опять вопросительные и восклицательные знаки). Надо ли говорить, что мы такой и не поместили бы. Совершенно меня поразило Ваше заявление, что Вы из-за "продолжение следует" уйдете из журнала. Позвольте мне считать, что Вы или пошутили, или сказали это сгоряча. Вы ни малейшей ответственности за роман Толстой не несете, и все-таки не можете же Вы считать, что и журнал наш "черносотенный", - тут уж действительно была бы необходима целая строка восклицательных знаков. Вы - наше главное украшение, Вы отлично знаете, какой я Ваш поклонник, и я не могу допустить, что Вы говорите это серьезно. Я думаю, что "Новый журнал" будет существовать, и твердо надеюсь, что Вы его лучшим украшением и останетесь. Александр Блок был настоящий (нисколько не скрывавший этого) антисемит, но Вы, как и мы все, не отказались бы участвовать в одном журнале с ним. "Так то Александр Блок"? За художественное качество печатающегося рядом с Вами Вы уж никак не отвечаете. Вы считаете, что роман Александры Львовны ниже критики. Я этого не думаю - и принимаю во внимание, что это первое ее художественное произведение с обычными недостатками первых произведений. Но тут спорить бесполезно, тем более что мы с Вами так и не могли никогда договориться об общих основных ценностях: ведь Вы и отца Александры Львовны считаете непервоклассным писателем, - во всяком случае, много хуже Флобера". В Нью-Йорке в "литературных кругах" мнения о ценности "Предрассветного тумана" расходятся".
1 Из стихотворения Пушкина "Черная шаль" и из его же эпиграммы на Булгарина "Не то беда, что ты поляк...".
2 М. О. Цетлин и М. А. Алданов стояли во главе редколлегии "Нового журнала" в первые годы его существования.
* "Чужое зерно" (англ.).
---------
В небольшом письме от 5 февраля Алданов возвращается к той же теме: "Я очень надеюсь, что мои доводы хоть немного Вас поколебали, и просто не верю, чтобы Вы действительно хотели прекратить сотрудничество в "Новом журнале".
Только через три месяца Набоков снова пишет Алданову и старается преодолеть возникшую размолвку. Поводом для его письма стало выражение сочувствия Алданову в связи с несчастным случаем, происшедшим с его женой. В письме от 6 мая главное место отведено литературной теме: Набоков прочел вторую книгу "Нового журнала".
""Времена" превосходны - no-моему, это лучшее, что написал Осоргин. Это и статью о смертной казни давным-давно в "Посл. Нов.". Ваша статья о Мережковском (кроме ссылки на Герцена - Гюго и на "что-нибудь да значит" раз столько лет читают и во стольких-то лавках продают - что, по-моему, то же самое, что "миллион людей - курящих нашу папиросу - cannot be wrong"*, между тем как следует, по-моему, всегда исходить из того, что большинство не право и что тысячами улик пригвожденный подсудимый - не виновен) мне очень понравилась. Я люблю сливочное мороженое. Мне его безмудый слог всегда был противен, а духовно это был евнух, охраняющий пустой гарем. Очень редко случалось, что его серое слово принимало легкий фиолетовый оттенок - как в вами приведенном отрывке (а также где-то - не помню где, описание палестинской пустынной флоры). А "Леорнардо" (так у Набокова. А.Ч.) такой же вздор, как "Князь Серебряный".
Неужели вы не согласны со мной, что "Натали" (и остальные прелестницы "аллеи") в композиционном отношении совершенно беспомощная вещь? Несколько прелестных (но давно знакомых и самоперепетых) описательных параграфов- et puis c est tout**. Характерно, что они все умирают, ибо все равно, как кончить, а кончить надо. Гениальный поэт - а как прозаик почти столь же плохой, как Тургенев.
Сколько у вас пишущих дам! Будьте осторожны - это признак провинциальной литературы (голландской, чешской и т. д.). Из них для приза пошлости и мещанской вульгарности я по-прежнему выбираю Александру Толстую (...) Не принимайте, дорогой друг, этих резкостей к сердцу. Очень может быть, что прав Зензинов (читавший, по слухам, которым не хочу верить, целую лекцию о Толстой и Федоровой в их романах), а не я.
(...) А все-таки "Madame Bovary" метров на 2000 выше "Анны К.". Wilson 1 со мной согласен, одолев последнюю".
1 Американский литературовед Эдмунд Уилсон.
* не может ошибаться (англ.).
** и всё (франц.).
---------
B письме от 13 мая 1942 г. Алданов сообщает об откликах на "Новый журнал": его хвалят, а каждую вещь в отдельности бранят. Второй номер напечатан тиражом 1000 экземпляров.
"Кстати, к кому же из беллетристов Вы обратились бы, если б Вы были редактором? Неужели к Бунину не обратились бы? Не стоит нам спорить, но нельзя, думаю, попрекать писателя отсутствием того, что он отрицает и ненавидит, - Вы знаете, что он композицию называет "штукатурством". В. этом споре я гораздо ближе к Вам, чем к нему; но, по-моему, Вы преувеличиваете значение композиции и особенно новизны композиции. За исключением "Войны и мира" почти все, кажется, классические произведения русской литературы в композиционном отношении не очень хороши - и не новы. В меньшей степени то же относится к классической английской литературе - композиция Диккенса детская (и устарелая даже для его времени), Французы - мастера (новые немцы тоже, к сожалению), и "Мадам Бовари", разумеется, в композиционном смысле "на 2000 метров выше "Анны Карениной" (хотя французские критики нашли в ней кроме 12 стилистических ошибок (!!) композиционные заимствования). Но если отводить композиции и новизне композиции не первое, а второе место? Будете ли Вы серьезно утверждать, что Эмма Бовари имеет ту же степень "жизненной правды" (извините глупое слово, но Вы знаете, что я хочу сказать: "Птицы садились клевать что-то на полотно Апеллеса"), какую имеет Анна Каренина? И можно ли читать флоберовское самоубийство после самоубийства Анны. Нет, нет, дорогой друг, не отрицайте: Лев Николаевич был не без дарования. Возвращаясь к Бунину, скажу, что "странно видная в воде голубовато-меловым телом" Соня в купальне и сама купальня и гроза в главе V "Натали" и многое другое в этом рассказе - изумительны.
Что Вы делаете? Что пишете? Я пишу пятый - и последний - политический рассказ - только это, да еще статьи (два слова неразборчивы. - А.Ч.) и написал за два года. Не пошлю его Вам, чтобы Вы не издевались. Как ни странно, сюжет взят из морской жизни 1: материал - случайные встречи в Париже со старым советским адмиралом и несколько тысяч страниц "Морского сборника" - для ритуала, чинов и т. д. Старик-адмирал рассказывал сдержанно модно слово неразборчиво. - А.Ч.), но рассказывал из уважения к третьему участнику наших бесед, его родственнику. Боюсь, что вторгнусь в область и жанр капитана Лукина 2 и покойного Станюковича: "Все наверх!" Что ж делать, меня сейчас не интересует ничто, кроме происходящих в мире событий, и я одинаково удивляюсь Бунину и Вам, что можете писать о другом, и так чудесно писать".
В конце письма Алданов касается эпизода своей редакторской деятельности в "Новом журнале":
"Ледницкий дал нам статью о "Возмездии". Там были два стиха где "Новым временем" смердит, - где полновластен только жид" (второй стих цитирую не совсем, кажется, точно, но смысл и "жид" точно 3). Мы эти два стиха выкинули - из уважения к таланту и памяти Блока. Этот полоумный, полупьяный и полуобразованный человек был большим поэтом, но все-таки утверждать, что в Петербурге 1909 года евреи были полновластны, не следовало бы даже при очень большой потребности в рифме к слову "смердит". Как поступили бы Вы? Спрашиваю в связи с нашей полемикой об Александре Львовне".
1 Алданов имеет в виду свой рассказ "На "Розе Люксембург".
2 Капитан Лукин - автор очерков на военно-морские темы, печатавшихся в 30-е годы в парижской газете " Последние новости".
3 У Блока:
Ведь жизнь уже не жгла - чадила,
И однозвучны стали в ней
Слова: "свобода" и "еврей"...
---------
Из письма Набокова от 20 мая 1942 г. В этом письме Набоков приводит предсказание Ханусена, что Гитлер должен умереть 23 мая 1942 г. Позднее в том же году Алданов в статье "Предсказание П. Н. Дурново" помянет, что громадное большинство предсказаний не сбывалось и что циничный Клемансо учил молодых журналистов: "Предсказывать нужно только то, что уже было".
Набоков пишет:
"...было бы очень жаль, если б журнал прекратился. Мне кажется, что если хоть одна строка в любом журнале хороша, то этим самым он не только оправдан, но и освящен. А в Вашем журнале много прекрасного. Вы спрашиваете, кого я бы выбрал из беллетристов. Тех же, что и Вы. Я только против беллетристающих дам. В худшей бунинской вещи есть всегда строки, "исполненные прелести неизъяснимой", как выражались и пушкинскую пору; и месяц, которое Вы цитируете, как раз к ним и принадлежит. Это и есть его поэтический дар. Вы совершенно неправы, говоря, что "почти все классические произведения нашей литературы в композиционном отношении не очень хороши и не новы". А "Шинель"? А "Дама с собачкой"? А "Петербург"? Да, мэа кульпа*, смерть Эммы (кроме ненужного появления д-ра № 3, родителя самого автора, проливающего автобиографическую слезу) непревзойденно хороша. В общую "жизненную правду" я не верю; по-моему, у каждой жизни своя правда и у каждого писателя своя правда.
Нет, не боюсь за Вас, "жанр" Лукина останется его собственностью. Я оценил композиционный озноб Тамарина 1, пробирающийся через всю главу. И "грозно-апоплексическая шея" в бальном отрывке великолепна. У меня одна-единственная придирка: нельзя "кататься" верхом. Я раз допустил эту ошибку, и меня огрел знакомый лошадник.
Я бы преспокойно напечатал смердящую рифму Блока, но зато указал бы пану Ледницкому, что "Возмездие" - поэма совершенно ничтожная ("мутные стихи", как выразилась как-то моя жена), фальшивая и безвкусная. Блок был тростник певучий но отнюдь не мыслящий. Бедный Ледницкий очень волновался, что не весь его понос выльется в этом номере, а придется додержать лучшую часть гороха и кипятка до следующего. "Там у меня нарастает главный пафоса" - крикнул он в отчаянии. Ужасно противная поэма, но "жида" я бы, конечно, не выпустил, это характерно для ментелити Блока. Я совершенно согласен с Вашей великолепной оценкой, но прибавил бы "полушаман" ("иль поразил твой мозг несчастный! грядущих войн ужасный вид:/ ночной летун, во мгле ненастной/ земле несущий динамит" Стихотворение Блока "Аэроплан" 2, кажется, 1911 г.)."
И еще раз пишет Набоков Алданову, отправляя ему стихи и жалуясь на низкий гонорар за "Русалку" от "Нового журнала", через три дня, 23 мая. Осенью он уходит из Уэльсли: "Впрочем, вероятно, к тому времени буду командовать эскадроном".
1 Набоков путает, решив, что в письме Алданова от 13 мая речь шла об отрывке из романа "Начало конца" "Командировка Тамарина".
2 Правильное название "Авиатор", в цитате ошибка: "Иль отравил твой мозг несчастный..."
* Меа culpa - моя вина (лат.).
---------