Когда я уходил на фронт, ему было пять лет. Он уже все понимал и горько плакал. Всю войну я видел перед собою заплаканное лицо ребенка. Я поклялся, Что если останусь жив, сделаю все, чтобы сын мой был счастлив.
Я вернулся домой. Моя жизнь сосредоточилась на Усмане. Он не знал нужды ни в чем. Игрушки, велосипеды, часы, аккордеон, мотоцикл покупались раньше, чем он пожелает. Про одежду я не говорю, с третьего класса на него шили в лучших ателье Ферганы.
Я был уверен, что сына моего надет великое будущее, видел в нем массу талантов. Вы понимаете, каково было мое возмущение, когда Усмана арестовали.
Возмущался я не поступком сына (я просто не допускал, чтобы он сделал что-нибудь плохое), а работниками милиции, посягнувшими на мое сокровище. До самого суда я был уверен в невиновности Усмана. Только на суде, услышав из его уст спокойное признание в совершенном преступлении, я понял — был слеп от непомерной родительской любви. Хотел воспитать идеального гражданина, а на самом деле рос, независимо от меня, бездушный эгоист, не признающий никаких моральных норм.
Законом жизни Усмана стало его желание. Оказывается, он ограбил магазин только потому, что я не мог купить ему автомобиль. Какой это был жестокий, но запоздалый урок для меня!
С тех пор Усман несколько раз представал перед судом. Из тюрьмы он возвращался ко мне. Ведь он мой сын. У меня и до сих пор не исчезла надежда на его исцеление.
Прошу вас, уважаемые работники милиции, к кому попадет мое письмо, помогите мне найти сына. Он исчез несколько недель тому назад. Два последних года он работал в ювелирной мастерской. Женился. Вел себя хорошо, только иногда исчезал из дому на несколько дней. Домой возвращался веселый и довольный. Мы все надеялись, что он окончательно порвал с прошлым. Но вот он исчез. Перед этим он куда-то уезжал. Вернулся мрачный. Несколько дней лежал и ни с кем не разговаривал. Когда жена упрекнула его за то, что он не ходит на работу, Усман избил ее и, швырнув в лицо пачку денег, ушел.
Денег оказалось пятьсот рублей. Откуда они появились у него? Видно, мой сын снова занимается нечестными делами.
Усман как-то говорил, что у него есть друг в Таджикистане, в Вахшском районе. Имени друга он не назвал, но познакомился с ним, видимо, в колонии. Поэтому я решил обратиться к вам за помощью.
Убедительно прошу вас проверьте, не появлялся ли на территории вашего района мой сын Артыков Усман».
Закончив читать письмо, Сангинов серьезно сказал:
— Да, Беков, пожалуй, ты прав — одной слепой любовью человека не воспитаешь... А старика жалко. Он ведь до сих пор не разочаровался в своем сыне. Хотя и слепой, но настоящий отец. Надо помочь ему разыскать сына.
— Если он в нашем районе, я обязательно найду этого негодяя и прочитаю ему письмо отца,— сердито проворчал Философ.
* * *
Урак в Тигровой балке не появлялся.
Когда Сангинов получил из Душанбе сообщение о судимости шофера за квартирные кражи, а колхозники рассказали, что излишки шелка из колхоза увозил Урак, Кабиров вынужден был согласиться на обыск в кибитке шофера.
Обстановка в комнатах оказалась бедной. Всюду мусор. Посредине кибитки неубранный дастархан, на котором лежали зачерствевшие лепешки, стоял чайник и две пиалы. Последний раз в кибитке пили чай двое.
Пол в углу кибитки был светлее, видимо, его мыли совсем недавно. Внимательно присмотревшись, Сангинов заметил темные пятна на стенах. Он попросил понятых снять с окон старые газеты и, когда стало светло, ясно увидел какие-то темно-красные брызги. Рядом, на полу, также расплылось большое овальное пятно.
Вахоб сфотографировал следы на стене и полу, а затем аккуратно соскреб на бумажку темные пятна. Больше в жилище Урака ничего найдено не было.
* * *
После того, как на Сангинова поступила анонимка, Кабиров с ним почти не разговаривал. Он был уверен, что с непокорным «онером» расправится парторганизация. Молча подписывая необходимые бумаги, не поднимая от стола головы, спрашивал:
— Все?
— Все,— односложно отвечал Сангинов.
— Можете идти. Сангинов уходил.
Когда Вахоб принес постановление о производстве экспертизы крови, изъятой в кибитке Урака, Кабиров сердито отодвинул бумажки:
— Зачем это нужно? Дело с ханатласом закончено, завмаг признался в нарушении правил торговли, передайте дело прокурору. Зачем возиться со следами, если они не имеют никакого отношения к этому делу?
— Но шофер Урак исчез и в его квартире возможно имело место преступление,— возразил Сангинов.— Надо проверить, не являются ли эти следы кровью человека?
— Ах, молодость, молодость...— вздохнул Кабиров.— Ну зачем так разбрасываться? В одном деле конца-края не видно, а вы уже за другое беретесь. Учитесь, товарищ лейтенант, работать целеустремленно, иначе ничего путного не выйдет...
Не усложняйте, лейтенант, и не выдумывайте. Ни о каком преступлении в кибитке Урака нам не известно, выбросьте эти ваши вещдоки и занимайтесь делом, а не фантазиями. Мне начинает надоедать ваше самовольство!
Сангинову пришлось подчиниться. Биологическую экспертизу по исследованию следов крови могли провести только на основании постановления, утвержденного начальником отдела. Но вещественные доказательства, найденные в кибитке Урака, Вахоб не выбросил.
Через несколько дней после этого разговора с начальником к Сангинову, стуча костылями, вошел Константин Иванович.
— Здравствуй, мил человек! Опять в бумагах закопался. Про меня забыл? Намедни был, говорят, на ферме, а ко мне не заехал. Ну вот теперь сам к тебе собрался.
И гостинец привез. Ходил по тугаям, тигра выслеживал, да вместо тигра нашел...
С этими словами старик положил на стол сверток. Развернув его, Сангинов увидел поношенный пиджак со следами крови.
— Доярки на ферме говорят, что это пиджак Урака. А сам он, слышал небось, пропал. Думаю, отвезу Вахобу пиджак, может пригодится.
Вахоб горячо поблагодарил Константина Ивановича. Если бы старик знал, как он помог лейтенанту.
Сангинов снова пошел на доклад к начальнику. Положил перед ним пиджак Урака, найденный в тугаях.
Кабиров поморщился. Его бесило упорство оперуполномоченного и в то же время он понимал, что Сангинов прав. Следы крови в кибитке шофера, его окровавленный пиджак в тугаях, связь Урака с заведующим магазином,— все это говорило об участии шофера в каком-то темном деле, которое хочешь не хочешь, а придется распутывать.
Не поднимая головы на оперуполномоченного и не читая постановления о проведении биологической экспертизы, Кабиров подписал его, злорадно думая:
«Пусть ввяжется в это дело. Может быть, скорее голову сломает. Если в кибитке шофера ничего не случилось, к обвинению в моральном разложении можно будет прибавить и паникерство, нарушение закона, а если дело серьезное, то его не так-то легко будет распутать. Попотеешь, голубчик! «Мокрые» дела не то, что хлопковые или какой-нибудь обмер-обвес. На чем-нибудь да поскользнешься».
Пододвинув к Вахобу постановление и ровняя карандаши, Кабиров безразлично сказал:
— Посылайте, только едва ли чего получится!
Заключение экспертизы поступило через несколько дней.
— Следы, изъятые в кибитке Урака и на его пиджаке, найденном Константином Ивановичем в тугаях, оказались человеческой кровью, принадлежащей одному и тому же человеку.
Давность этих следов была также одинакова.
«Что же случилось с Ураком, неужели он убит,— думал Сангинов. — Кем? За что? Если что-нибудь с ним случилось в кибитке, то как его машина на другой день оказалась за тридцать километров в райцентре?
Если все происшедшее в кибитке не касается Урака, то почему оказался в тугаях его окровавленный пиджак?
А может быть, что-нибудь случилось с тем гостем, который приезжал к Ураку за сутки до его исчезновения?»
Перед Вахобом возникли десятки новых «почему?»