— И у нас такая.
— Так он же — не мы!
Арсланов на заднем сиденьи по сторонам не смотрел — он пробегал глазами документы из кейса, на полях делал заметки любимым "Паркером".
Хаджи-Мурат нахмурился, начал гонять рацию по каналам. Вдруг в салон ворвался чужой голос:
— Гэ-восемь!
— Мимо… — прозвучал ответ.
Пауза, потом:
— А-три!
— Мимо…
Чингиз покачал головой:
— Совсем сумасшедшие. Это он с кем-то в "морской бой" играет! Выключи…
Хаджи-Мурат упрямо покачал головой:
— Не станут серьезные люди по рации в "морской бой" играть, не верю!
Светло-серый обошел ЗИЛ с прицепом, чуть принял вправо, Чингиз пролетел за ним, водитель ЗИЛа сердито посигналил, но немного притормозил, дал втиснуться.
Чингиз наконец ответил товарищу:
— Значит, они несерьезные люди…
— Гэ-семь!
— Попал…
Партнер раздумывал. "Москвич" тем временем снова лихо обогнал — теперь сразу две машины, даром что подъем. И в самом деле двигатель у него был отличный… Чингиз рванулся следом, хотел с ходу обойти и серого, но тот снова наполовину высунулся из ряда влево, а навстречу пер с горы широкий "Икарус". Чингиз выругался.
— Гэ-шесть!
— Попал…
— Слушай, надо же говорить "ранил" или "убил"…
— А, по-разному играют…
— Гэ-пять!
— Мимо!.. Бэ-два!
— Мимо!
"Москвич" снова кого-то обогнал, снова Чингиз проскочил за ним — и снова серый пыльный задок перекрыл ему путь.
— У-у, шайтан! — пробурчал Чингиз и для крепости добавил по-русски.
Выехали на ровное, дорога снова пошла вниз, но за коротким пологим спуском сразу начинался следующий подъем. Отсюда увидели, что сдерживало поток автомобилей.
Впереди с натугой полз огромный японский автокран "Като" — здоровенная восьмиколесная махина. Такую ни разогнать толком нельзя, ни затормозить. Широченный, негабаритный, он диктовал скорость всем, кто шел сзади него по трассе.
А в рации те же голоса продолжали дурацкую перекличку; даже если и вправду один из партнеров находился в "Москвиче", то играл наверняка не водитель: он, используя хорошую видимость, торопился обогнать всех, кого получится. Чингиз, матерясь через слово, шпарил за ним, как приклеенный, только приговаривал:
— Ай, лихой водила! Его бы на настоящую машину посадить! Слушай, Мурат, запомни номер, поищем, может, к себе заберем…
Проскочили низину — на перегибе центробежная сила чуть вдавила в сиденья — понеслись вверх, обошли одну за другой три машины, и вот "Москвич" повис на левом колесе крана, выжидая момента. "Като" полз на подъем, оглушительно рыча, дизельная вонь лезла в салон через вентиляцию.
— У нас что, окна открыты? — недовольно бросил Арсланов.
— Нет, Алан Александрович, это из-под капота попадает, извиняюсь… виновато ответил Чингиз.
Из рации донеслось:
— А-ноль!
— Какой "А-ноль"? — удивился Хаджи-Мурат. — Ноль не бывает!
И тут серый "Москвич" рванул на обгон — рванул так, словно движок у него был не от "тройки", а от "ягуара". Автокран уже почти выбрался на самый верх, обрисовался на сером фоне осеннего неба. "Москвич" чертом проскочил слева от него, резко ушел вправо и скрылся за громадой "Като".
Чингиз, вцепившись в баранку, пригнувшись, в азарте прижал педаль до полика, потянул влево, огибая широченную задницу крана, чуть не взлетел над дорогой на плавном перегибе — и прямо перед ним возник оранжевый передок КамАЗа-автобетономешалки. Хаджи-Мурат, сидевший справа, успел ещё заметить, как медленно поворачивается на ходу косо торчащий вверх барабан, а Алан Александрович Арсланов на заднем сиденье не увидел и того — его резко швырнуло вперед, на подголовник Мурата, даже через обивку труба оказалась страшно твердой, а потом сквозь рассыпавшееся лобовое стекло на него метнулся огромный, как стена, черный буфер и нелепая, вытертая до блеска скоба под ним…
Роландо видел все своими глазами — "вольво" шел сзади километра на два и оказался на предыдущем холме как раз вовремя. Поток машин, идущих на север, застывал, словно скованный льдом… Роландо подождал, пока проедет последняя встречная машина, велел Артему подъехать по левой полосе сколько сможет, дальше пошел пешком, как и люди из других машин.
Через сорок минут появилась автоинспекция — пост рядом, быстро сообщили.
Чуть пришедший в себя водитель бетономешалки курил в сторонке. На лбу у него наливался огромный синяк — долбанулся в лобовое стекло, правда, не выбил. А ещё было трудно дышать — налетел животом на баранку. Другие шоферы вечно дразнились, что в телогрейке ездит. Ну, у них работа почище, а он целый день возле раствора, никакой одежды не напасешься. А сейчас только телогрейка и выручила: был бы в какой-нибудь пижонской кожанке, не обошлось бы без сломанных ребер. И так не радость, конечно, но ничего — отделался легким испугом… Только руки до сих пор дрожат…
Он так и отвечал на вопросы инспектора — с дрожащей в пальцах сигаретой.
— А шо? Я ж сразу по тормозам, ещё как "Москвич" выскочил по моей стороне… Та моя ж зараза такая тяжелая… Ее так, с ходу, не остановишь… А эти, козлы е. ные… только гонять и умеют, на закрытом подъеме их, идиотов, обгонять потянуло… Та шо ж я мог сделать…
Кто-то из стоящих за спиной сержанта ГАИ вполголоса сказал:
— Спасибо, сам живой остался…
— Если б заранее не притормозил, могло рулевой колонкой грудь пробить, при лобовом столкновении сплошь и рядом так люди гибнут…
Водители, народ опытный, единогласно признали, что шофер с бетономешалки ни при чем. Их скапливалось все больше и больше, и те, что ехали со стороны Чураева, все как один твердили, что серый "Москвич" и синяя девяносто девятка гнали как сумасшедшие — вот и догонялись… "Москвич", правда, успел ускакать, но это ненадолго — кто так гоняет, залетит рано или поздно.