Контр-адмирал действовал быстро и ловко: он умело обращался и с пороховницей, и с намасленной пулей, и с пыжом, и с маленьким шомполом. В другой пистолет он затолкал только обрывок «Морнинг пост». Через полминуты они уже спускались вниз.
В доме было тихо. Никто не выглядывал из комнат, ни один слуга не шел по коридору и не стоял в вестибюле. Но вокруг слышался шепот – казалось, всем все известно. «Пристань» была похожа на дом, заминированный изнутри и готовый взорваться в любую минуту.
Только преданный Хопвит, осунувшийся и немного жалкий, ждал его в нижнем вестибюле. Огромная парадная дверь была распахнута настежь. Внизу, у подножия широких каменных ступеней, стояла запряженная двуколка; спицы колес были выкрашены в синий и желтый цвета. А в двуколке, засунув руки в муфту, сидела Дженнифер и ждала его, как будто она уже знала об исходе поединка и потому оставалась к нему безучастной.
«В конце концов, – подумал Филип, – она часто видела, как я дерусь».
Но не так, как сейчас!
В столовой уже убрали со стола, и лакированная столешница красного дерева тускло поблескивала. Солнце скрылось за тучей. Однако сейчас, двадцать первого апреля, погода была неустойчивой: миг – и солнце снова показалось из-за облака.
Полковник Торнтон, безупречно спокойный, медленно ходил взад и вперед по столовой. Однако он успел отцепить ножны и саблю, снял алый мундир с галуном и высокий черный галстук. Поверх всего на стуле висела его белая портупея с патронной сумкой.
– Никакого нарушения правил? – осведомился он, поднимая брови и ероша кружевной ворот сорочки.
– Никакого, – отвечал Филип, снимая сюртук и жилет. – После вас!
– Французы правы в одном, – как бы между делом заявил полковник Торнтон. – Они говорят, наши кавалерийские мундиры такие узкие, что мы не можем как следует целиться правой рукой. Ей-богу, правда!
– Господа! – окликнул их сэр Бенедикт.
Заслышав в его голосе резкие нотки, знаменовавшие напряженную подготовку к убийству, соперники подняли головы.
– Пистолеты заряжены и готовы. Кажется, сейчас стало немного темнее. И все же… Поскольку вы являетесь вызывающей стороной, полковник, вы выбираете позицию.
Полковник Торнтон встал с южного конца стола, спиной к трем большим окнам.
– Отлично! – воскликнул он. – Я стану спиной к свету. Филипу показалось, что ноги у него сделались ватными.
Он направился к северному концу стола.
По левую руку от него находился высокий беломраморный камин работы Адама. Напротив, чуть поодаль, стоял буфет с закусками и напитками, а над ним висела написанная маслом картина «Мадонна с младенцем». Противники стояли так близко, что могли бы, наклонившись вперед, схватить друг друга за горло.
Сэр Бенедикт Скин, держа заряженный пистолет в левой руке, а незаряженный в правой, повернулся спиной к камину:
– Итак, господа…
– Скорее! – процедил полковник Торнтон. Филип промолчал.
Сэр Бенедикт положил на стол заряженный пистолет рукояткой к полковнику, а дулом к Филипу. Незаряженный пистолет он положил напротив; дуло его находилось всего в одном-двух дюймах от пистолета полковника Торнтона.
Затем сэр Бенедикт вернулся на свою позицию – спиной к камину.
– Далее! – сказал он. – Каждый из вас берет пистолет и проверяет, хорошо ли он заряжен. Лорд Гленарвон?
Филип сделал то, что было велено.
– И… именно так, – сказал он.
– Полковник Торнтон?
– Да, все нормально, – отвечал полковник, подкидывая пистолет в руке и любуясь перламутровой инкрустацией на рукоятке. – Да, клянусь Богом!
– Господа, поднимите пистолеты.
Послышался тихий, приглушенный щелчок – противника взводили курки.
– Положите пистолеты на стол, – скомандовал сэр Бенедикт, – на то место, где они лежали прежде. Если пистолеты будут лежать по-другому, я должен их поправить.
Дуэлянты положили пистолеты на место: послышался глухой стук.
Сэр Бенедикт достал очень большой красный носовой платок в белый горох. Здесь такой платок казался нелепым, как кукла среди мертвецов. Однако никто ничего не сказал.
– Сейчас я досчитаю до трех, – продолжал сэр Бенедикт, – и на счет «три» брошу платок!
Неожиданно капризное, как всегда в апреле, солнце выглянуло из-за туч. Его бледные, но необычайно яркие лучи осветили светло-зеленые стены и выступающие из стен колонны с бело-золотыми каннелюрами. Солнечные зайчики заплясали по полированному красному дереву и ослепили Филипа.
Полковник Торнтон оскалил превосходные искусственные зубы.
– Тебе конец, Гленарвон! – прошипел он. – На этот раз, черт меня побери, тебе конец!
– Полковник Торнтон! Молчать!
Полковник расхохотался. Филип не произнес ни слова.
– Вам, – невозмутимо продолжал сэр Бенедикт, – не нужно следить за платком. Когда я скажу «три», вы берете пистолеты и стреляете так, как считаете нужным. Готовы? Раз!
Тишина в доме стала почти ощутимой. Полковник Торнтон стоял, широко расставив ноги. Он прикидывал в уме расстояние и радовался, видя, как солнце бьет в глаза его противнику.
– Два!
Единственный из троих, сэр Бенедикт почувствовал, как лоб его покрывается испариной. Он поднял платок и посмотрел на незаряженный пистолет, лежащий перед Филипом.
Филип моргнул и слегка сместился вправо.
– Милорд! – послышался вдруг голос Хопвита из-за двери. – Судья и констебли! Они…
– Три!
Платок в белый горох упал на пол.
Но Филип Клаверинг уже бросился вперед с такой скоростью, что сэр Бенедикт едва успел его заметить. Молнией выбросив вперед правую руку, он схватил пистолет за дуло и швырнул вперед.
Полковник Торнтон тоже не зевал. Он схватил свой пистолет за рукоятку, прицелился и уже поднял локоть, готовясь выстрелить, когда рукоятка пистолета, брошенного Филипом, опустилась на его голову с жидкими напудренными волосами.
Полковник опоздал на полторы секунды. Локоть его ударился о стол. Пистолет выстрелил наугад. Тяжелая пуля срезала угол каминной полки, со звуком лопнувшей струны отскочила в сторону и ушла в стену под картиной, изображающей Мадонну с младенцем.