169335.fb2 Точка росы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Точка росы - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Глава 5“И БУДУТ МЕЛЬНИЧИХИ ПРАЗДНЫ, И БУДУТ ИХ... МАЛО”

I

Тайник вскрыли в седьмом часу утра, как и предполагал Клякса. В это время в борделе технический перерыв, обусловленный необходимостью уборки и отсутствием клиентов. Только гиперсексуальный маньяк помчится в такую рань, в промозглую питерскую ночь, искать пылкой любви.

Одинокая машина наружки стояла все там же, где остановилась два дня назад. Бензин подвозили в канистрах. Морзик и Дональд, заранее строго предупрежденные шефом, не спали. Андрюха, включив маленькую лампочку, свисавшую с зеркала на проводе, уткнулся в конспекты. Вовка, сидя за рулем, уныло поглядывал в монитор на опротивевшее до тошноты изображение края кровати с паркетом. Была его очередь пасти картинку.

— Всего-то разок и развлеклись... — ворчал он. — Хорошо, что этот кореец стащил девчонку на пол... Андрюха, давай запись посмотрим!

Лехельт, не отвлекаясь, отрицательно помотал головой.

— Ну давай! А вдруг там что-то интересное?! Он мне каким-то подозрительным показался...

— Все, что там есть интересного, ты уже видел много раз... И не забудь стереть перед сменой, а то Клякса опять ругаться будет. Смотри, давай...

— Скукотища на это смотреть! Брось зубрить, давай поболтаем! — он принялся толкать Лехельта могучим плечом. — Чему вас там в универе учат? Вот что ты все зубришь? Что это развивает?

— Расширяет кругозор... отстань!

— А для разведки это зачем?

— Я же не собираюсь всю жизнь быть разведчиком... Развивает логическое мышление...

— Ты думаешь? А я больше полагаюсь на свое чутье. Интуиция у меня просто собачья. Вот чувствовал, что вчера зарплату не дадут, — и не дали!

— Ну — это легко! Я тебе могу сказать, что ее и сегодня не дадут. Статистика...

— Ничего не статистика! Не веришь, что у меня чутье лучше, чем у тебя?

— Если честно — не верю. Вруби двигатель, аккумулятор садится...

— Нет, ты погоди! Закрой на фиг свои тетрадки! Ты меня задел! Вот хочешь — проверим? Хочешь?

— Да отстань ты! Дай позаниматься! У меня зачет завтра! Сегодня уже!

— Ага! Ага! Сдрейфил!

— Не толкайся, мешаешь же! А как ты хочешь проверить?

— Да есть тысяча способов!

— Например?

— Ну-у... — Морзик замялся. — Ну-у... Вот давай загадаем, кто первый выйдет из того подъезда? Я говорю — мужчина, а ты?

— И я тоже — мужчина.

— Нет, так нечестно, ты должен сказать: женщина!

— Почему это я должен сказать “женщина”, если мне интуиция подсказывает, что мужчина? — заартачился Дональд. — Они раньше встают!

Он тоже не любил проигрывать.

— Да нет у тебя никакой интуиции! Ты холодный, расчетливый и скользкий тип! Логический, как мой компик.

— У тебя есть компьютер?

— Да... подкалымил тут маленько и купил... Выиграл в клубе бой без правил... Ты только Кляксе не говори. Игрушки — обалдеть! Прихожу — даже поесть нет времени! Во! Даже похудел!

— Смотри, не покалечься... не хочу я щупать твой жир!

— Не дождетесь! Смотри, смотри! Да не туда! На дверь смотри!

Лехельт, кинувшийся было к уныло мерцающему экрану монитора, убрал руку с кнопки пуска записи и поднял взгляд. Дверь подъезда, послужившего предметом спора, медленно приоткрылась. “Наружники” затаили дыхание... На улицу выбежала большая пушистая дворняга.

Разведчики озадаченно переглянулись. Андрей хихикнул.

— Кто пойдет проверять — сука или кобель?

— Это не в счет! — махнул ручищей сконфуженный Черемисов. — Вот давай лучше профессионально поспорим: кто влезет в тайник? Я говорю — женщина, а ты?

— А у меня есть выбор? Я говорю, что мужчина...

— На что спорим? На пиво уже надоело!

— Кто проспорит — на следующем инструктаже три раза кукарекнет!

— Хи-хи!... — Морзик представил лицо Зимородка и поежился. — Смотри, ты сам предложил... Только всерьез кукарекать, без дураков! А то в прошлый раз поспорили, что споешь Шубину “В универмаге наверху купил доху я на меху...” — а ты прикинулся, что горло заболело!.. Пробекал там что-то непонятное!

— Ничего я не прикидывался, — хитро улыбнулся Андрюха, — И я тогда вовсе не проспорил!

— Проспорил, проспорил! Записка у курьера была не в желудке, а в заднице!

— Анус — это логическое продолжение желудка!

— Но попала-то она туда не тем логическим путем!

Продолжая этот содержательный и полезный спор, они коротали время, как вдруг привычный свет от монитора померк — экран заслонила чья-то спина. В ту же секунду Лехельт дернулся, чтобы включить запись, но то ли от неловкости, то ли потому что его древняя (“магу” было далеко за 10 лет) японская техника не любила поспешности, кнопка видеомагнитофона отскочила и упала на пол.

— Ох ты, блин! — выпучив глаза, Вовка беспомощно тыкал толстым пальцем в пустую дырку, — Сломалось, блин...

Лехельт кинулся было ловить увертливую кнопку, но быстро опомнился. На экране кто-то двигался — и надо было хотя бы увидеть, кто это. В таких ситуациях стоит растеряться на пару секунд — и все трехсуточные мучения коту под хвост. К тому же его своевременно осенило.

— Секи экран! — властно скомандовал он, и Черемисов безропотно послушался, уставился в монитор, охватив его руками, точно опасался, что экран убежит или отвернется.

— Убери лапы — монитор свернешь! — крикнул Лехельт, и Вовка поспешно отдернул от экрана красные ладони.

Сам Андрей схватил с заднего сиденья приготовленную на всякий пожарный видеокамеру и, полный упований на японскую оптику, откинулся как можно дальше назад и принялся снимать экран монитора.

— Ты гений! — прошептал Морзик не глядя, услышав только тихое журчание моторчика. — Только это тебя не спасет... Видишь? Придется тебе кукарекать!

Андрюха взирал на происходящее через видоискатель камеры. Уборщица лет тридцати, с прекрасной фигурой, в коротком синем халате, встала на колени, согнулась и стала шарить рукой под кроватью. Морзик зацокал языком.

— Знаешь, это даже сексуальнее, чем с тем корейцем! Чего она так долго возится?

— Там неудобная крышка... в задней стенке кровати...

— Ты снимаешь? Этот оперативный эпизод я готов смотреть сто разборов! Только как следует снимай! Все тонкости!

— Не учи ученого... башку убери, не лезь в объектив...

— Интересно же... И кукарекать учись! Прямо сейчас начинай тренироваться! Чтоб никакой “фанеры”, понял?

— Ладно! — с досадой сказал Лехельт. Уборщица извлекла, наконец, содержимое тайника и поднялась с колен. Отряхиваясь, она обернулась и взглянула прямо на разведчиков. И хоть Лехельт знал, что “глаз” замаскирован надежно, сердце его замерло на несколько секунд.

Лицо женщины в обрамлении прямых, соломенного цвета волос, было слегка неправильным и рябоватым, но странным образом вызывало желание. Персонал борделя был подобран грамотно.

— Она простушка — но еще очень даже ничего... — оценивающе сказал Морзик. — Старовата, конечно... Им обоим было по двадцать с небольшим. Вдруг фигуру женщины заслонило что-то широкое, темное. Некто сделал два шага вперед от стены с находившимся в ней объективом “глаза” — и разведчики увидели спину стройного мужчину. Он разговаривал с уборщицей, похлопывая ее по груди, потом опустил руки — и оба они вышли из кадра.

— Ara! — торжествующе сказал Лехельт. — Ничья!

— Ничего не ничья! — возмутился Черемисов. — Она же лезла в тайник! Мы об этом спорили!

— Но он при этом присутствовал! Они оба вскрывали тайник, а кто именно лез — неважно! Она уборщица, а он — начальник, вот она и лезла!

— Ты хочешь сказать, что все у него?!

— Не знаю... не видно было. Когда она вставала, у нее был черный пакет...

— Точно, я тоже видел!

— А потом она подошла поближе — и рук не стало видно... Этот тип мог у нее взять, запросто!

— Так кого же нам тянуть?! Кто выведет Лермана на резидента?! Если мы ошибемся, он нам все поотрывает! Это еще тот старикашка!

— А вот мы у него и спросим.

Велев Морзику продолжать наблюдение, Дональд вызвал базу.

— База, ответь “троечке”! Добрый вечер!

— Какой вечер... утро уже! — отозвался осипший за ночь оперативный.

— Неважно! У нас есть выемка!

— Молодцы! — дежурный оживился. — Шубин вечером звонил, спрашивал! Засняли?!

— Ну... да... в общем, да. Должно получиться.

— Что-то ты загадками говоришь, “тройка”... Так “да” или “нет”? Что мне докладывать?

— А ты можешь ничего не докладывать? Кто тебя за язык тянет? Мы приедем на “кукушку” и там посмотрим!

— Должен же я свою работу показать... — недовольно ответил оперативный. — Сижу тут всю ночь... из двери дует... А если спросят?

— Если спросят — скажи, что не уточнял!

— Вот уж фигу! У вас там накладки — а мне отдуваться?

— Ну ты нудный! — крикнул в микрофон Морзик. — Я через час сменюсь — и разберусь с тобой!

— Не выйдет! — хихикнул дежурный. — Через час я уже уеду домой! Баиньки! Ваш опер тут дрыхнет на диване в комнате отдыха. Третий день тут ночует... забавный старикашка... Позвать?

— Зови! — в один голос крикнули Дональд и Морзик. — Он нам как раз и нужен!

Властный каркающий голос Лермана раздался минуты через три. Выслушав доклад, опер ненадолго задумался, потом скомандовал:

— Разделяетесь и тянете обоих!

— Я так и думал... — прошептал Лехельт, корча Морзику страшные рожи. — Борис Моисеевич, у нас смена через час заканчивается!

— Если успеете — передайте объекты по смене. Я предупрежу Кляксу. Если нет — тяните сами. Это приказ. Вас подменят по ходу.

— Знаю я эти подмены по ходу... — заворчал Морзик. — То не нашли, то опоздали... в общем, тянуть нам их до обеда... Блин, собачья работа!

— Будьте готовы остаться на подстраховку, — бесстрастно продолжал Лерман.

— Ну это вообще!.. — возмущению Морзика не было предела.

— Плакал мой зачет... — печально сказал Лехельт. — “Препод” меня убьет. Сожрет с потрохами.

— Я в ваши годы целые дни на улице работал, — сказал Лерман насмешливо.

Морзик выхватил у понурившегося Андрюхи микрофон.

— Борис Моисеевич, а кто пойдет снимать “глаз”? Можно я пойду? В награду? Ведь это мы их засекли! Нельзя оставлять казенное оборудование!

— Я сам пойду, — отвечал опер. — Дешевле обойдется.

— Вы еще можете? — простодушно изумился Морзик.

— Что — “можете”? Я могу представиться пожарным инспектором, дурак! Работайте, не отвлекайтесь. Командир ваш пришел, пойду его обрадую... Молодцы!

II

К дому Дудрилина Тыбинь не спешил. Они с Лерманом решили, что для убедительности надо прийти чуть позже. Какой “подсадной” станет опаздывать, рискуя потерять канал? К тому же Старый был уверен, что его новый хозяин сам вылезет из постели лишь к двенадцати. Михаил шел от автобусной остановки вразвалочку, сладко позевывая, втягивая ноздрями новый, будоражащий аромат. Ворот рубахи хранил запах Ритиных тонких рук.

К его удивлению, Александр Борисович Дудрилин, злой как черт, уже нервно прогуливался у ворот перед домом, сверкая в раздражении очками и по-собачьи скаля желтые кривые зубы. Руки он засунул в карманы нового желтого реглана, абсолютно такого же, как тот, что был изорван вчера. Судя по всему, Александр Борисович любил постоянство.

— Почему опоздал?! — желчно крикнул он. — Двадцать процентов долой! Что смотришь, как гусь на градусник? Чего морда такая мечтательная?! У-у-у! — неожиданно взвыл он, выпятив губы, очевидно, передразнивая выражение лица Тыбиня. — Мечтатель, я тебя в телохранители беру, понял! А с такой мордой ты явно не о моем теле думаешь! Еще раз такую морду увижу — еще двадцать процентов долой! Учти, меня охранять трудно! Уже пятеро пробовали — никто не остался!

— Это понятно... — пробормотал Старый.

— Что понятно? — подозрительно спросил Дудрилин, поднимая воротник реглана. — А ты почему сегодня без машины? У тебя ведь вчера таратайка была!

Машина “наружки”, подбросившая Старого, стояла за поворотом у остановки автобуса. Клякса, Кира и Пушок прикрывали его, а на подмену Морзику с Дональдом Лерман пообещал отправить другой свободный наряд.

— Так ведь... это... — развел руками Тыбинь, — ведь у тебя за рулем придется...

— Верно... догадлив... — точно сожалея, скривился Дудрилин. — А чего это ты мне тыкаешь?! Меня называть только на “вы”! Повтори!

— Вы... — покорно мукнул Старый.

— Еще разик! Хватит... развылся тут... А чего это ты тут вчера делал? Куда ехал? Кто ты вообще такой?

В такие вот минуты и проверяется на прочность опер, разрабатывавший легенду прикрытия. У Тыбиня не возникло проблем. Лерман сумел угадать все вопросы Дудрилина. Все до одного. Им были также подобраны добротные документы из комплекта паспортов и удостоверений всевозможных служб, заранее заготовляемых в ОПС на каждого разведчика.

Дудрилин, кривясь, вернул паспорт и брезгливо вытер руки о платок.

— А что это у тебя за синяк на шее? Засос? Горячая подруга попалась? Что молчишь?

Старый пожал плечами в искреннем недоумении. Этого вопроса Борис Моисеевич не предусмотрел. Тыбинь, стыдливо прикрывая пятно шарфом, пытался сообразить, заметили ли что-нибудь Кира и Клякса.

— Оставь! — осклабился Дудрилин. — Знаки любви украшают мужчину... Стрелять умеешь? — он достал из кармана “вальтер”. — Убей ворону!

Старый мог бы положить ворону на ветке сквозь куртку, не вынимая пистолет из кармана. Однако смешно расставил ноги и прицелился, как делают милиционеры на стрельбище, и поспешно выстрелил. Стая с оглушительным карканьем сорвалась с огромной березы, закружилась над поселком. Одна из ворон, кувырнувшись через голову, упала в снег кверху лапками. По шоссе, подвывая мотором, пронесся мимо автомобиль Кляксы — стреляли...

— Оставь себе, — сказал Дудрилин про пистолет. Проверка была закончена. Дудрилин нажал на кнопку на столбике и ворота открылись. Сияющий “мерседес” мягко выкатил на дорожку. Зосим, сегодня с волосами, распущенными по плечам, проворно выскочил из машины, зыркнул на Тыбиня и ушел в дом. Ворота закрылись.

В одном из окон второго этажа что-то блеснуло. Александр Борисович, собачьим чутьем уловив взгляд Тыбиня в сторону, обернулся и задрал голову.

— А-а! Алька проснулась... интересно стало... Хрена ей! Поехали!

Он вообще был невероятно, по-звериному чуток ко всему окружающему.

Тыбинь направился было к месту водителя.

— Куда! Пошел вон! Сам поведу! Ты небось такие тачки только на картинках видел! Присмотрись сперва, а то и меня угробишь, и машину! А машина — это красота! Женщина — это первая красота, а машина — вторая!

Несмотря на грубость, Старый не мог не признать правоту и предусмотрительность хозяина. Хотя, на самом деле, он умел водить все марки машин, даже самые экзотические. Даже трактора.

Дудрилин водил хорошо. Для дилетанта, конечно. Сам он при этом, конечно, полагал, что водит как ас. Они выехали на Таллинское шоссе и помчались к городу. Машина Зимородка поначалу не отставала.

Вскоре, однако, Александр Борисович прибавил и попер по разделительной, да так, что встречные от него шарахались. Он, как и многие толстосумы, полагал, что если у тебя много денег, то подчиняться правилам необязательно.

— Ну как? — горделиво спросил он, искоса поглядывая на Старого.

— Нарушаете... — демонстрируя ментовскую дубоватость, промямлил Тыбинь. — Давайте лучше я...

Дудрилин только рукой махнул.

— Хорошие женщины обалдевают от быстрой езды, запомни! Если она настоящая стерва — обязательно балдеет от скорости!

На счастье, запиликал мобильник. Разговаривать и гнать было неловко — и он сбавил скорость. Александр Борисович, при всем лихачестве, дорожил своей жизнью и здоровьем.

— Да! — кривя губы, крикнул он. — Наплевать! Пускай ждут! Когда приеду — тогда и приеду! Фак ю!

И, сделав неприличный жест, выключил мобильник.

Он мчался целеустремленно, жадно поблескивая глазками сквозь очки, — но вдруг, увидав что-то, круто свернул из левого ряда к обочине, распугивая законопослушных автолюбителей, и остановился. Старый “опель-кадет”, едва не вытесненный Дудрилиным на тротуар, заехал спереди и притормозил. Двое парней выглянули, открыв дверцы, и вразнобой заорали:

— Лохарь! Руки поотрывать тебе надо! И в задницу вставить! Недомерок!

И тут с Александром Борисовичем случилась истерика. Брызгая слюной, трясясь и бледнея от злобы, он бил короткими ногами в полик салона и верещал:

— Быстро, быстро, быстро! Дай им в морду!

Оказывается, он был невероятно чувствителен к насмешкам над своим ростом.

Старый выбрался на улицу и, не желая бить ни в чем не повинных парней, выпятил челюсть, засопел и пошел на них, расставив руки и скорчив такую рожу, что парни стушевались и поспешно прыгнули в машину. Хлопнули дверцы — “опель-кадет” умчался по Ленинскому проспекту.

Когда Тыбинь подошел к “мерседесу”, Дудрилин сидел, бессильно уронив лицо на рулевое колесо, — потный, бледный, несчастный.

— Никто меня не любит... — сказал он, глядя в никуда, голосом, полным отчаяния. — Вот так меня все и обижают... с самого детства...

Мокрые волосенки прилипли к шишковатому черепу. Взгляд у Александра Борисовича был как у побитой собаки.

— Понимаешь... — доверительно зашептал Дудрилин, делая ему знак нагнуться, — меня хотят убить!.. Может, вот эти самые... в машине... У меня собачье чутье! Я чувствую! Это случится скоро!

Он подозрительно заглянул в спокойные холодные голубые глаза Тыбиня.

— Ты не смеешься? Это хорошо, что ты не смеешься. Если бы ты засмеялся, я бы тебя сразу уволил... Вот увидишь, что я прав... я всегда бываю прав...

Он выбрался наконец из “мерседеса”, отчаянно преодолевая страх открытого пространства, гордо выпятил узкую грудь, задрал голову и, не глядя по сторонам, зашагал в ювелирный магазин. “Может, ты и сумасшедший, — подумал оперуполномоченный, глядя на высоко поднятые, напряженные плечи Дудрилина — но страшно тебе по-настоящему”.

Нервозность и подозрительность шефа заставили его внимательно оглядеть улицу. Он принялся прохаживаться вдоль ряда автомобилей, с удовлетворением отметив, что неподалеку припарковалась машина Кляксы. В куртку Старого встроен был радиомаячок, и Зимородок, потеряв “мерседес”, легко нашел его по сигналам пеленгатора.

— Привет, привет, — проговорил Михаил в ССН, запрятанное под рубаху.

Машина мигнула габаритными огнями. Они условились работать молча, чтобы не выдать Старого.

Заглянув в магазин, Тыбинь увидел, что Дудрилин бродит вдоль витрин с драгоценностями. Старый отошел к “своей” машине, осмотрел ее на всякий случай повнимательнее, но никаких посторонних предметов не обнаружил. А у него был нюх на закладки! Вряд ли Александр Борисович смог бы найти в Питере лучшего телохранителя, даже если бы обратился в самые крутые охранные агентства. Но он и не подозревал о том, что сегодня был в такой безопасности, как никогда.

Покуривая, Старый стоял у машины и наблюдал за входом в магазин. Его внимание привлек неприметный человек среднего роста. Появившись откуда-то из-за угла, незнакомец, широко шагая и размахивая руками, решительно схватился было за позолоченную ручку темной стеклянной двери магазина, но вдруг нервно оглянулся и посмотрел, что делает Тыбинь. Он именно за этим оглянулся. Старый четко его засек. Они встретились взглядами — человек тотчас оставил намерение войти в магазин и поспешно бросился наутек, назад, за угол, откуда пришел. Бросив сигарету в снег, Михаил вразвалку добежал до угла — но человека уже нигде не было видно.

“А ты, кажется, вовсе и не сумасшедший...” — подумал разведчик, глядя, как Дудрилин осторожно высунул голову из дверей магазина, прежде чем выйти.

Теперь Александр Борисович посадил его за руль, а сам сел сзади и принялся разглядывать купленное украшение.

— Прямо езжай... — небрежно бросил он. — И покрутись где-нибудь... Ты знаешь всякие ментовские приемчики, чтобы проверить, нет ли за нами хвоста? Я слежку чую... Вон тот голубой “Жигуль” за нами давно тянется...

Тыбиню оставалось лишь мысленно подивиться действительно собачьему нюху Дудрилина. Подпустив Кляксу поближе, он помигал ему габаритами, а потом пошел выделывать классические “отрывы”, петляя между кварталами, пока Дудрилина не укачало от частых поворотов. Машина “наружки” затаилась где-то: опытный Зимородок понял, что дело нечисто.

Завидев стайку скучающих девочек-подростков, Дудрилин велел остановиться. Приветливо улыбаясь, он подозвал девчонок и дал им рублей двести денег.

— Пусть привыкают... задарма иметь деньги от незнакомых мужчин... Езжай на улицу Корзуна... знаешь, где это? Хорошо... Никому не рассказывай, куда мы ездили, понял? Это моя тайна... Там живет настоящая красавица... первая красавица Питера... а может, и России. Все эти “миськи Вселенная” — дешевки кривоногие по сравнению с ней! Уж ты мне поверь!

Дудрилин мечтательно закатил глаза, перебирая тонкую золотую цепочку с изящным кулоном.

— Думаешь, самые красивые женщины ездят в “мерсах”? Нет, они ездят в метро и на трамваях, я точно знаю! Моя красавица живет в раздолбанной грязной “точке”, на двенадцатом этаже, с мамой, папой и двумя братьями... У них месяцами не бывает горячей воды... Ей семнадцать лет, но выглядит она на двадцать — и она чудо как хороша!

Когда Дудрилин заводил речь о женщинах, он переставал сквернословить и кривляться. Даже голос его менялся и становился не таким визгливым и противным.

— Здесь останови! — скомандовал он и добавил: — У нее сегодня дома никого нет...

Страх с него как рукой сняло. Теперь он дрожал и трясся от возбуждения.

С полчаса Тыбинь проторчал в машине у подъезда старой двенадцатиэтажки. Дудрилин вернулся без золотой цепочки, руки в карманы, воротник поднят. Вид он имел несколько обескураженный, очки съехали набок.

— Улыбаешься?! — яростно набросился он на Тыбиня. — Двадцать процентов долой! Я не шучу! Ты так скоро мне должен будешь! Поехали!

В дороге он сначала был молчалив, потом отмяк, разговорился. Ему хотелось с кем-то поговорить. Видно, он и впрямь маялся от одиночества.

— Женщины — это загадка, точно! — разлагольствовал он, забравшись с ногами на заднее сиденье и вертя головой по сторонам. — Каждая нормальная женщина втайне мечтает быть проституткой! Мне один психоаналитик говорил, что это рудимент первобытного строя... с общностью жен. Рудимент — это не рыжий мент, не обижайся! Ха-ха-ха!.. Это так... слово такое...

Запищал мобильник. Лицо и голос владельца борделей тотчас преобразились.

— Ну! Да, я, кто же еще! Уговорила? Молодец, цыпа! Получишь, получишь... Теперь на неделе пусти пулю через своих клиентов, что Розу просят повторно сдать пробу на СПИД. Повторно, поняла?! Это важно! Не боись, врач вызовет ее еще раз. Я уже проплатил. Теперь главное, чтобы все об этом узнали, — и вашей конторе крышка! Конечно, я возьму тебя к себе, не вопрос! Нет, в “Гарем” не возьму. Потому что ты толстая крашеная дура, вот почему! Пойдешь к Самвелу. Все. Пока.

Они заехали на какой-то заштатный отборочный конкурс топ-моделей, где Дудрилина уже битый час ждали жюри и конкурсантки. Пока шел конкурс, Тыбинь ждал в сторонке, у стеночки, а Дудрилин сидел за столиком, вел себя на удивление прилично, в отличие от прочих “жюристов”, не скабрезничал и оценивал конкурсанток придирчиво и справедливо.

Потом утомленный Александр Борисович обедал в китайском ресторанчике на Невском, а Старый, наскоро проглотив сосиску в тесте, маялся у входа. Ремесло телохранителя, поначалу такое занимательное, начинало надоедать ему. Лишь воспоминание об утреннем загадочном человеке настораживало.

Отобедав, они отправились на Пороховые, на Ржевку. На Беломорской улице Дудрилин зашел в старый двухэтажный дом. Пробыл он там недолго, а когда вышел, за ним выбежала пожилая толстая женщина и, утирая слезы, на бегу то и дело порывалась поцеловать Александру Борисовичу руку, которую он брезгливо и бесцеремонно отдергивал.

Все это время Старый знал, что прикрытие где-то рядом, но лишь пару раз успел заметить голубенький автомобильчик, сворачивающий куда-нибудь в переулок позади “мерседеса”. Клякса знал свое дело.

Уже темнело, когда они выбрались со Ржевки и покатили по Полюстровскому проспекту. Зажглись фонари — и через фонарь вдоль проспекта выстроились девушки, дружелюбно улыбаясь и зазывно голосуя “мерседесу”. Дудрилин оживился.

— Вишь, стоят! На холоде, без охраны! То ли дело у меня — и врач, и сервис... Эх, дурочки... — вздохнул он с искренним сожалением. — Тормозни-ка вон у той...

Старый, мигнув оранжевым подфарником, остановился — и обрадованная девушка, перебежав проспект, склонилась к окну машины. Дудрилин вышел ей навстречу, дружелюбно скалясь, часто моргая, и забегал глазками по фигуре девушки. Они стояли у машины и разговаривали.

Шестым чувством Старый почувствовал неладное. Сердце стукнуло. Он открыл дверь, опустил затекшие ноги на дорогу и глубоко вдохнул морозный воздух города. Поднял голову — и увидел несущийся на них автомобиль. Ослепленный фарами, Михаил успел лишь ухватить стоящего ближе к нему Дудрилина за ворот пальто и рывком втянуть в салон, упав на спину, увлекая его за собой и треснув затылком о верхний край дверного проема. В то же мгновение раздался глухой удар, а вслед за ним еще один, по железу. “Мерседес” качнуло, дернуло. Чужой автомобиль вихрем пронесся в каком-нибудь сантиметре от торчащих из машины ног Александра Борисовича, вырвал открытую дверцу “мерседеса” — и исчез.

Девушку швырнуло на багажник, а потом отбросило на заднее стекло машины. Затем она скатилась вниз и упала на заснеженный асфальт.

Дудрилин вскочил на ноги, схватился за затылок, заглянул за машину, отпрянул. Его трясло.

— Ты видел, да?! Ты видел?! Пятьдесят процентов надбавки! Поехали скорее домой! Домой хочу!

— А с ней что? Надо бы посмотреть...

— Ты что! Домой, я сказал! Здесь опасно! Что с этой сучкой сделается!

“С тобой все ясно”, — подумал Старый, поспешно отъезжая.

В зеркало заднего вида он успел углядеть, как тормознул у ничком лежащего тела “Жигуль” “наружки”, как выбежали и склонились над лежащей Зимородок и Кира.

В вырванную дверь дуло немилосердно. Ремесло телохранителя и вовсе утрачивало свой романтический ореол. Старый замерз, как в пургу в чистом поле, пока они добрались до прибежища Дудрилина.

Впечатление скрасил лишь гонорар. Перепуганный Александр Борисович дрожащими руками вручил Тыбиню у ворот дома его зарплату оперуполномоченного за три месяца и строго-настрого наказал завтра быть к девяти. Теперь без него он никуда не хотел ехать.

III

Лехельт с Морзиком разделились. Андрей, более искусный в деле пешей слежки и не столь приметный на улице, брал на себя того, кто пойдет пешком. Морзику на колесах доставался тот из подозреваемых, кто поедет в машине.

Женщину Дональд взял легко, прямо от подъезда “Красной шапочки”: прямые соломенные волосы и фигура танцовщицы не позволяли ошибиться. Хлопнув по широкой ладони Морзика, Андрей с удовольствием выбрался из автомобиля, размял, расправил затекшее сильное молодое тело, сделал пару наклонов на ходу. Сунув руки в карманы, нахохлившись и имитируя поспешную походку спешащего горожанина, он направился вслед за женщиной по Двинской улице к Балтийскому вокзалу.

Довольно скоро он обнаружил несоответствие своего типажа окружающим и призадумался. Вокруг торопились, обгоняя друг друга, дыша в затылок, полусонные хмурые питерцы, спешившие на работу. Досыпая на ходу, они были равнодушны друг к другу и к пробуждающемуся миру, меркнущим звездам и алому холодному ветреному рассвету над заснеженными крышами. Женщина резко выделялась в толпе как будто зомбированных, измученных хроническим недосыпанием трудяг. Она возвращалась с работы и, в предвкушении отдыха, не спешила. Чтобы не обогнать ее, Дональд вынужден был притормаживать, чем невольно выделялся из общей массы прохожих, — и никак не мог с ходу подобрать типаж под такую расслабленную, не соответствующую минуте походку. Использовать затасканный шаблон страдающего похмельем алкоголика не хотелось: Андрей был художником в своей профессии.

От фигуры женщины в сером пальто с капюшоном веяло глубоким одиночеством и равнодушием. Она шла в потоке людей, как по пустынной улице, мешая и попутным, и встречным, но точно не замечая никого вокруг. Она поднимала голову и смотрела на тающие в зеленоватом небе звезды так, как будто гуляла в уединенном месте. Некоторые дома вдоль улицы она рассматривала с особым вниманием, улыбаясь каким-то своим воспоминаниям, — и Дональд, наполняясь неведомой чужой грустью, на всякий случай со вздохом сфотографировал эти дома предусмотрительно прихваченным из машины фотоаппаратом. Он был толковым и исполнительным офицером.

В овощном ларьке на Балтийском женщина купила яркие оранжевые мандарины, особенно красивые на фоне белеющих тротуаров, — и Андрей снова сфотографировал ее, уже с профессиональным интересом. Мандарины она положила в черный пакет, который достала из довольно объемистой дамской сумочки с замочком и уголками. А не тот ли это пакет, который...

В ожидании электрички она очистила мандарин, а Дональд, встав чуть поодаль, наблюдал за ней в видоискатель. Фотоаппарат был замаскирован в картонный пакет из-под сока, и можно было периодически подносить его к лицу, не рискуя привлечь внимания окружающих. Лехельт видел несколько грубоватые, первобытно страстные черты ее рябоватого лица, полные, чувственные губы и невольно любовался ею, попадая под власть неведомой и неодолимой силы женского обаяния. В третий раз он сфотографировал ее просто так, без особой нужды, крупным планом. Ему хотелось, чтобы в архиве “наружки” осталась ее фотография.

Работая в составе наряда, контача с объектом лишь периодически, подгоняемый командами Кляксы, сентенциями Волана или приятельскими подколами Морзика, Андрей никогда не ощущал возникновения внезапной связи с человеком, которого они “тянули”. Сейчас же он вдруг осознал себя причастным к жизни этой женщины, сторонним, но не равнодушным наблюдателем. Он не имел собственной воли — она решала, куда им обоим идти и что делать.

Женщина села в электричку на Петергоф. Он вошел в соседний вагон, выждал несколько минут, потом неприметно перешел в ее вагон и сел в двух креслах позади. Он слышал, как она разговаривает с попутчицей, сетует на плохую уборку улиц, на грязь и разруху коммунального хозяйства. Говорила больше попутчица — а женщина отвечала доброжелательно, но односложно и как-то отстраненно. От нее по-прежнему веяло одиночеством.

Она сошла в Лигово и пошла дворами, петляя по кривым дорожкам между домами. Дональд следовал за ней. В тамбуре он вывернул куртку обратной стороной, превратив ее из черной в зеленую, снял шапочку и одел на нос смешные очечки с простыми стеклами. Если на Балтийском вокзале он выглядел как молодой, утомленный ночной сменой мужчина, то на платформу Лигово ступил прогулявшим первый урок тинейджером. Чтобы пакет с фотоаппаратом не бросался в глаза, он спрятал его в пластиковый красный мешочек: порой, меняя типаж, разведчик забывает какую-нибудь второстепенную, но приметную деталь — и тем самым может выдать себя с головой.

Чувство отстраненности и одиночества, исходящее от женщины, захватило и его. У него не было своей личной цели — и это отделяло его от всех людей, спешащих и неспешно прогуливающихся. Он был свободен — и порабощен одновременно...

В молочной палатке женщина купила несколько упаковок йогурта — и Дональд подумал, что у нее, должно быть, есть дети. Андрей смутно представлял, чем именно следует кормить детей, но справедливо полагал, что уж йогурт дети должны есть обязательно. Чувствуя, что путешествие его подходит к концу, он перестал вести скрытое наблюдение, приблизился и вошел в подъезд дома на улице Партизана Германа вслед за женщиной, поднявшись с ней в лифте и выйдя этажом выше. Вблизи она оказалась не столь привлекательной, стали видны морщины и отсутствие одного зуба — но спокойный, равнодушный и чуть насмешливый взгляд оставался все столь же завораживающим.

Андрей вышел из лифта и услыхал, как этажом ниже захлопнулась дверь. Он на цыпочках спустился, прислушался: женщина возилась за дверью, снимая пальто; потом раздались ребячьи голоса. Теперь он знал ее точный адрес.

Старуха из квартиры напротив приняла его за наркомана и погнала прочь. Он вышел на улицу, прозвонил с мобильника на базу, доложил о результатах, в надежде, что его отпустят. Он еще успевал на зачет... Однако Лерман развеял его надежды, велев дожидаться посланного на подмену Сникерса.

Усталый Дональд, про себя браня Лермана, заглянул в магазинчик с крошечным кафе, взял два двойных кофе, несколько бутербродов и устроился за столиком у окна. Он проголодался за ночное дежурство.

За этим же столиком сидел дурно пахнущий человек бомжеватого вида, соседство с которым нисколько не прибавляло аппетита. Можно было пересесть за другой, пустующий столик, — но оттуда Андрею не виден был подъезд, — так что выбирать не приходилось.

Лехельт кусал бутерброд и поглядывал в окно на контролируемый подъезд. Человек по соседству бесцеремонно и с любопытством разглядывал Андрея. Вдруг задергавшись, заерзав под столом ногами, точно собираясь бежать прочь, и приподнявшись в пластиковом креслице, неприятный сосед спросил:

— Пасешь?

Андрей косо глянув, не ответил.

— Я ведь знаю, чего ты тут сидишь... — неприятно ухмыльнувшись, сказал мужчина. — Я и сам ведь... в свои годы-то... да-а! Спуску не давал! А как иначе? Иначе с нашими нельзя... забалуются! Глаз да глаз нужен, верно?!

Он засмеялся, наклонился и попытался похлопать Лехельта по плечу.

— Что — не веришь? Это я сейчас такой стал. А был когда-то — ой-ой! офицер! Почище тебя... Давай-давай, паси, не тушуйся! Хорошее дело делаешь! Ничего, что молодой!.. Бабы — они контроля требуют! Они...

Тут Лехель увидел, как из подъезда торопливо вышла его женщина в сопровождении мужчины. Они сели в синюю “четверку”-пикап, которая незадолго до этого остановилась у подъезда. Андрюха тогда разглядел мужчину, но снимать не стал.

Подхватив пакет с фотоаппаратом, мысленно кляня последними словами невесть где запропавшую смену, разведчик Дональд выскочил из кафе, сопровождаемый гоготом и улюлюканьем бомжа, и побежал наперерез, пытаясь перехватить машину на выезде со двора и увидеть хотя бы номера. Выписывая ногами пируэты на скользком льду, он вывернул за угол и едва не наскочил на маленького мальчика, ведущего на тоненьком поводке громадного пса без намордника. Глаза псины налились кровью, черная слюнявая губа приподнялась с глухим рыком, обнажив желтые клыки.

Андрей замешкался.

— Вы не бойтесь! — доброжелательно и вежливо улыбнулся мальчик. — Проходите! Она добрая!

Псина удивленно и заботливо оглянулась на своего несмышленого хозяина и снова зарычала на Лехельта.

Заслышав за углом шум мотора отъезжающей неизвестной машины, Андрюха отчаянно ломанулся в кусты, едва не разорвал казенное спецобмундирование, упал — и все лишь для того, чтобы увидать мелькнувшую вдали корму синего пикапа, увозящего его объект. Стараясь не расстраиваться, он сказал себе:

“Ну и что ж! Подумаешь — грохнул! С кем не бывает! Пойду, доем бутерброды...”

Но в кафе его подстерегал еще один щелчок судьбы. Его столик пустовал, а на нем, среди крошек от бутербродов, сиротливо стояли пустая тарелка да две чашки из-под кофе. Говорливого соседа и след простыл. Лехельт покачал головой, направился было к стойке — и тут увидал дежурный автомобильчик “наружки”, неторопливо заруливший во двор. Не теряя ни секунды, Андрей помчался навстречу долгожданной смене.

— Быстро, быстро! Они только что отъехали! Туда! Синяя “четверка”-пикап!

Он вскочил на заднее сиденье и лишь потом толком разглядел сменщиков, поздоровался.

За рулем устроился известный всей “наружке” Цаца. Толстый добродушный Сникерс из группы Снегиря сидел рядом. Сникерс улыбнулся:

— Ну у тебя и видок!

— Где вы болтались так долго?! — возмущенно спросил Лехельт, тяжело дыша. — Из-за вас грохнем сейчас объект!

— Понимаешь, такие пробки с утра! — озабоченно сказал Цаца. — Не проехать! Прут прямо по тротуарам!

— А это что?! — Лехельт ткнул пальцем в свертки и пакеты.

— Эй! Ты поосторожнее! — оглянулся Цаца, забыв про дорогу. — Мы заехали в один магазинчик на минуту... Чего ты кривишься?! Ты сам объект грохнул! Номера не засек! Небось в кафешке пропадал, да? Я так и думал! Все Зимородку расскажу! Вот оно, молодое пополнение!

Андрей махнул рукой. Цаца славился своим склочным характером. Ему стукнуло сорок пять, и он вот-вот должен был уйти на пенсию. Когда-то он был неплохим разведчиком, но в последние годы “стравил пар”, бегать ленился и типажи выбирал себе больше все статичные — инвалидов с переломанными ногами. Эта привычка и подвела его однажды, когда объект, вместо того чтобы присесть на лавочку, как предполагал Цаца, неожиданно вскочил в троллейбус. Троллейбус отъехал от остановки — и пассажиры привстали с мест, с изумленным гулом потянувшись к окнам. Там, по тротуару, раскинув по сторонам костыли на манер крыльев, за уходящим троллейбусом вприпрыжку мчался оперуполномоченный Цаца, подобный взлетающему аэроплану...

— Куда ехать? — спросил Лехельта Сникерс.

— Направо! Дай, я сяду за руль!

— Еще чего! — возмутился Цаца. — Я за машину расписывался! К тому же я выиграл приз за оперативное вождение в семьдесят восьмом году!

— Прошлого тысячелетия!.. — хихикнул Сникерс, но спорить с Цацой не стал.

Они еле-еле, как казалось Лехельту, миновали перекресток.

— Куда дальше? — невозмутимо спросил Цаца, притормаживая.

— В центр, я думаю... — неуверенно ответил Андрей. — Только так мы их не догоним! Вон, вон они!

Далеко впереди, в потоке машин, виднелась синяя “четверка”.

— Тормози, — сказал Сникерс. — Я поведу.

Было в голосе этого добродушного толстяка нечто такое, что даже скандальный “пенсюк” счел за благо с ним не спорить. Они проворно поменялись местами — и преследование пошло веселее, только светофоры замелькали. Пикап приближался — а поток машин становился все плотнее, и толстый Сникерс, обливаясь потом, дергал руль направо и налево, вертел головой и чертыхался вполголоса.

Наконец они остановились. Впереди, сколько хватало взгляда, торчали разномастные багажники, курились дымки. Одиноко высился в пробке троллейбус, раскинув рога, точно лось на вырубке. Дональд выскочил и побежал вперед, прижимая к груди фотоаппарат, лавируя между машинами и приближаясь к застрявшей неподалеку “четверке”. Его не отговаривали. Все они понимали, как важно зацепиться. Оперативная работа сродни эстафете: стоит кому-то ошибиться и уронить палочку — и все предшествующие усилия и успехи напрасны...

Он вернулся скоро. Молча сел в машину, махнул рукой и сказал:

— Это не они.

Сегодня был явно не его день...

— Точно не они? — сочувственно переспросил Цаца, причмокнув языком. — Может, плохо смотрел?

Андрей только головой покачал.

— Наплюй, — посоветовал Сникерс. — С кем не бывает...

— Да я и не расстраиваюсь. На зачет опоздал, вот жалость...

Он уныло взглянул на нескончаемую пробку.

— Ребята, не буду я тут с вами загорать... Скажите оперативному, что я двинул на базу своим ходом. Буду часика через три.

— Валяй, — дружелюбно отозвался Цаца. — Можешь не спешить, я попозже доложу. Прогуляйся.

И Андрюха махнул к Маринке. Они не виделись три дня, он лишь звонил ей с мобильника из засады.

Увидав его такого — грязного, небритого, странно одетого и до чертиков усталого, — она всплеснула руками.

— Ну как, поймали?

Андрей не рассказывал ей ничего, она лишь знала, что он где-то кого-то ловит.

— Пойдем, съедим кого-нибудь, — вместо ответа сказал он.

Его вид говорил красноречивее всяких слов. И Маринка повела его в пиццерию, накормила и напоила пивом, рассказала ему институтские новости. Он слушал — и медленно отходил, вспоминая, что кроме резидентов и шпионов есть нормальная жизнь...

Напоследок Маринка его развеселила.

— Между прочим, — сказала она, — Ромка стал такой странный. Все время расспрашивает меня о моих подругах... даже неприлично. И записался на курсы риторики! Обалдеть можно!

IV

Молодой охранник, объект Морзика, не появлялся на Двинской улице довольно долго. Вовка уже стал беспокоиться, не зевнул ли он его ненароком, не выпустил ли через служебный выход за углом. Он подогнал машину поближе и чертовски неудачно застрял в снежных отвалах, перегораживающих съезд на улицу. Задние колеса завертелись, выбрасывая снег, — и машина начала неумолимо садиться на брюхо.

— Давай, давай, давай! — приговаривал Морзик, до упора выжимая педаль акселератора.

Будь они вдвоем с Андрюхой или хотя бы с Кирой, он один бы вытолкнул машину, посадив напарника за руль. А теперь — хоть караул кричи...

По закону подлости, в это время из дверей “Красной шапочки” появился объект. Морзик опознал его со спины, по постановке плеч и посадке головы. На такие вещи у него глаз был наметан. Презрительно покосившись на отчаянно буксующего Черемисова, темноволосый красавец нажал на пульт, и в ответ ему дружелюбно подмигнула огнями белоснежная “тойота”. Небрежно бросив на заднее сиденье компактный кейс, парень еще раз с усмешкой оглянулся через широкое плечо на бедствующего разведчика, чем привел Морзика в неописуемое бешенство. Вовка отчаянно задергал рычаг коробки передач, завертел рулем, раскачивая машину вперед-назад, и вырвался-таки из снежной ловушки, как раз в тот миг, когда “тойота” сорвалась с места.

— Зараза! — ругался Морзик вслед уходящему объекту. — Не иначе ты задницей на дежурстве подрабатываешь, раз на такой тачке рассекаешь! Я тебя растрясу, зуб даю!

— Ты что несешь, салага! — неожиданно рявкнул ему в ответ свирепый бас оперативного дежурного. — Ты соображаешь, что говоришь, и кому?! Я Завалишину все доложу! Это чьей задницей я на дежурстве подрабатываю?! В каком это смысле?! Я этого так не оставлю!

Ахнув, Морзик только теперь заметил, что в пылу борьбы со снежными сугробами нечаянно зацепил тумблер включения связи с базой. На его беду, заступивший с утра оперативным майор Соловьев только недавно приобрел по сходной цене подержанный “форд”...

Поспешно пробормотав сбивчивые извинения, Вовка счел за благо уйти из эфира и припустил вслед объекту, в погоню за рубиновыми огнями “тойоты”.

Морзик, в отличие от Андрея Лехельта, не привык размышлять и комплексовать во время работы... да и в любое другое время. Он знал, что нужно “тянуть”, фиксировать, снимать. Теперь он врубил музычку, пользуясь тем, что сидит в машине один, закурил и гнал по улицам, прихлопывая большими ладонями по шершавой “баранке”, сроднясь с ней, как водитель-дальнобойщик. Его физиономия вытянулась, когда вслед за объектом свернул с Ленинского проспекта на знакомую улицу, где находилась их база.

Белая “тойота” остановилась у здания, в котором располагался один из офисов Дудрилина. Морзик знал об этом из материалов аналитической справки опера. Невдалеке уже видны были ворота “кукушки”. Проехав вперед. Черемисов развернулся и встал за углом, у известного ему запасного выхода. Коротко поговорив с базой, он натянул оранжевый жилет дорожного рабочего, нахлобучил на голову пластиковую каску и прихватил ободранный металлический чемоданчик с надписью “Инструменты”. В ОПС считается, что подписанная тара вызывает меньше любопытства, чем неподписанная. Если, к примеру, на ящике с “ухом” написано “марокканские апельсины”, случайный прохожий обращает на нее меньше внимания.

Помня месторасположение офиса, Вовка взбежал на третий этаж, достал из кармана отвертку и принялся ковырять выключатель. Это тоже относится к разряду классики: человек, занятый делом, подобен подписанной коробке. Впрочем, после неудачи с чайником Морзик скромнее оценивал свои способности к технике и проводку не трогал, а ограничился лишь снятием крышки выключателя.

Молодой человек из “Красной шапочки” вскоре появился в противоположном конце коридора и неспешно прошел в офис. Кейса при нем не было. Прикинув устройство коммуникаций здания, Морзик поднялся этажом выше и вошел в помещение, расположенное над офисом Дудрилина.

— Меня тут эта... послали! — радостно улыбаясь, сообщил он сидевшим в помещении женщинам. — Вытяжку посмотреть. Дайте стульчик, пожалуйста.

Под одобрительными взглядами двух почтенных дам он постелил на стул газетку и лишь потом влез на него с ногами. Дотянувшись до вентиляционной решетки, Морзик проворно просунул в нее миниатюрную подслушку на длинной капроновой нити и по вентиляционной трубе опустил ее до уровня третьего этажа. Закрепив нитку незаметным узлом, он с довольным пыхтением слез со стула.

— У вас полный порядок!

— Спасибо, молодой человек, — сказала одна из дам. — Может быть, хотите чаю?

И едва она потянулась к электрическому чайнику, как свет на всем этаже погас, а на лестнице этажом ниже раздался отчаянный вопль:

— Какая сволочь сняла крышку с выключателя! Меня чуть не поджарило!!

Удивленно вздернув брови, Морзик отказался от чая и поспешно удалился через противоположный выход, сняв от греха подальше оранжевый жилет и пряча под мышкой дурацкую метростроевскую каску.

Потом сидел в машине, одев наушники от плеера, и слушал. Запись шла автоматически.

— Это должно было быть синим с красным, — раздался хрипловатый невыразительный женский голос.

— Очень красиво, — отозвался молодой мужчина.

— Ерунда! Ты продолжаешь подхалимничать. Я же велела тебе быть искренним!

— Прости, ты права, как всегда.

— Ну вот, опять... Запомни, ты от меня ничего не добьешься, если не будешь искренним. Вранья мне и так хватает. Я хочу искреннего чувства, понял?

Судя по всему, говорившие были одни и находились рядом друг с другом. Морзик устроился поудобнее.

— Это же прекрасно, когда люди искренне любят друг друга. Если ты не будешь искренним, я тебя брошу.

— Вот стерва! — прокомментировал в машине Морзик.

— Не волнуйся, — сказал мужчина. — Ты слишком нервничаешь. Это заметно.

— Ерунда! Вам, тупым мужикам, только кажется, что вы все понимаете. Дудрилин тоже говорил, что видит меня насквозь. Пакость очкастая!..

— Потерпи. Уже недолго осталось. Еще пару часов.

— Ты думаешь — у меня нет сердца?! Что я холодная жестокая стерва?! Ты это думаешь?!

— Ничего я не думаю! — раздраженно ответил мужчина. — Просто говорю — потерпи. В конце концов, ты сама все это затеяла.

— А ты почему орешь на меня? Ты кто такой, чтобы на меня орать?! Мальчик с Пальчик!

— Я не кричу на тебя. Могу уйти, если хочешь.

— Ой-ой-ой, какие мы гордые! Никуда ты не уйдешь... пока своего не добьешься. Я знаю, чего ты хочешь. И знаешь что? Меня это за-бав-ля-ет!

— Не хочу ссориться...

— Конечно, не хочешь. Тебе это невыгодно... Убери руки. Свою порцию ласки ты уже получил. Я — твоя хозяйка, между прочим!

— Я помню, — вздохнул мужчина.

Они довольно долго молчали. Складывалось впечатление, что они ждут какого-то события, телефонного звонка...

— Нам лучше сейчас быть где-нибудь на людях, — осторожно сказал мужчина.

— Да, и еще лучше — порознь! — фыркнула она.

— Можно и вместе, главное — на людях. В конце концов, я твой работник.

— Работник... маляр и плотник... Он тебе позвонит сразу после того?

— Сразу, как только сможет.

— Хорошо. Одевайся. Едем обедать. После твоих тисков есть хочется.

— Но это мои трусы...

— Я знаю. Я хочу, чтобы ты надел мои. Представляешь, какая будет хохма, когда тебя арестуют и приведут в камеру!

— Не смешно. Отдай!

— Одевай, я сказала! Я не шучу!

Женщина взвивалась при малейшей попытке перечить ей.

В наступившей затем тишине шуршала одежда.

— Ну, ты довольна? — резко спросил он.

— Очень! В ресторане я буду смотреть на твою суперменскую физиономию — и забавляться! Запирай кабинет! Поехали!

— Надо хоть немного прибраться...

— Надеюсь, что уже не надо. Ты боишься, что Дудрилин сюда еще придет? Нет? Тогда оставь все как есть. А то я буду думать, что ты меня дурачишь, и начну сердиться. А когда я начинаю сердиться...

Хлопнула дверь. Голоса стали невнятными и вскоре совсем затихли. Морзик выключил аппаратуру, убрал наушники и запустил двигатель на прогрев.

Вскоре они появились, щурясь на свет и снег. Женщина оказалась худой и довольно невзрачной брюнеткой. Угловатые порывистые движения выдавали немалый темперамент, но Морзик, предпочитавший несколько иные формы, скорчил удивленную физиономию.

— Кошка драная!

Он сфотографировал голубков, ухмыляясь над тайнами нижнего белья заносчивого охранника.

Они еще попрепирались у машин: парень показывал рукой на свою “тойоту”, предлагая, видимо, ехать порознь, но Алевтина Дудрилина, не слушая его, села за руль спортивного “ситроена”. Бросив печальный взгляд в сторону своей белоснежки, ее спутник со вздохом забрался в машину хозяйки и тотчас принялся тщательно пристегиваться ремнем безопасности.

Морзика это не насторожило — а зря. Дудрилина дернула с места в карьер — и понеслась. Уже через минуту Вовка отстал и потерял из ее виду. Он не мог себе позволить так гнать — Клякса убил бы его за разбитую машину.

Промчавшись туда-сюда по проспекту, свернув наудачу в пару боковых улиц, Морзик расстроенно махнул рукой и доложил на базу:

— Все! Грохнул!

— Куда поехали? — спросил дежурный.

— Обедать куда-то...

— Побудь на связи...

Слышно было, как там, в помещении, оперативный с кем-то перетирает ситуацию.

— Сейчас прочешешь по всем ресторанам, — наконец сказал он Морзику. — Я по топ-плану прикину оптимальный маршрут, — и валяй.

— Эй! — закричал возмущенный Вовка. — Между прочим, моя смена давно кончилась!

— Это приказ. Особые обстоятельства.

— Чей приказ? — падая духом, спросил Морзик. — А впрочем, я и так знаю чей... Ну вы хоть подмогу дайте, волки! Я их могу до вечера не найти!

— Подмогу дадим, — ответила база голосом Лермана, — Еще два наряда будут. Гони приметы машины. А что — по пакету из тайника ничего?

— Ничего, — буркнул Морзик. — А у Андрюхи? Видать, тоже ничего, иначе бы меня не перли в две смены.

Часа два он по подсказкам оперативного объезжал окрестные рестораны. Уже смеркалось. Наконец база сказала:

— Все. Отбой. Мы их зацепили.

— Слава тебе, Господи...

Обрадованный Морзик поспешил было на “кукушку” — но не успел. Дудрилина с любовником выскочили из японского ресторана на Фонтанке как ошпаренные. Алевтина понеслась по улицам города кометой, волоча на хвосте сменный наряд Моца, а молодой альфонс побрел в метро и пропал из поля зрения разведки, затерявшись в толпе.

— Ты понял, да?! — ругался по связи Лерман. — Я их заставлю все метро перерыть заново! А ты встань, пожалуйста, у машины этого пропавшего объекта! Подожди еще часок! Может, он к машине вернется! У нас запарка сейчас с этими президентами... Весь оперативный состав туда бросили. А как только кто-нибудь освободится, мы тебя сменим...

— Да мне уже пофигу все... — обреченно сказал Морзик. — К машине, так к машине... Передайте жене и детям, что вкалываю третью смену...

— Ты же вроде холост? — неуверенно переспросил оперативный Соловьев.

— Да? Это единственная хорошая новость за последние шесть часов...

Охранник вернулся за своей белоснежкой быстро. Похоже, машины он любил больше, чем женщин. Морзик, не спрашивая базу, потянулся за ним. Он сокрушенно трогал поросший щетиной подбородок, старательно закрывал и открывал глаза. Шли уже почти сутки его дежурства. База, если бы смогла, уже подменила бы его.

Он надеялся, что Денис Автурханов, личность которого установил за считанные часы Лерман, поедет домой, на Васильевский остров, и кисло сморщился, когда объект потянул вправо, через Финбан <Финбан — Финляндский вокзал (жарг.).> на Пискаревку. Пошел редкий крупный снег, поднимался ветер. “Дворники” скрипели, мотаясь по стеклу, и Морзику казалось, что он уже никогда не выберется из этой машины, а будет все колесить и колесить по городу... Он опасался уснуть за рулем, поэтому приоткрыл стекло, черпнул налипшего снега и обтер воспаленное лицо.

В цветочном магазинчике неподалеку от заснеженного и темного Пискаревского мемориала Автурханов купил огромный букет, завернутый в белую папиросную бумагу. Затем, подхватив букет обеими руками и прикрывая его от ветра, нервно пригладил волосы и вошел в двери под вывеской: “Туристическое агентство „Шар земной"”. Через полчаса он вновь появился на улице, уже без букета. Цветы несла его спутница, высокая и молодая, с приятным открытым лицом. Когда она улыбнулась, Морзик, прикрывающий от снега объектив фотоаппарата, пробормотал:

— Хоть ты и в женских трусах своей стервы — а я тебе завидую...

Автурханов увез прекрасную незнакомку в ночь, а Вовка Черемисов, пошатываясь от усталости, трясясь от холода, влез в машину и доложил обстановку Лерману.

— Куда тянут? — спросил довольный опер.

— Не знаю, — ответил Вовка, стуча зубами. — Я-то здесь торчу.

— Почему?! Зачем ты их отпустил?!

— Потому что все! Амба! Хватит на сегодня! — и пояснил устало: — У меня бензин кончился...