Тут Мэри улыбнулась и снова поблагодарила хозяйку, но не смогла выразить словами, как дорого ей все, что связано с Хелфордом.
Бассеты догадывались, что напряжение последних месяцев все еще сказывается на ней, и по доброте своей пытались помочь ей оправиться от потрясения. Но они держали открытый дом, и соседи из окрестных мест часто навещали их. И все они готовы были говорить только на одну тему. Сотни раз сквайр Бассет вынужден был повторять свой рассказ, и названия Олтернан и "Ямайка" стали невыносимы для Мэри, желавшей забыть их навсегда. Ее все более тяготило, что она стала объектом всеобщего внимания, что о ней заговорила вся округа. К тому же Бассеты не без гордости представляли ее своим друзьям как некую героиню. Она была преисполнена благодарности к ним и изо всех сил старалась выказать свою признательность, но все же чувствовала себя скованно в обществе любезных хозяев дома. Она не принадлежала к их кругу. Они были людьми другой породы, другого класса. Она их уважала, они даже ей нравились, и она желала им добра, но полюбить все же не могла.
Проявляя чуткость, они старались вовлечь ее в беседу, когда у них бывали гости, делали все, чтобы, встав из-за стола, Мэри не уходила и не садилась в сторонке. А девушка только и думала, как бы поскорее оказаться у себя в комнате или на кухне с конюхом Ричардсом и его румяной добродушной женой.
А сквайр Бассет, блистая остроумием, обращался к ней, будто бы за советом, смеясь каждому своему слову.
-- Вот ведь какое дело, Мэри. Приход-то в Олтернане остался без священника. Может быть, вам занять место викария? Ручаюсь, что из вас вышел бы пастырь получше прежнего.
И она еще должна была улыбаться в ответ... Ее поражало, как можно быть таким толстокожим и не понимать, какие горькие воспоминания вызывали в ней подобные остроты. А сколько раз он повторял, что с контрабандой в "Ямайке" покончено, и если добьется своего, то с пьяными компаниями он тоже покончит.
-- Я очищу это паучье гнездо! И больше уж ни один браконьер или цыган не посмеет сунуть туда нос. Поставлю там честного парня, который никогда и не нюхал бренди. Он будет носить фартук, а над дверью белыми буквами будет написано: "Добро пожаловать". И знаете, кто будут первыми посетителями? Ну, конечно же, Мэри, вы и я. -- Он залился смехом, хлопая себя по ляжкам, и, чтобы не испортить его шутки, Мэри вынуждена была улыбаться.
Шагая по болоту Дюжины Молодцов, девушка раздумывала обо всем этом. И ей стало ясно, что нужно поскорее покинуть Норт-Хилл. И потому, что она чувствовала себя чужой среди этих людей, и потому, что только среди лесов и ручьев родной долины Хелфорда она сумеет вновь обрести мир и покой.
От Килмара навстречу ей ехала телега, петляя по белому снегу, как заяц. Вокруг была безмолвная равнина. Мэри насторожилась. На этой пустоши нет ни одного жилища до самой Треворты. А это далеко, в долине, где течет Уити-Брук. Домик же в Треворте, насколько она знала, пустовал. Его хозяина она не видела с тех пор, как он стрелял в нее на вершине Раф-Тора.
-- Он неблагодарный мошенник, как и все его родичи, -- сказал о нем сквайр. -- Если бы не я, засадили бы его в тюрьму, и надолго, чтобы как следует проучить. Я поймал его с поличным, и он вынужден был сдаться. Правда, отдадим ему должное, он хорошо проявил себя после этого. И, благодаря ему, нам удалось найти вас и того негодяя в черной рясе. А ведь он даже не поблагодарил меня за то, что я снял с него подозрение в том, что он замешан в тех грязных делах. Взял да и уехал Бог весть куда. Так я слышал, во всяком случае. Не было еще ни одного Мерлина, который бы хорошо кончил, и этот пойдет по кривой дорожке.
Итак, домик в Треворте опустел, лошади одичали и вместе со своими сородичами носились по пустоши. А их хозяин уехал куда-то далеко, как всегда беззаботно посвистывая.
Между тем телега приближалась к склону холма, и, прикрыв глаза от солнца ладонью, Мэри следила за ней. Лошадь еле тащилась, низко нагнув голову. Телега была доверху нагружена кухонной утварью вперемешку с матрацами и другими вещами. Кто-то, видно, уезжал со всем своим скарбом. Но кто это мог быть -- ей было невдомек. Только когда телега оказалась совсем рядом, а возница, посмотрев наверх, помахал ей рукой, она узнала его.
Спустившись к телеге, с видом полного равнодушия, Мэри подошла к лошади и, поглаживая ее, принялась что-то говорить ей. Джем ударом ноги подтолкнул камень под колесо телеги, чтобы она не скатывалась вниз.
-- Тебе уже лучше? -- обратился он к Мэри, стоя позади телеги. -- Я слыхал, что ты захворала и лежишь в постели.
-- Кто это мог такое сказать? -- отвечала она. -- Я все время была в Норт-Хилле, на ногах. Бродила вокруг. Ничего такого со мной не случилось, только извелась -- так мне ненавистны здешние места.
-- Прошел еще слушок, что ты устроилась в компаньонки к миссис Бассет. Я думаю, это походит на правду. Там у тебя будет довольно легкая жизнь, прямо скажем. Наверняка они добрые люди, если узнать их поближе.
-- Во всяком случае, ко мне они были добрее, чем кто-либо в Корнуолле с тех пор, как умерла моя мать. А это единственное, что имеет для меня значение. Тем не менее в Норт-Хилле я не останусь.
-- Значит, все-таки нет?
-- Нет, я возвращаюсь в Хелфорд.
-- И что же ты будешь там делать?
-- Попробую снова завести ферму, то есть сначала наймусь к кому-нибудь на работу. На свою ферму у меня пока денег нет. Зато есть друзья в Хелфорде и в Хелстоне. Они помогут мне.
-- А где ты будешь жить?
-- Да в любом доме нашей деревни мне дадут приют. На юге, знаешь ли, мы все добрые соседи.
-- На это мне нечего возразить. У меня никогда не было соседей. Только мне всегда казалось, что жить в деревне -- все равно что в стойле. Заглянешь через забор в чужой огород, и, коли у соседа картофель крупнее твоего, тут же затеешь об этом разговор, потом поднимется спор. А ежели ты готовишь на ужин кролика, то все соседи уже знают об этом по запаху. Черт побери, Мэри, ну что это за жизнь!
Она рассмеялась: он так забавно сморщил нос от отвращения. Затем посмотрела на беспорядочно нагруженную телегу.
-- Что ты собираешься со всем этим делать? -- спросила она.
-- Мне тоже все в округе опротивело, -- ответил он. -- Хочу убраться куда-нибудь подальше от болот и запаха торфа. И от этого отвратительного Килмара, который хмурит на меня свою рожу от рассвета до заката. Здесь все мое хозяйство, Мэри. Все, что у меня когда-нибудь было, -- на этой телеге. Собрал все -- и уезжаю, сам не знаю куда. Где вздумается, там и остановлюсь. Я сызмальства был бродягой, никаких корней, никаких связей, никаких постоянных привязанностей. И смею думать, что так и умру бродягой. Для меня это единственно возможная жизнь.
-- Но в бродяжничестве не найти ни мира, ни покоя, Джем. Наша жизнь -довольно долгое странствие. К чему еще отягощать свою ношу? Придет время, когда тебе захочется иметь собственный клочок земли, четыре стены и крышу над головой -- место, где можно дать отдых уставшему телу.
-- Если на то пошло, то мне принадлежит весь этот край, Мэри: небо над головой вместо крыши и земля вместо постели. Ты -- женщина; твое царство -твой дом и все мелочи повседневной жизни. Я же никогда так не жил и не буду. Одну ночь переночую на холме, другую -- в большом городе. Я люблю ездить туда-сюда в поисках удачи, проводить время в компании незнакомых людей, поговорить с первым встречным. Вот увижу на дороге человека -- и езжу вместе с ним, может, час, а может, год. А назавтра, может случиться, разойдемся. Мы с тобой говорим на разных языках.
Мэри продолжала поглаживать лошадь, чувствуя под рукой тепло влажной кожи. Джем, чуть улыбаясь, наблюдал за ней.
-- В какую же сторону ты поедешь? -- спросила она.
-- Куда-нибудь на восток, за Теймар. Мне, в общем, все равно, -отвечал он. -- Только не на запад. Во всяком случае, пока не стану старым и седым и не позабуду многое. Я подумывал проехать через Ганнислейк, повернуть на север и дальше направиться в центральные графства. Там люди богатые, живут лучше всех. Это подходящие места для того, кто ищет удачи. Может быть, у меня заведутся деньжата, и я смогу покупать лошадей для собственного удовольствия, а не красть их.
-- Там ужасная черная земля, -- заметила Мэри.
-- А что мне до цвета земли, -- возразил Джем. -- Болотный торф тоже ведь черный. В Хелфорде тоже, когда дожди льют, все ваши свинарники полны черной водой. Какая разница?
-- Ты, Джем, несешь всякий вздор, только чтобы поспорить. В твоих словах нет никакого смысла.
-- А как я могу говорить что-нибудь разумное, когда ты прислонилась к моему коню и я схожу с ума, глядя, как твои буйные волосы смешиваются с его гривой? И я знаю, что через каких-нибудь десять минут буду уж по ту сторону холма на пути к Теймару... Без тебя. Ты же пойдешь назад в Норт-Хилл, чтобы распивать там чаи со сквайром Бассетом.
-- Ну, тогда отложи свое путешествие, и поедем в Норт-Хилл вместе.
-- Не говори глупостей, Мэри. Можешь ли ты вообразить меня распивающим чаи со сквайром и покачивающим на колене его детей? Я не принадлежу к его классу, да и ты тоже.
-- Я знаю. Потому-то и возвращаюсь в Хелфорд. Я истосковалась по дому, Джем, хочу снова дышать речным воздухом и ступать по родной земле.
-- Ну и отправляйся. Повернись ко мне спиной и иди -- прямо сейчас. Через десять миль будет дорога, которая приведет тебя к Бодмину, от Бодмина к Труро, а там уж и Хелстон. Найдешь в Хелстоне своих друзей, поживешь с ними, пока не будет готова твоя ферма.
-- Ты сегодня очень груб и жесток.
-- Я и со своими лошадьми груб, когда они упрямятся и не слушаются, но это не означает, что я их меньше люблю.
-- Да ты никогда в жизни никого не любил, -- сказала Мэри.
-- А много ли я знал любви на своем веку? -- ответил он резко.
Обойдя телегу, он ногой вышиб камень из-под колеса.
-- Что это ты делаешь? -- спросила Мэри.
-- Уже полдень, и мне пора в путь. И так я долго здесь прохлаждался, - бросил он. -- Была б ты мужчиной, я предложил бы тебе поехать со мной. Мы сели бы рядом на облучок, ты засунула бы руки в карманы, и мы бы были вместе, пока тебе не надоело бы.
-- Я бы и поехала, когда б ты повез меня на юг, -- отвечала она.
-- Да, но я-то еду на север. И ты не мужчина. Ты всего лишь женщина. И только намучилась бы, кабы поехала со мной. Посторонись-ка, Мэри, да перестань скручивать вожжи. Я уезжаю. Прощай!