- Мы березовые дрова специально сушим. Они быстро горят, жарко и без дыма.
Игорь вытерся жестким вафельным полотенцем и еще раз огляделся.
- Потом посмотришь, пошли обедать.
- Как обедать?
- Очень просто. Завтрак ты, дорогой мой, проспал.
После обеда Пономарев показывал ему лагерь. Они заходили в землянки, посмотрели оружейную мастерскую, склад трофейного оружия, госпиталь.
Игорь знакомился с самыми разными людьми: рядовыми партизанами, командирами и даже комиссаром бригады. Его очень удивило, что в лагере много девушек, причем большинство из них москвички, окончившие специальные школы. День прошел незаметно, уж слишком много новых впечатлений было у Муравьева. До этого он, да и не только он, с жадностью читал в газетах очерки о партизанах. В отрядах побывали писатели и журналисты. Их рассказы всегда были восторженно-приподнятыми. Писали они только об убитых немцах, засадах, пущенных под откос эшелонах. Когда Игорь читал эти материалы, он представлял себе партизан в основном бородатыми стариками или совсем молодыми ребятами-допризывниками. Обычно такими их и в кино показывали.
На самом деле отряд, или, как он именовался, партизанская бригада, был обычным воинским подразделением, с четкой, отлаженной службой, с железной дисциплиной. От обыкновенной кадровой части он отличался лишь разномастной одеждой. Но командиры все были в форме, многие даже со знаками различия.
Когда начало смеркаться, Пономарев сказал:
- Пора собираться. Пойдем заправимся на дорожку.
В землянке собралось несколько человек, как понял Игорь, все работники Харьковского управления НКВД. Один из них быстро разлил по кружкам что-то пахучее из круглой бутылки.
- Ром, трофейный. Ну, давай, ребята. За нас, орлов-оперативников.
Игорь глотнул, у него перехватило дыхание. Ром был необыкновенно крепким.
Все выпили, убрали кружки. Начали закусывать.
- Ты не удивляйся. Это мы только ради твоего отъезда. А так у нас очень строго с этим делом. - Пономарев щелкнул себя пальцем по горлу. - Ты давай закусывай.
Когда пили чай, он наклонился к Игорю и смущенно прошептал:
- Ты мне отлей своего одеколона немного. Понимаешь, девушка одна пришла...
- Да я тебе весь отдам, и мыло, и лезвия, если хочешь. У меня в Москве еще есть. - Игорь обрадовался, что хоть чем-то может отблагодарить хорошего человека за заботу.
- Вот спасибо тебе. А я даже попросить боялся. Я тебе тоже от всех нас подарок приготовил.
Пономарев подошел к кровати и вытащил из-под подушки две блестящие кожаные кобуры.
- На, владей. Парабеллум и "вальтер". Патронов к ним сейчас насыплю.
В дверь землянки кто-то заглянул:
- У вас человек из Москвы?
- Здесь.
- Командир приказал срочно к самолету.
Игорь попрощался с Пономаревым у самолета. Вылет почему-то задерживали. Пилоты нервничали. Муравьев сел на поваленное дерево, закурил, пряча огонь папиросы в кулаке. Он курил и слушал ночь. Она была наполнена звуками. Они то замолкали, то вновь приближались к нему: казалось, что кто-то невидимый играет на странных музыкальных инструментах. Вот в темноте возник протяжный тоскливый крик, возник и оборвался внезапно, словно лопнула струна, а на смену ему спешили другие неведомые звуки и, обгоняя друг друга, смолкали вдалеке.
Ночь была пряной и росистой. И Муравьеву вдруг показалось, что никакой войны вовсе и нет, и захотелось ему, чтобы не кончилось очарование этой прекрасной и теплой ночи.
- Закурить есть? - рядом сел воздушный стрелок.
- На. - Игорь протянул пачку на голос. - Чего ждем?
- Человека одного. Приказ из Москвы пришел, обязательно забрать. Вот и ждем. А ночь-то идет.
- Ну и пусть идет.
- Смешной ты человек. Авиация - расчет точный. Мы можем только в темноте лететь. Со светом "мессера" появляются, встретишь их и... привет родителям.
Они посидели молча, думая каждый о своем. Потом стрелок сказал, тяжело вздохнув:
- А тут приказ: ждите! Командир говорит, давайте еще на сутки задержимся, а из Москвы передают, доставить этого человека немедленно.
Стрелок ушел, а Игорь продолжал сидеть и слушать ночь. Часа через два раздались чьи-то голоса, и сразу же взревели моторы самолета. Муравьев подошел к машине и, уже уверенно поднявшись по трапу, сел на скамейку у борта.
- Все? - пытаясь перекричать шум двигателей, крикнул высунувшийся из пилотского отсека штурман.
- Все! - ответил стрелок.
Машина тряско побежала по полю, металлические скамейки нещадно загремели. Внезапно тряска прекратилась: самолет начал набирать высоту.
Над кабиной опять зажглась тусклая лампочка. И в свете ее Игорь неожиданно увидел немецкую офицерскую фуражку, тускло отливающую серебром. Она лежала в проходе рядом с начищенными сапогами, дальше шли мышино-голубоватые щегольские бриджи.
Перед Муравьевым сидел немецкий офицер. Вернее, нижняя половина была типично немецкой. Вместо кителя с витыми серебряными погонами на белую рубашку была надета кожаная летная куртка.
- Что, - засмеялся незнакомец, - обмундирование мое не нравится? - Он достал из кармана бриджей портсигар, закурил сигарету. - Давайте знакомиться. О вас я кое-что знаю. Вы Муравьев из Московского управления НКВД. А моя фамилия Зимин. Хотите сигарету? Напрасно. Впрочем, дело привычки.
- А вы откуда знаете мою фамилию?
- В отряде сказали. Предупредилли, с кем полечу в Москву. Ну как она?
- А вы давно там не были?
- С тридцать девятого.
- Да все такая же. Конечно, война свой отпечаток накладывает.
- Тяжело было в сорок первом?
- Да как сказать, конечно, нелегко, но...
- А мы переживали очень.