Игорь молчал. Он только теперь начал понимать, что так хорошо на первый взгляд продуманная операция внезапно оказалась под угрозой срыва.
- Немедленно, - жестко сказал майор, - немедленно переодеть Кострова. С начальником МУРа я созвонюсь. Иди.
И уже в спину сказал:
- Данилову, если позвонит, передай: все сделаю.
МИШКА КОСТРОВ
У проходного двора два парня зазывали желающих:
- И только на туза, и только на туза. Как шестерку с восьмеркой подняли, так вы и проиграли. И только на туза. Как туз - так и денег картуз!
Грязными пальцами с обломанными ногтями один из них разбрасывал на фанерке три замусоленные карты. Оба парня были в кепках-блинчиках, под пиджаками грязные тельняшки, брюки заправлены в нечищеные, смятые гармошкой хромовые сапоги. Они казались близнецами, сходство подчеркивали сальные, косо подстриженные челки, спадающие на лоб, и золотистый блеск коронок под мокрыми губами. Вот к ним подошел какой-то человек, полез в карман. Вокруг сразу собралась толпа.
- Ну, дядя, - блеснув коронкой, ощерился парень, - спытай счастье. Оно не лошадь, вдруг повезет.
- Давай.
- Сколько?
- Пятьсот.
- Предъяви.
Человек вытащил из кармана мятые бумажки:
- На, гляди. Теперь ты.
Парень достал из-за пазухи пять сотенных и положил их на дощечку.
- Метать?
- Мечи.
Три одинаковые карты легли рубашками вверх. Человек подумал, выплюнул окурок с изжеванным мундштуком и поднял одну их них.
- Туз, - пронесся по толпе вздох.
- Твое, - с сожалением сказал банкомет и протянул ему деньги. Может, еще? Или струсишь?
- Сколько? - мрачно спросил человек.
- Эх, трус в карты не играет, - парень бесшабашно махнул рукой, - на отыгрыш: ты тысячу, я тысячу. А?
- Годится.
И опять легли три карты. И опять по толпе прокатился восторженный шепоток.
- Может, еще?
- Хватит, - человек, не считая, сунул в карман комок денег и скрылся в толпе.
Ох, и интересная была эта толпа! Кого только не встретишь здесь! Рынок разросся, занял все близлежащие переулки. Это было горькое порождение войны с ее нехваткой, дороговизной, бедностью. Здесь можно было купить все. Краснорожие барыги в солдатских шинелях с чужого плеча могли продать хлеб и водку, пенициллин и зажигалки. Это была грубая и грязная накипь войны. Регулярно ее снимали, эту накипь, но она появлялась вновь, и бороться с ней было необыкновенно трудно. Потому что даже самое мужественное и героическое время имеет пока свои теневые стороны.
Мишка, стоя на углу Большого Кондратьевского, наблюдал за этой толпой и думал; неужели нельзя облить бензином всю эту сволочь? Облить и поджечь, пусть горят. Он даже Зое тихо, сквозь зубы, сказал об этом.
- Зачем же так, Миша? - ответила она. - Здесь не одни барыги. Нехватка, вот люди и понесли сюда то, что могут продать или обменять, и нет в этом ничего зазорного. Люди свое, не ворованное продают или на продукты меняют. А сволочь есть, конечно. Только она здесь-то вся и собралась. Ее, как магнитом, тянет к человеческому горю. Вон, видишь, она кивнула головой в сторону игроков.
Мишка сам давно уже наблюдал, как эти двое внаглую чистят простодушных людей, зараженных азартом.
- Ну-ка, подожди, - Мишка шагнул к толпе.
- Зачем? - Зоя схватила его за руку.
- Сейчас увидишь.
- Миша!
- Так надо.
Мишка раздвинул плечами любопытных, подошел к банкомету.
- Что, товарищ военный, спытай счастье, - улыбнулся парень желтыми потраченными зубами.
- Давай.
- А ставишь что?
- Вот, - Мишка вытянул из кармана золотое кольцо.
- Дай гляну, - сказал второй и протянул руку.
- Смотри из моих рук.
Парень наклонился, внимательно рассмотрел кольцо.
- Рыжье, - шепнул банкомету.
- Сколько против него? - спросил банкомет прищурившись.
- Три куска.
- Идет.
- Предъяви.