- Была, даже в Доме моделей работала, а теперь нет, - она провела руками по куртке, - дядя устроил, чтобы не забрали на трудфронт.
- Страшное время, милая, страшное, - вздохнула хозяйка. - Смотрите, что вам надо, ради бога, не стесняйтесь. Вот кухня, одно окно. Теперь прошу сюда. Проходите. Комната, два окна. А в другой спит мой друг. Вы понимаете?
- Ой, конечно, конечно, - Дмитриева прижала ладонь к губам, конечно.
- Там одно окно. Заходите. Всегда буду вам рада.
Они подошли к дверям, и хозяйка начала поворачивать ручки замков.
- Тоже местная оборона, - улыбнулась она.
- И правильно, жулья-то развелось.
Дверь распахнулась, и с площадки в квартиру шагнул человек. Хозяйка даже не успела вскрикнуть, как твердая ладонь зажала ей рот.
- Спокойно, - сказал вошедший. - НКВД. Где? - повернулся он к Дмитриевой.
- Там, товарищ майор, - показала она на дверь.
- Пошли, Муравьев.
Прихожая заполнилась людьми, но двигались они бесшумно, словно их вообще не было.
Королев подошел к двери осторожно, приоткрыл ее. В небольшой, со вкусом обставленной комнате на диване спал человек. Гимнастерка с петлицами НКВД висела на стуле, там же лежал пояс с кобурой.
Осторожно ступая, Королев подошел к дивану, взял пояс, передал его Игорю, сунул руку под подушку, достал второй пистолет. Спящий только замычал во сне.
- Хороший сон - признак здоровых нервов, - усмехнулся Королев и потряс спящего за плечо.
- Что... - спросил тот, вскакивая, - куда?
- В НКВД, Генрих Карлович, на Лубянку, - усмехнулся майор.
Гоппе сел на диване, просто так, скорее по привычке, чем на что-то надеясь, сунул руку под подушку.
- Красиво работаете, - еще неокрепшим спросонья голосом сказал он, красиво.
- Стараемся. Одевайтесь.
Гоппе встал, подошел к окну На веревочке, натянутой между рам, висело красное махровое полотенце. Он снял его, вытер лицо, бросил на диван.
- Вы это зря, Генрих Карлович, честное слово, зря, - Королев сел на стул, - мы же ведь тоже не от конфирмации, повесьте-ка полотенчико. А то завтра его Музыка не увидит и сбежит к себе на болота.
- Все знаете, - Гоппе тяжело посмотрел на Королева, - все.
- Нет, кое-что еще нет. Придется вам поделиться с нами.
- Ну это как сказать.
- Там посмотрим, а пока одевайтесь.
ДАНИЛОВ
По улице шли люди. Мужчины, женщины, старики и дети. Военные и штатские. А он глядел на них из окна квартиры, постоянно ожидая, стараясь узнать в одном из прохожих Музыку. За эти дни он так устал, что даже перестал нервничать. Особенно последние сутки. Дом на болоте, бешеная гонка по разбитой дороге в Москву, еще одна ночь без сна. Он боялся только одного: Музыка не придет. Не потому, что информация может оказаться неточной, нет. В такое время опасно шататься по тылам. Милиция, госбезопасность, патрули, заставы по охране тыла. В любой момент может возникнуть перестрелка, и какой-нибудь боец-патрульный завалит с первого выстрела так необходимого МУРу руководителя банды Бронислава Музыку.
На кухне капала вода из крана, за окном на повороте скрежетали колеса трамваев. Шло время. Вернее, тянулось однообразно и напряженно.
За спиной Данилова вполголоса переговаривались оперативники, кто-то кипятил чай, кто-то рассказывал о родне. Он не поворачивался, он ждал, а время шло.
Данилов его узнал сразу. Высокий, худощавый военный, перебегая улицу, на секунду остановился и поглядел на окна дома...
Полотенце висело на месте. Ветер чуть трепал его красные края, и оно, покачиваясь, светилось на солнце, словно глаз светофора. Музыка посмотрел на него и усмехнулся. Это надо же додуматься, такой маяк. Ну что, можно и передохнуть. Сейчас он поднимется к Шантрелю, выпьет, закусит и ляжет спать. Завтра возьмет документы, деньги за золотишко получит, и все. Прощай, болота, прощай, райцентр. В Ташкент он подастся. Так начальство велело. Горский знает, где его найти, а остальные... Да черт с ними! Сейчас время такое, людей найти можно. Конечно, лучше бы всего совсем затаиться. Даже от Шантреля. Неизвестно, как дело-то повернется. Вот уж второй год войны пошел, а где победа? Завязли немцы. По таким временам самое лучшее сколотить банду, стволов пять, да тряхнуть тех, кто камушки припрятал. А политика... От нее похмелье плохое.
Он еще раз поглядел на окно и направился к подъезду. В дверях остановился, прислушался. На лестнице играла гитара:
И в вальсе мы кружимся,
Играл на мостовой
Военного училища
Оркестр наш духовой.
Пели два голоса, мужской и женский, а аккорды гитары догоняли их, потом сливались и отступали вновь.
Музыка вошел в подъезд, начал медленно подниматься по лестнице. А над головой продолжалась песня:
Ушла далёко конница,
На запад воевать,
Пока война не кончится,
Нам свадьбы не сыграть...
Два курсанта артиллерийского училища и девушка спускались ему навстречу. Они были совсем молоденькие, и форма на них не обмялась и сидела мешковато. Впереди шли высокий парень в зеленой шерстяной пилотке, он и играл на гитаре, и девушка. Второй чуть отставал от них - спускался, отбивая чечетку в такт песне.
Увидев командира, курсанты, как по команде, прервали песню и прижались к перилам.
- Виноват, товарищ капитан, - сказал гитарист.
- Ничего, - снисходительно махнул рукой Музыка, - веселитесь пока.
Он шагнул вверх, обходя курсантов, и сначала не понял, что случилось с его рукой, почему вдруг ее разорвала острая, ломящая боль. Он захрипел, опускаясь на колени, увидел руку девушки, расстегивающую его кобуру, ствол нагана в руке второго курсанта.
Дверь квартиры Шантреля распахнулась, и из нее вышел высокий командир милиции. Он посмотрел на него и сказал буднично, как будто ничего не случилось: