- Вы не хотите отрепетировать его? Мы можем провести вас в студию, где вы...
- Нет, спасибо. Я уже репетировал.
-А-а-а...- протянул мужчина, не ожидая, что получит такой ответ. Но на всякий случай сказал: - Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо.
- Разумеется, - заверил его Снегирев и нетерпеливо спросил: - Когда начинать?
- У нас еще в запасе пятнадцать минут.
-Так долго?
-Мы должны подготовить студию, да и в программе ваше выступление заявлено на восемь часов. А сейчас без четверти.
-Хорошо, я подожду.
Снегирев чувствовал себя, как перед казнью. Теперь он мог бы, казалось, во всех подробностях описать, что ощущают приговоренные к смерти. Томительное ожидание только усиливало муки. Иван Давыдович на всякий случай проглотил еще одну таблетку. От лекарств ему не становилось ни хуже, ни лучше. Кто-то осторожно постучал в дверь гримерной.
Иван Давыдович повернул голову:
-Да, входите.
- Иван Давыдович, здравствуйте. Снегирев с трудом напряг память и внимательно посмотрел на мужчину.
- Олег Филиппович? - Снегирев вскочил со стула. - Что с Сашей? Где он? Тихомиров развел руками:
- Ничем вас порадовать пока не могу. Нам уже известно, где бандиты его прячут, но операция пока не закончена.
- Операция?
-Мы послали спецназ. Ребята работают очень профессионально. Но все осложняется тем, что ваш сын там, внутри, и все нужно делать крайне осторожно.
- Да-да, конечно. Но мальчик жив?
-Да.
Снегирев облегченно выдохнул. Тихомиров заметил, что в этом человеке появилась какая-то обреченность. Он сочувственно посмотрел на Ивана Да-выдовича.
-А когда мальчик будет на свободе?
- Это сложный вопрос. Но, я думаю, все решится довольно скоро. Тихомиров сам не верил в то, что говорил. Он знал, что спецназ не доехал до места назначения вовремя.
-Вы уверены?
- Я уверен, - выдавил из себя Олег Филиппович, но, видимо, в его голосе все же проскользнули нотки сомнения, поэтому Снегирев задержал на нем внимательный взгляд. Тихомиров опустил глаза.
- Остается только ждать новостей. Так?
-Да...
В комнате появился молодой человек в строгом костюме и деловито произнес:
- Иван Давидович, через три минуты эфир. Прошу пройти со мной в студию. Там уже все готово.
Снегирев направился к выходу. У дверей он повернулся к Тихомирову и спокойно произнес:
- Не знаю, верите ли вы в спасение моего сына, но я верю. - И он последовал за провожатым.
Тихомиров сжал в кармане трубку мобильного телефона и вошел в студию.
* * *
Снегирева усадили за небольшой стол, покрытый черным лаком. Девушка поставила перед ним стакан с водой. Молодой мужчина поправил микрофоны, стоящие по обе стороны, гример еще раз провела по и без того бледному лицу Ивана Давыдовича кисточкой с пудрой. Женщина в элегантном светлом костюме что-то сказала Снегиреву на ухо, он, не поворачивая головы, молча кивнул. Щелкнул выключатель, и яркий свет залил студию. Женщина в костюме отошла в сторону и села за пульт. Кран с установленной на нем камерой плавно проехал справа налево. Другая камера была установлена напротив Снегирева. Иван Давыдович сидел прямо и, твердо сжав губы, смотрел перед собой. Казалось, что вся эта суета совершенно его не касается. Тихомиров вышел в коридор, и в это время раздалось треньканье мобильного телефона. Тихомиров извлек трубку из кармана и произнес:
- Алло.
- Олег Филиппович, - тяжело выдохнул Краснов. - Мальчик свободен. Он с Николаевым в машине...
- Где? - почти прокричал Тихомиров.
-Что?..
Связь оборвалась.
Олег Филиппович вбежал в студию, где женщина за пультом уже давала операторам знак для включения камер...
Тихомиров буквально подлетел к Снегиреву и громким шепотом произнес:
- Иван Давыдович, ваш сын свободен! Снегирев замер. Тихомирову показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Иван Давыдович поднял на него глаза и попытался что-то сказать.
- Ваш сын освобожден, - повторил Тихомиров, глядя в глаза Снегиреву.
- Это... точно?..
-Да! Да! Точно!
Ничего не говоря, Снегирев вытер ладонью сухие глаза.
- Иван Давидович, мы в эфире, - произнес женский голос. - Говорите...
Тихомиров отошел в сторону, и Снегирев дрожащим от волнения голосом произнес первую фразу:
- Мне сейчас очень тяжело говорить. И вовсе не потому, что только что освободили моего сына...