– Везде?
– Да.
– Группа?
– Вторая.
«Как у Амировой,– облегченно подумал про себя следователь.– Все сходится!»
– Когда попала кровь на исследуемые предметы?
– Не более года. Точнее определить, увы, не можем… К концу дня заключение доставят вам с нарочным.
– Очень хорошо, спасибо,– сказал Гольст.
На сегодняшний день у него была намечена встреча с Бориным, и следователь отправился в больницу.
Высокий, стройный хирург пришел в кабинет главврача прямо с операции. Он устало сел напротив Гольста, положив на колени руки с длинными ухоженными пальцами. Выглядел он старше своих тридцати лет. Наверное, из-за больших залысин, которые протянулись почти до самой макушки. Спереди у него темно-каштановые волосы свисали на лоб жидким крендельком. Мужчина он был интересный, с живыми умными глазами, крупным породистым носом и твердым подбородком с глубокой ямочкой.
– Константин Павлович, вы давно знаете Дунайского и его супругу? – спросил Гольст.
– Валеру Дунайского давно. Нину – с тех пор, как они поженились… Только после их женитьбы нашей дружбе с Валерием пришел конец.– Борин сложил руками крест.
– Почему?
– «Мне снится соперник счастливый»,– усмехнулся врач, процитировав слова из известного романса.– Никогда не мог предположить, что Валерий станет таким, когда женится.
– Что вы имеете в виду?
– Помешался. Идея фикс. Будто все мужчины только и мечтают переспать с его женой…
Гольст удивился, с чего это Борин с такой издевкой отзывается о своем приятеле. И, словно прочитав его мысли, хирург продолжал:
– Я слышал, Нина ушла от него… Ваш визит связан с этим, не так ли?
– В общем-то да,– признался Георгий Робертович.
– Тогда, как говорится, будем брать быка за рога… Уверяю вас, я к этому никакого отношения не имею. Хотя кто-то пускает слухи…
– За рога так за рога,– сказал Гольст, подстраиваясь под его тон.– Всего один вопрос… Где вы были и что делали двенадцатого июля прошлого года? Тысяча девятьсот тридцать шестого?
Борин присвистнул:
– Ничего себе вопросик! Столько времени прошло! Дневника я не веду…
– И все же постарайтесь вспомнить.
– Это так важно? – тревожно посмотрел на следователя хирург.
– Очень.
Борин обхватил лоб широкой кистью руки и так сидел довольно долго.
– Какой хоть день был двенадцатого июля? – наконец спросил он.
– Выходной.
– Выходной день…– бормотал хирург, глядя в окно.– Двенадцатого июля… Надо вспомнить…
На его лбу залегла складка. Гольст ждал.
– Так… Наконец, кажется, припоминаю,– сказал Борин.– Я был за городом. Ездил купаться, позагорать. В Серебряный бор. Помните, какая стояла жара?
– Один ездили?
– Нет.
– С кем?
– Вам это обязательно знать?
– Да.'
– С одной знакомой.
– Фамилия, имя знакомой?
Борин некоторое время колебался, но все же ответил:
– Луканина. Люда.
– Где она живет, работает?
– Адреса я не знаю, а работает у нас в больнице.
– Медсестрой? – спросил Гольст, вспомнив разговор с главврачом.
– Медсестрой,– подтвердил хирург.
Закончив допрос Борина, следователь хотел тут же, не откладывая, поговорить с Луканиной, но у медсестры был выходной: работала через день.
Георгий Робертович взял ее адрес и отправился в Большой Харитоньевский переулок, где жила Людмила Николаевна Луканина.
Это один из знаменитых уголков Москвы, расположенный между Бульварным кольцом и Садовым. Здесь находится бывший дворец князя Юсупова. Небольшой флигель при нем когда-то снимала семья Пушкиных. Тут прошло раннее детство великого поэта.
Именно об этом переулке он писал в «Евгении Онегине».