Был полдень. Альберт сидел за столиком в "Южном". Перед ним стояла чашка кофе, в пальцах Альберт держал косяк с анашой.
Он мог спокойно курить марихуану в общественном месте - законы писаны не для всех.
Несколько лет назад анаша была для Альберта всем. Тогда он
только что освободился из лагеря, и водка не помогала забыться, уйти
из мира по-настоящему. Только косяк выручал...
Альберт уже начал дремать, когда услышал лязгание замка. Тяжёлые гулкие шаги охранника по коридору не будили его, но вот к скрежету замка Альберт привыкнуть не мог.
Он увидел двух конвоиров и с ними Карташова - здоровенного мужика с постоянно слезящимися глазами.
Такой визит в двенадцать ночи ничего хорошего означать не
мог. Про Карташова знали, что он начисто игнорировал общество женщин, а вот к мужчинам был неравнодушен. К нему в кабинет конвойные то и дело водили кого-нибудь. Карташов предпочитал молодых и женоподобных. Хотя для разнообразия мог побаловаться мужиком постарше, помужественнее.
Начальник тюрьмы никогда не прибегал к открытому насилию. Просто обьяснял очередной жертве, что выбора по сути нет. Выбор - это пуля конвойного в спину с последующей записью: "Убит при попытке к бегству".
Полгода назад один попытался проявить непослушание.
Карташов лично пропорол ему ломом живот и дал чёткое, внятное указание: не зашивать. Окровавленного зека отвели в камеру, где тот и скончался через несколько дней.
Сейчас Карташов зашёл внутрь, оглядел всех. Увидев Альберта, мягко прищурился. Кивнул конвойным. Те подошли к Альберту.
- Давай, встал!
Альберт поднимался, чувствуя, как у него холодеют все
внутренности.
Когда его вели по длинному и пустому коридору, очень хотелось разбежаться и что есть силы броситься лбом на твёрдую гладкую стену. Ноги начинали неметь, спина вспотела.
Альберта привели в кабинет Карташова. Здесь он увидел
большой удобный диван рядом со столом. Конвойные ушли.
- Давай, - сказал начальник, - раздевайся. Сделаем всё быстро, и пойдёшь спать. - Он снял с себя мундир. - А то я уснуть не могу - переработался сегодня.
Альберт не шевелился. Карташов тоже застыл.
- Эй, товарищ! - крикнул он. - Уснул что ли? Два раза тебя приглашать? По-быстрому давай. По-солдатски. В армии, что ли, не был?
Прошло с полминуты, и, поскольку Альберт не двигался и не
отвечал, то начальник шагнул к нему и дал сильно под дых.
- Глухонемых я не люблю, - сказал Карташов. - Глухонемые у меня в карцере отдыхают.
Альберт, согнувшись, лежал на полу. Он задыхался. Карташов обошёл его сзади и со всей дури засветил пяткой своего кованого сапога между лопаток.
Сознание у Альберта погасло. Всё пропало, ушло в кроваво-
красный туман. Когда очухался, то увидел перед собою лицо
Карташова.
- Ладно, друг, - сказал он. - Выбирай быстро: либо делаешь, что я хочу, либо сдыхаешь. Либо то, либо это.
Альберт приподнял голову. Изо рта у него потекла кровь.
- Всё ясно, - сказал Карташов, нахмурившись. - Видно ты
дурак. Другие будут умнее.
Он нажал кнопку, и в кабинет вошли двое конвоиров.
- Во двор его, - сказал Карташов.
Конвойные вытащили спотыкающегося, бледного, с
окровавленными губами зека и поволкли его из здания в тюремный двор. Сзади шёл Карташов.
- Здесь ты сдохнешь, - сказал он.
Конвойные воткнули в землю четыре столбика - на должном расстоянии один от другого. Альберта, пихнув на землю, приковали к каждому столбику за руки и ноги.
- Запомни, - сказал Карташов, наклонившись. - Запомни на всю жизнь - на столько часов, сколько тебе останется. Запомни: здесь один пахан - я. Других нету.
Он развернулся и ушёл. Ушли и конвойные.
Альберт лежал очень долго. Дикий холод. Спина отмёрзла, пропало ощущение времени. Утром Альберт увидел зеков - они ходили вокруг него, словно какая-то странная безостановочная карусель, но всё это было уже неясным, нечётким; оно гасло и появлялось опять...
Очнулся Альберт в грязной палате. Он начал восстанавливать в памяти случившиеся с ним события и постепенно дошёл до осознания факта, что Карташов помиловал его, сохранил жизнь...
Почему? Видимо, Карташову так захотелось. Просто захотелось, и всё.
... С тех пор прошли годы. Альберт теперь почти не прикасался к марихуане. Только иногда закуривал.
Сейчас, закончив косяк, он бросил его в недопитый кофе и встал из-за стола. Оставил на столе деньги и, не дожидаясь официанта, направился к выходу.
На улице Альберт увидел пожилого человека в сером пиджаке и с орденскими планками. Пётр Степанович, собравшись с духом, быстро подошёл к нему.
- Здравствуйте, - сказал он, пристально разглядядывая лицо кавказца, - мне надо ... мне надо поговорить с вами.
- Хорошо, - Альберт кивнул. - Идёмте.
К нему иногда приходили те, кто искал справедливости,
которой не находил в милиции или у местных властей. Альберт
привык к таким посетителям и обычно старался помочь. Он жалел
работяг, вынужденных влачить жалкую жизнь в ожидании всеобщего
счастья.
- Мою дочь изнасиловали, - сказал Пётр Степанович, выговаривая эти слова напряжённо и с трудом, словно бы перешагивая через что-то. - Она убила себя. Я хочу... Я хочу, чтобы эти подонки ответили...
Альберт остановился. Он уже слышал эту историю.
- Как её звали? Вера?
- Да ...
Альберт кивнул.
- Я разберусь ... разберусь с ними.
Пётр Степанович быстро достал из кармана и протянул
Альберту деньги. Альберт отодвинул его руку.
- Отец, - сказал он, - иди домой. Я разберусь.
Альберт, не задерживаясь, сошёл вниз по ступенькам кафе и через минуту уже пропал за углом большого здания.