- Не я один руковожу школой. Есть другие. И не все с таким доверием относятся к вам.
- Основания?
- То, что из южной Италии вы бежали к югославской границе. Это верно?
- Да.
- Почему именно туда?
- Считал это самым простым и безопасным. Там я легко мог выдать себя за русского
- Так я и объяснил Шлитсену. Впрочем, он...
Глаза Нунке впились в лицо Фреда.
- Не доверяет мне?
- Нет, не не доверяет, а не доверял. Хотя это не то слово. Мы не получили никаких сведений о вашем пребывании в Югославии, и это его обеспокоило. Вещь вполне естественная, и обижаться не стоит.
- Я обиделся не столько на него, сколько на вас.
- Правда? - Нунке удивленно поднял брови. - На меня, на человека, который спас вам жизнь, привез сюда, хочет предоставить вам интересную и ответственную работу? Ну, знаете, это уж ни в какие ворота не лезет!
- Вы ведь меня хорошо знали. Зачем же было так трепать мне нервы этой мадридской операцией?
- Хотел доказать Шлитсену, что он ошибается. Как начальник школы я мог, конечно, не согласиться на эту операцию. Но сомнения Шлитсена задели меня за живое. Как-никак, а вы моя креатура!
- Могли бы предупредить!
- Зачем? Знай вы, что документы не такие уж важные, вы отнеслись бы к заданию менее серьезно, а это непременно отразилось бы на результатах. Потом еще одно: меня радовало, что я хоть немного отыграюсь за те неприятности, которые вы мне доставили, симулируя тяжелую болезнь. Теперь мы квиты. Не хотел вам этого говорить, но сегодня у нас откровенный разговор. Надо покончить и с этим недоразумением.
"Хитрит ли он, ссылаясь на Шлитсена, или действительно персона фон Гольдринга не вызывает у него ни малейших сомнений, - думал Фред. Возможно, из-за допущенной мною оплошности в разговоре о Бертгольде он теперь тоже насторожится? Не надо было сегодня заговаривать о необходимости поездки в Россию... Впрочем, чрезмерная осторожность тоже будет подозрительна. Ничем нельзя отличаться от бывшего фон Гольдринга. Я должен держаться с тем же апломбом, действовать решительно, независимо. На таких, как Шлитсен, это особенно действует. А именно его и надо остерегаться..."
Ничто не выдавало волнения Фреда. Выражение лица быстро менялось в зависимости от темы, которой касался разговор, поза была естественна, руки спокойно лежали на ручках кресла.
- Я вижу, вы все же задумались над моим предложением, - нарушил коротенькую паузу Нунке.
- Нет, меня волнуют взаимоотношения с Шлитсеном. Не очень приятно, когда тебе не доверяют. Это портит настроение, мешает работать.
- О, пусть это вас не тревожит! Шлитсен положен на обе лопатки! Он даже сам выдвинул вашу кандидатуру для выполнения одного очень сложного и ответственного поручения...
- Теперь я буду бояться его поручений, как огня! Не очень-то приятно, когда считают, что тебя легко провести.
- Упаси бог! Поручение совершенно серьезное.
- В чем же оно заключается?
- Об этом вам расскажет сам Шлитсен, ответственный за это дело. Сейчас я его вызову.
Приказав своему заместителю прийти в тринадцатый бокс, Нунке с улыбкой заметил:
- А вы не очень гостеприимный хозяин, Фред! Разговаривать за чашкой кофе было бы значительно приятнее.
- Я не знал, что имею право что-либо заказывать. Ел, что приносили и когда приносили...
- Опять недосмотр Шлитсена! Как воспитатель, вы имеете на это право.
- Как воспитатель? Разве мы обо всем договорились?
- А разве нет?
- Хотелось бы на свободе взвесить все "за" и "против". Вы можете дать мне день-два?
- Значительно больше. Выполнение задания потребует много времени, и вы сможете все хорошенько обмозговать.
- Это меня устраивает. Ваше распоряжение о смене режима останется в силе?
- Да. Но должен предупредить, существует один строгий закон, неизменный для всех - будь то ученик или воспитатель.
- Какой же?
- Тот, кто попал в нашу школу, выходит отсюда или до конца преданным сотрудником, или...
- Не выходит совсем? - закончил Фред. - Не очень оригинально! Насколько мне известно, подобный закон существует во всех родственных нашему учреждениях.
- Считал своим долгом предупредить...
- Осталось задать один вопрос: почему вы не рассказали мне о школе еще в Австрии? Я мог бы убежать из лагеря, и вам не пришлось бы...
- Можно было просто выкупить вас из лагеря. Кое-кто из тамошних руководителей делает на этом неплохой бизнес. Но мне не хотелось привлекать внимание американцев к вашей персоне. Знатоков России они ценят на вес золота. Это - первое. Второе: я хотел, чтобы для всех вы были покойником. Так разведчику удобнее.
- А подумали вы, герр Нунке, что у меня есть невеста, которую я люблю и с которой хотел бы повидаться перед новой разлукой? Подумали о том, что Лора может узнать о моей "смерти"? О том, как это тяжело на нее подействует? И в конце концов, не могу же я совсем отказаться от личной жизни, от дорогих мне людей! Фрау Эльза и Лора остались на чужбине, кто, как не я, должен позаботиться об их возвращении домой, устроить их дела? Бертгольд мне никогда бы этого не простил...
- Каюсь. Этого я не учел. Конечно, семейные обязанности - святая святых. Я подумаю, как это исправить. Возможно, впоследствии мы предоставим вам возможность....
Появление Шлитсена прервало разговор.
Вежливо поклонившись Нунке и едва кивнув Фреду, он остановился у кресла шефа и ждал, пока тот предложит ему сесть.
Глядя на своих начальников, Фред едва сдерживал улыбку. Слишком жалким выглядел Шлитсен рядом с Нунке. Один - вылощенный, подтянутый, в элегантном спортивном костюме, в безукоризненно чистой рубашке. Второй - приземистый, с брюшком. Пиджак был ему узок, полз вверх, от чего лацканы перекашивались и оттопыривались. Лицо Шлитсена, хотя и было тщательно выбрито, тоже казалось неопрятным, возможно, из-за перекошенного шрамом рта. Никому не пришло бы в голову, что такой вот работал следователем гестапо - типичный бюргер, отяжелевший от чрезмерного употребления пива.
Получив разрешение сесть, Шлитсен вопросительно взглянул на Нунке, а когда тот утвердительно кивнул, перевел бесцветные глаза на Фреда.
- Насколько я понимаю, герр Нунке подготовил вас к тому, что мы хотим поручить вам одно важное дело?
- Да. Но не сказал какое.