Он великодушно поблагодарил меня, слегка склонив голову.
— Тем не менее, — громогласно и торжественно заявил он, — ныне я готов рассказать вам, что на самом деле происходило в пятницу вечером — лишь чтобы предотвратить свойственные вам глупые заблуждения. До сих пор я молчал, поскольку не хотел ставить в неудобное положение мистера Уэйда.
— Мне довелось встретить мистера Уэйда, когда он выходил со станции Ватерлоо со своими двумя… э-э-э, приятелями, владельцами ресторана. Было девять часов вечера, и я принял его приглашение отобедать. После этого, как и было обговорено, мы собирались направиться в музей; мистер Уэйд проинформировал, что послал телеграмму доктору Иллингуорду с просьбой встретить нас в половине одиннадцатого. К сожалению, мистер Уэйд столь увлекся разговором о Персии с мистером Шатту, что решил — будем откровенны, джентльмены — решил пропустить встречу с доктором Иллингуордом. Но он не хотел причинять огорчение уважаемому доктору. Поэтому он попросил меня отправиться в музей, где его должен ждать доктор Иллингуорд, и принести ему подобающие извинения. Было без четверти одиннадцать, когда я покинул ресторан. Один из его владельцев, мистер Агуинопопулос, держал свою машину в гараже позади Пэлл-Мэлл-Плейс; в тот момент он как раз направлялся домой и предложил подвезти меня. И по пути мне вдруг пришло в голову, что произошла ошибка. Как вы знаете, сначала мы собирались организовать встречу в музее в одиннадцать часов. Но мистер Уэйд, послав телеграмму доктору Иллингуорду, в которой сообщил об изменении времени встречи, забыл проинформировать всех остальных, что встреча все же состоится, хотя утром он отменил ее. Они не получили никакой телеграммы, так что музей может быть пуст. Попасть в него не мог ни я, ни доктор Иллингуорд, который, должно быть, ждет у входа. Тем не менее я помнил, что Мистер Холмс живет в районе Пэлл-Мэлл-Плейс. Я попросил мистера Агуинопопулоса подъехать к гаражам, где он обычно оставлял машину, с тыльной стороны, а я пойду искать мистера Холмса. Покинув машину, я пошел по Принс-Регент-стрит, и у задних дверей здания встретил мистера Джорджа Деннисона, управляющего домом, который давал кому-то указания…
В этот момент сэр Герберт Армстронг грохнул кулаком по столу.
— Да здравствует лжесвидетельство! — рявкнул он. — Джефф, этот дом, как и ресторан, принадлежит тебе! Пруэн рассказал Каррузерсу…
— Докажи, — холодно ответил Уэйд. — Я тебя предупреждаю, Берт: держись от этого дела подальше. Продолжайте, молодой человек.
Маннеринг снова обрел подчеркнутое хладнокровие.
— Да, конечно. Итак, мистер Деннисон — он и есть тринадцатый свидетель, о котором упоминал мистер Уэйд, — впустил меня и вместе со мной по черной лестнице поднялся к дверям квартиры мистера Холмса. В ней никого не было, но я увидел некоторые свидетельства, которые привели меня к убеждению, что компания тем не менее отправилась в музей. Было около одиннадцати часов. Я спустился вниз, поговорил с мистером Деннисоном и пешком направился в сторону музея. В нем стояла темнота. Все же я почувствовал, что все остальные находятся в здании, и стал громко стучать в двери. От этого занятия меня отвлек полисмен. Он неправильно истолковал мои действия, но я, естественно, не мог объяснить, что мистер Уэйд — прошу прощения, сэр, — некорректно поступил с уважаемым гостем доктором Иллингуордом, и послал меня извиниться перед ним.
Маннеринг снова улыбнулся, но брови его сошлись на переносице, и он смотрел с такой любезностью, что она была равносильна насмешке.
— Думаю, это все. Кстати… вы собираетесь меня арестовать?
— Эта формальность, — сказал комиссар полиции, с интересом глядя на него, — доставила бы мне большое удовольствие.
Старик наклонился вперед; лицо его сияло неподдельной радостью.
— И вы собираетесь это сделать? — спросил он. — Отлично! Итак — кто из вас, джентльмены, хочет заключить со мной пари?
И снова его идиотское хихиканье словно окатило нас холодной водой. Он позволил себе расхохотаться.
Через три недели Большое жюри отвергло представленное обвинение.
Итак, Фелл, я подошел почти к концу своего повествования. Теперь вы поймете заявление, которое я сделал в самом начале. Никто не собирался бить себя в грудь, проклиная несправедливость или глубоко сожалея о гибели Пендерела, хотя кое-кто из нас счел это убийство серьезным укором в адрес тех, кто воспользовался склонностью Мириам Уэйд к розыгрышам. Но в целом вся эта история стала для нас серьезным ударом, который нельзя было спускать. Вы понимаете, в каком мы оказались положении.
Мы не могли привлечь к суду ни Маннеринга за убийство, ни Уэйда за лжесвидетельство. Мы не сомневались, что рассказ о пребывании Маннеринга в ресторане был сознательным враньем от начала до конца. Мы были убеждены в этом — и, судя по вашему кивку, Фелл, вы тоже в этом не сомневаетесь. Тем не менее, все наши упорные старания не смогли опровергнуть показания единственного свидетеля. (Кстати, именно тогда Джефф выдвинул против нас обвинение — будто бы мы пользовались методами допроса третьей степени, включая избиение кусками резинового шланга. Это было асболютной неправдой, и первый раз в жизни мне жутко захотелось пустить в ход именно отрезок резинового шланга.) Имея под рукой целый полк адвокатов, заботившихся, чтобы он не оговорился, старик прозрачно намекнул газетчикам, что в основе обвинения лежит лишь наше злобное желание скрыть свою некомпетентность и заставить общество поверить, что такое дело вообще существует.
Что же мы могли предпринять? Маннеринг был практически выведен из дела, и мы не могли сделать поворот «все вдруг» и выдвинуть обвинение против девушки, пусть мы и не сомневались в ее сопричастности. Кто бы ни был виновен, все дело держалось на Маннеринге. Мы были связаны по рукам и по ногам — и старик это прекрасно понимал. Этот каркающий шарлатан, который никогда в жизни не признавал своих ошибок, просто перехитрил нас и обвел вокруг пальца. Даже сэр Герберт, его старый друг, был глубоко раздосадован.
Вот поэтому мы и потратили целую ночь на разговоры. Не то чтобы мы были озабочены желанием обязательно привлечь к суду убийцу Пендерела, хотя и он был живым и чувствующим человеческим существом. Но это старое исчадие ада открыто хвастается, что запросто может взять закон к ногтю, а это уже неприятно. Нам пришлось обратиться к вам как к последней надежде — пусть и без особой веры в успех. Ведь вы, как и мы все, не сомневаетесь, что Маннеринг совершил убийство, а Уэйд пошел на лжесвидетельство. Но каким образом их можно загнать в угол?
Все это происходило более трех месяцев назад, и не осталось почти ничего, что можно было бы прибавить к нашим выводам. Мы продолжали внимательно следить за всеми участниками этой истории и знали, чем они занимаются. И вот что может заинтересовать вас. Через месяц после того, как Большое жюри отказалось направить дело в суд и шум вокруг него стих, Мириам и Маннеринг расстались. Скорее всего, по обоюдному согласию. Маннеринг отправился в Китай — на этот раз достаточно богатым человеком. С помощью тайных источников мы выяснили, что старик пополнил его счет чеком ровно на двадцать тысяч фунтов. Это вам о чем-то говорит?
Что же до остальных, то, в общем, у них все по-старому. Мы разобрались с миссис Рейли, хотя необходимость помогать старику не доставила никакого удовольствия. В музее Уэйда народу теперь больше, чем у мадам Тюссо; Пруэн остался ночным сторожем, а Холмс — помощником куратора. Бакстеру пришлось оставить дипломатическую службу из-за слишком бурного поведения во время расследования, но их маленькая компания сдружилась еще больше. У Джерри, Батлера и Гарриет Кирктон все так же, как и было в момент нашего расставания. Иллингуорд… ну, Иллингуорд на какое-то время обрел героический ореол.
Что касается Мириам, могу сказать лишь, что видел ее месяц назад, и она довольно легко переносит некоторый остракизм общества. Откровенно говоря, сейчас у нее настали куда лучшие времена. Я встретил ее в баре, куда зашел арестовать одного мошенника, и она сидела на высоком стуле у стойки — выглядела она блистательно и была еще красивее, чем раньше. Я спросил ее о Маннеринге, и она сказала, что в последнее время ничего о нем не слышала. Уходя, я задал ей вопрос:
— Строго между нами — откровенно говоря, что вы на самом деле думаете о Маннеринге?
Она посмотрела в зеркало за стойкой бара и рассеянно улыбнулась.
— Я думаю, — сказала она, — что такая личность была описана в одной из пьес Шоу: «Как прекрасно! Как восхитительно! Как потрясающе! И какое бегство!» Кстати, если вы увидите того симпатичного молодого офицера полиции, скажите ему, что относительно вечера четверга все в порядке.
То есть мы закончили, как и начинали, Каррузерсом.
— Однако! — сказал Каррузерс. — Уже рассвело.
Окна в большом помещении, заставленном полками с книгами, посерели, и электрический свет, падавший на стол, казался тусклым и странным. Несмотря на то что камин постоянно подтапливали, пламя сошло почти на нет, и теперь в большом каменном зеве камина лежала лишь груда янтарно тлеющих поленьев. От застоявшегося дыма резало глаза вымотанных и утомленных участников ночного сборища, которые, потягиваясь, не без легкого удивления встретили наступивший рассвет. В комнате тянуло холодком. Помощник комиссара открыл глаза.
— Дурацкий номер, — проворчал сэр Герберт Армстронг, которому с утра всегда была свойственна ворчливость. — Просидеть всю ночь. Ба! — Порывшись в кармане, он стал рассеянно просматривать карманный календарь. — Воскресенье, 17-го. Восход солнца в шесть двадцать утра. За эту ночь мы выслушали столько ахинеи, что вам стоит узнать кое-что еще. Могу сообщить вам, что страховая компания Митчелла завтра пойдет ко дну. Кто-нибудь из вас, лентяев, собирается пойти в церковь? Каррузерс, вам должно быть стыдно. «Если вы увидите этого симпатичного молодого офицера полиции…»
— Прошу прощения, сэр, — с подозрительным смирением ответил Каррузерс. — Я лично ничего не говорил. Это все суперинтендант…
Только Хэдли, который раскуривал остывшую трубку, выглядел свежим и подтянутым.
— Я упомянул об этом только для того, — с той же подозрительной серьезностью объяснил он, — чтобы закруглить повествование. И теперь, когда мы потратили ночь, снова вспоминая все факты, что скажет наш оракул? Что в конечном итоге думает Фелл об этой ист… черт побери, да он спит! ФЕЛЛ!
Доктор Фелл, которому досталось самое большое, самое удобное и самое старое кожаное кресло, полулежал в нем; очки сползли на кончик носа, и руками он прикрывал лицо. Между пальцев появился глаз, который возмущенно посмотрел на присутствующих.
— Я не сплю, — с достоинством возразил доктор Фелл. — Ваши слова удивляют и обижают меня. Фу! — Он перевел дыхание, с силой растирая виски. В эту минуту он напоминал не столько грузного Санта-Клауса, сколько пожилого и усталого человека. — Я всего лишь спрашиваю себя, — откашлявшись, продолжил доктор, — в который уже раз в конце каждой истории я задаю себе один и тот же вопрос: что есть истина? Время, как и Пилат, умывающий руки, не может дать на него ответа. Хм-м… Впрочем, не важно. Вот что вам, ребята, нужно в этот утренний час — горячий крепкий черный чай, сдобренный порцией бренди. Подождите минутку.
Он поднялся во весь рост, перевел дыхание и, опираясь на тросточку, направился к камину. За грудой фолиантов на маленьком столике располагалась газовая горелка. Доктор Фелл взял чайник и потряс его, дабы убедиться в наличии в нем воды. Он зажег горелку, из отверстий которой с легким шипением появилось ярко-желтое и синеватое пламя — теперь только оно освещало сумрак комнаты. На мгновение доктор Фелл застыл над огнем, напоминая алхимика из средневековой легенды. Свет выхватил из темноты его несколько подбородков, копну седеющих волос, разбойничьи усы и выпуклые совиные линзы очков на черной ленточке.
Он потряс головой.
— Во-первых, Хэдли, — задумчиво пробурчал он, — я хочу поблагодарить вас за блистательно проведенную работу. Вы шли от пункта к пункту столь же неуклонно и убедительно, как рисовальщик тянет линию от точки к точке, в результате чего появляется законченный рисунок.
— Не стоит обращать внимания, — не без подозрения ответил Хэдли. — Вопрос в том, согласны ли вы. Считаете ли вы мои выводы правильными?
Доктор Фелл кивнул.
— Да, — сказал он, — да, я думаю, что в определенном смысле они правильны.
Сэр Герберт Армстронг отбросил дневник и решительно выпрямился.
— В определенном смысле? — рявкнул он. — Вот уже чего не надо в этой истории — еще одного адвоката! Этого я не вынесу. Ну и дела! Мы нашли коробочку с сюрпризом, украшенную загадочными фигурами. Открываем ее — а там другая коробочка с сюрпризом. Открываем и ее, а тут фокусник стреляет из ружья и наконец вылетает голубок. Надеюсь, в ней больше ничего нету?
— Минутку, сэр, — верный своей обычной педантичности, сказал Хэдли. — Фелл, мы готовы вас выслушать. Но только никаких сногсшибательных шуточек в такое время! Так что вы имеете в виду?
Жест, которым доктор пожал плечами, напоминал неторопливое перемещение земных пластов. Он сел на массивный стул рядом с горелкой и достал трубку. Какое-то время он, прищурившись, рассматривал ее; ничто не нарушало тишины, кроме тихого сопения чайника на огне. Затем он резко бросил:
— Исходя из моего скромного разумения, джентльмены, вам бы никогда не удалось обвинить Грегори Маннеринга в убийстве, а Джеффри Уэйда — в лжесвидетельстве. Но если это вас хоть как-то утешит, я уверен, что знаю способ, которым можно вселить страх божий в этого зловредного старика и выиграть партию — похоже, это главное, чего вы хотите добиться. Но, учитывая продуманность его действий…
Он снова растер руками виски.
— Да, Хэдли, поработали вы отлично. Есть прекрасное старое английское выражение, описывающее меня, и в буквальном смысле слова оно говорит о легкомысленном человеке, раскидывающемся по сторонам. Старая мудрость действительно предписывает ничего не упускать из виду. Я как тот косоглазый охотник, который палит во все стороны, никого не оставляя в игре. Как тот человек из старого анекдота, который старательно ищет на Пикадилли шиллинг, потерянный на Риджент-стрит, потому что на Пикадилли светлее. Однако часто есть большой смысл в поисках ответов в том месте, где, как ты знаешь, их быть не может. Ты обращаешь внимание на предметы, которых в ином случае ты бы не заметил.
Вы, джентльмены, поставили перед собой проблему и четко определили ее. Действовали вы великолепно; но вы дали исчерпывающий ответ на вашу проблему, не зная даже, из чего она состоит. Думаю, что одну часть ее вы так и не увидели: разрешите мне назвать ее загадкой Ненужного Алиби. Полагаю, вы не сомневаетесь, что алиби Маннеринга насквозь фальшивое. Джефф Уэйд, имея обширные возможности выступать в роли графа Монте-Кристо, угрозами или подкупом привлек на свою сторону тринадцать свидетелей, которые и выдали безукоризненную сказку. Двенадцать из них, признаться, были необходимы; так сказать, их россказни в самом деле были нужны, хотя можно было бы ограничиться и меньшим количеством свидетелей. Но вот тринадцатый явно был лишним. Его лжесвидетельство не так уж бросалось в глаза; человек вроде бы со стороны, необходимый, чтобы подкрепить те лживые показания, которые могли доставить Джеффри немалые хлопоты.
А теперь разрешите мне изложить то, в чем я убежден. Я считаю, что реконструкция преступления, проведенная Хэдли, совершенно правильна — если не считать одной маленькой и, может, несущественной детали. Заключается она в том, что на самом деле Грегори не убивал Пендерела. Для меня совершенно ясно, что убийцей был молодой Джерри Уэйд. Но сомневаюсь, что вам когда-либо удастся раздобыть уличающие его доказательства.