— Вы, верно, страдали от лжи, царившей в ложе…
Госпожа Ливингстон вдруг насторожилась и стала оправлять юбку на коленях.
— Что вы имеете в виду?
— Историю с ликоподием, от которого загорелся передник…
— По-моему, тут они дали маху.
— Что же было на самом деле?
— О, да вы и сами, верно, знаете. Я испугалась. Не ожидала, что пламя вспыхнет так внезапно. В английском уставном ритуале, который я практикую, такие уловки никогда не используются — слишком уж театрально и даже вульгарно. Такие штучки в ходу только там у них, на континенте! Но передник пытались сжечь уже потом, на свече…
— Чтобы уничтожить следы цианида…
— Может быть.
— Кто начал его жечь?
— Не помню.
— Правда?
— Правда. Это, наверно, было уже потом, когда меня отвели в трапезную и принялись успокаивать. Сами понимаете, видеть своими глазами, как умирает муж, — это так жестоко и так странно…
— Понимаю. Вас это, должно быть, здорово потрясло. А вы читали текст ритуала, перед тем как в нем участвовать?
— Джон передал мне все на словах. Майкл нашел манускрипт восемнадцатого века и перевел его. Досточтимый Дин велел напечатать перевод на машинке и снять с него несколько копий. И каждому из нас дали по экземпляру.
— А что стало с самим оригиналом?
— С оригиналом? Досточтимый Дин, конечно, вернул его Майклу, ведь он им очень дорожил. Вот и я, чтобы доставить ему удовольствие, согласилась на роль Вдовы.
— Ему, а не мужу?
— Обоим.
— Когда Ливингстон принес передник сюда, домой?
— Когда возвращался из банка. Он взял его тем же утром в библиотеке Великой Ложи.
— И показал вам.
— Только через полиэтиленовый пакет, яркий такой. Ему очень не хотелось лишний раз его доставать, чтобы не испачкать. Эта расшитая тряпка была для него все равно что рождественская игрушка для ребенка…
— Вам известно, где господин Вогэм хранил манускрипт?
— У себя дома, наверно… Но после смерти Джона я еще не виделась с Майклом. На другое утро он куда-то уехал.
— Далеко?
— Кажется, в Шотландию. Он должен вернуться сегодня вечером.
— Благодарю за ценные сведения, мадам. Я вот что подумал: устрою-ка я вам всем очную ставку. Надеюсь иметь удовольствие и вас там лицезреть.
— Если угодно, пожалуйста.
— Да, хотелось вот еще о чем вас спросить… У вашего супруга остались рубцы от старых шрамов с левой стороны груди, на правом плече и на затылке. Откуда они, знаете?
— Это довольно деликатная история.
— И все же…
— Ну хорошо. Джон, когда был на Суматре, ввязался в драку. Года три назад.
— Он что, любил подраться?
— Он терпеть этого не мог! Он был очень мягкий и слишком доверчивый.
— Что же это была за драка?
Госпожа Ливингстон как будто совсем стушевалась:
— Это, скажем так, было мужское дело…
— И без гомосексуалистов тут не обошлось?
— Если хотите, называйте их так.
— Извините, мадам. Следствие не изящная словесность.
— Вижу!
Тут сэр Малькольм внезапно спросил:
— А Джон Кертни?
— Кажется, я о нем уже говорила во время нашей первой встречи. Он близкий друг моего мужа.
— Вы еще сказали, он пианист-виртуоз и дает концерты…
— Да, он действительно великий пианист.
— В таком случае, уважаемая госпожа Ливингстон, потрудитесь объяснить, каким образом этот именитый виртуоз умудряется быть еще и экспертом-поверенным, как указано на его визитной карточке, и, кроме того, торговым посредником, как поведал нам господин Хиклс.
Госпожа Ливингстон громко рассмеялась и долго не могла остановиться, а когда наконец пришла в себя, сказала: