— Чем ты расстроена, Джоанна? — спросила я, с трудом поборов нахлынувшее раздражение.
— Понимаешь, у них в школе случилось нечто ужасное.
Джоанна умолкла.
— Бога ради, — взорвалась я, — что именно?
— Церковный балкон, знаешь? Так вот, какая-то девочка упала с балкона и удушилась. Одна из новеньких.
Ее слова ошеломили меня.
— Удушилась?!
— Да, колокольной веревкой.
Я стала судорожно вспоминать. В обычные дни к вечерне звонят в семь часов, сразу после занятий, перед ужином.
— Когда это случилось? Вчера вечером?
— Да. Насколько я поняла, эта девочка должна была звонить в колокол, но, видимо, запуталась в веревках и каким-то образом упала с балкона. Ты помнишь эти веревки?
О, разумеется. Когда-то мне, — как потом моей дочери, а теперь Нэнси, — довольно часто выпадала обязанность звонить в колокол.
— Морни говорит, что Нэнси дружила с этой девочкой. Кажется, ее звали Мэри.
— Мэри Хьюз?
— Кажется, так. Да, Хьюз. Я пока не говорила с Нэнси и не могу утверждать с полной уверенностью, но думаю, что речь идет именно о ней.
Внучка в нескольких письмах упоминала о какой-то Мэри Хьюз, девочке из бедной семьи, которая принята в школу на казенный счет и потому постоянно подвергается насмешкам со стороны своих соучениц.
Я сразу же догадалась, чем вызван звонок дочери. Мне стало это ясно, как только она упомянула о «Брайдз Холле». За многие годы у меня выработалось определенное чутье на ее звонки. Я — человек свободной профессии, фотожурналист.
В субботу утром мне предстояло снимать репортаж о соревнованиях планеристов в Виргинии, неподалеку от Франт-Рояла — это у подножия Голубых гор. Впрочем, не просто снимать соревнования, но и самой в них участвовать, потому что с некоторых пор я занимаюсь планерным спортом. Джоанна позвонила в четверг, а я намеревалась отправиться в Виргинию в пятницу утром. В «Брайдз Холл» мне было по пути, и Джоанна это знала.
— Поскольку ты все равно собираешься в те края, я подумала, что тебе, быть может, захочется заодно проверить, как там Нэнси.
— Если ты беспокоишься, я могу выехать уже сегодня, — сказала я. — Переночую в школе, а в пятницу прямо оттуда поеду в Виргинию.
— Ой, правда, мамочка?! — обрадовалась Джоанна, зная наперед, что я скажу: ну, конечно.
Повесив трубку, я немного полежала в постели, раздумывая над тем, как ловко меня заарканили, и не зная, следует мне возмущаться по этому поводу или нет. Подобно большинству современных женщин, моя горячо любимая дочь, благослови ее Господь, так и не решила до сих пор, что для нее важнее — дети или работа. В отличие от меня, ей вовсе не обязательно работать — ее муж, тоже адвокат, зарабатывает достаточно для того, чтобы любая женщина могла удовлетворить все свои мало-мальски разумные потребности. Но Джоанна любит свою работу, не мыслит жизни без нее и уже давно нашла идеальный выход из положения. Это — я. Следуя типично женской логике, она внушила себе, что если ее дети находятся со мной, то они как бы остаются при ней. И вот каждое лето я беру Кристофера и Нэнси, которым соответственно девять и тринадцать лет, и отправляюсь с ними на остров Марты, в Эдгартаун, где у меня свой дом — прелестный особнячок XVIII века, в котором мы с Джорджем прожили без малого двадцать пять счастливых лет нашего супружества и который остался мне в наследство после его смерти одиннадцать лет назад. Кроме того, я оказываюсь под рукой всякий раз, — а это случается довольно часто, — когда дочери и зятю удается совместить свои планы и улизнуть в какую-нибудь деловую поездку подальше от шума и сутолоки Нью-Йорка. Друзья говорят, что благодаря этому, да еще своей работе, мне удается так долго сохранять молодость, и я надеюсь, что это действительно так. Как это ни прискорбно, мне уже далеко за пятьдесят. Но судя по вниманию, которым неизменно на протяжении многих лет меня окружают представители сильного пола, и по тому, сколько радости доставляет общение со мной моим внукам, я действительно кажусь моложе своих лет — да и не только внешне. Аэробика по методу Джейн Фонда и двухмильные пробежки через день помогают мне поддерживать достаточно хорошую форму, чтобы справиться с двумя юными непоседами.
Сделав зарядку, я приняла душ, высушила волосы и подумала, что следует зачесать их как-нибудь поэффектнее, чтобы не особенно бросались в глаза новые седые пряди. Затем повозилась с макияжем, камуфлируя мелкие морщинки вокруг глаз, подушилась своими любимыми духами и стала собираться в дорогу. Кстати, губной помадой я не пользуюсь.
Моим давним увлечением является воздухоплавание, но год назад кто-то уговорил меня заняться планеризмом. Я попробовала, и мне понравилось. Я налетала уже немало часов, и все же полет на воздушном шаре по-прежнему кажется мне больше похожим на «путешествие». К тому же, если вы занимаетесь воздушными съемками, делать это намного удобнее, находясь в сравнительно просторной и устойчивой корзине воздушного шара, нежели в тесной кабине планера.
У меня есть комбинезон на молнии (когда-то он был ярко-желтым, но уже изрядно выцвел) с множеством удобных карманов, который служит мне для обоих видов воздушного эскапизма. Его я упаковала в первую очередь вместе с кислородной маской, шлемом, перчатками, биноклем и двухметровым белым шарфом из чистого шелка, подаренным мне Джоанной на прошлое Рождество, запихнув все это в нейлоновую дорожную сумку.
Затем я собрала вторую сумку, уложив в нее оба свои фотоаппарата, запасные объективы, светофильтры и пленку, после чего вытащила самый добротный из своих чемоданов и принялась отбирать одежду для «Брайдз Холла». Я не сомневалась, что получу приглашение отобедать с Эллен Морни, директрисой, и кем-нибудь из ее сотрудников. На Восточном побережье даже в эту пору вечерами бывает прохладно, поэтому я решила захватить с собой щеголеватый костюм из легкого габардина. К нему я добавила джинсовую юбку и полосатое вязаное кашемировое платье с соответствующими поясами, а также несколько практичных блузок, кардиган и блейзер классического покроя, — в нем я буду ходить по территории кампуса. Затем надела фланелевые брюки, блузку и свитер, а ноги сунула в видавшие виды дешевые мокасины, в которых всегда вожу машину.
Не прошло и получаса, как я спустилась вниз по улице к гаражу, села в свой старенький автомобиль и двинулась в путь. Часы показывали половину одиннадцатого. Я прикинула, что попаду в «Брайдз Холл» между тремя и четырьмя часами, если сделаю по пути получасовую остановку, чтобы выпить кофе и перекусить.
Я ехала в «Брайдз Холл» с двояким чувством. С одной стороны, я тревожилась о Нэнси: смерть подруги — нелегкое испытание в любом возрасте, но особенно — в отрочестве, когда человек еще слишком юн и неопытен для того, чтобы осмыслить и побороть горе. С другой стороны, меня тяготила мысль о посещении «Брайдз Холла», и не без оснований.
За «Брайдз Холлом» давно уже установилась репутация лучшей в Америке приготовительной школы для девочек. Она считается первоклассной во всех отношениях — и по высокому уровню преподавания, и по тому, какое внимание уделяется здесь спорту, и по социальному статусу воспитанниц. В этой школе учились дочери нескольких американских президентов, а также многих видных государственных деятелей Европы. Списки ее выпускниц пестрят весьма почтенными титулами. На протяжении уже многих лет выпускницы «Брайдз Холла» автоматически, без экзаменов, зачисляются в самые престижные университеты Восточной Америки.
После окончания «Брайдз Холла» я побывала там всего лишь три раза: когда поступала сюда моя дочь, а потом — Нэнси, и еще однажды, лет пятнадцать назад, когда, влекомая трудно объяснимой даже для себя самой ностальгией, я решила побывать на встрече выпускниц.
Почему мои визиты были столь редки? Ответ прост. Годы, проведенные в этом пансионе, были для меня по большей части несчастливыми. Как и Мэри Хьюз, я поступила туда на казенный счет и сразу же очутилась в мире, пронизанном таким снобизмом и социальным высокомерием, к противодействию которым я была совершенно не готова. Как только стало известно, что фамилия моего отца не значится ни в «Социальном реестре», ни в «Голубой книге», ни в справочнике «Кто есть кто», куда заносятся достойные представители промышленного, банковского и прочих избранных «миров», мне тут же наклеили ярлык «отщепенка», а подруги если и не выказывали своего пренебрежения открыто, то попросту перестали меня замечать. Уязвленная и озлобленная, я решила уйти из пансиона после первого же семестра, но не сделала этого. Я осталась ради отца — мое пребывание в «Брайдз Холле» так много значило для него! «Потерпи, Маргарет, — уговаривал он меня. — Ты получаешь лучшее в Америке образование». Когда же я убедилась в правильности этого категорического суждения, то уже по собственной воле решила остаться там до конца.
Это были годы упорного труда. «Брайдз Холл» не имел ничего общего со старомодными «пансионами благородных девиц», хотя изначально задумывался именно как таковой. Его основала в 1868 году некая Меридит Тейлор, старая дева из Балтимора, которая считала чрезвычайно важным обучать девушек из благородных семейств премудростям ведения дома — того самого изысканного дома, хозяйкой которого каждой из них, несомненно, предстоит со временем стать, — а также готовить их к утонченной светской жизни, которая опять-таки им уготована. Но замыслу Мередит Тейлор не суждено было осуществиться. В 1876 году она умерла, и ее честолюбивая помощница, некая Этель Вортингтон Кэдбе-ри, тайная феминистка, чья железная самодисциплина заставляла ее до поры до времени держать при себе взгляды на образование, принялась расширять «Брайдз Холл», превратив его в течение нескольких лет в солидное учебное заведение. По мере того как директрисы сменяли одна другую, в программу включались все новые и новые дисциплины: физика, биология, математика, химия, английская литература, иностранные языки. Насколько я помню, мне приходилось ежедневно просиживать за домашними заданиями не менее четырех часов, а в выходные дни — по десять и даже больше. Причем готовиться нужно было сразу по пяти и более предметам.
Помимо общеобразовательной программы для воспитанниц «Брайдз Холла» обязательны занятия спортом. Одно время я была капитаном теннисной команды. Школьному начальству пришлось доверить мне эту почетную обязанность после того, как я два года подряд завоевывала школьное первенство, а в выпускном классе одержала победу еще и в соревнованиях с другой школой. Я закончила «Брайдз Холл» с отличием, и мне вежливо похлопали при вручении почетной награды «За особые успехи по истории». Если бы можно было начать все сначала, осталась бы я в «Брайдз Холле», зная наперед, что мне предстоит там пережить? Наверное, все-таки да. Однако когда дочь заявила о своем желании пойти по моим стопам, я всячески пыталась этому воспрепятствовать. Как оказалось, безрезультатно. Возражала я и тогда, когда она решила определить туда Нэнси. Нэнси — девочка совершенно иного склада, нежели ее мать и бабушка. Она куда более романтична, и ей не хватает умения постоять за себя. Правда, в отличие от меня, она поступила в «Брайдз Холл» не на казенный счет, а как равная среди равных, ведь ее родители не какие-то безвестные люди из захолустного городка в Западной Небраске; Джоанна и ее муж «принадлежат» к высшим сферам общества. И тем не менее, зная, насколько она чувствительна, я не находила себе места при мысли о тех страданиях, которые ей придется испытать в «Брайдз Холле». Я чувствовала, что она не лучше меня приспособлена к жизни в подобной атмосфере, хотя и в силу совершенно иных причин. И теперь мои опасения подтвердились.
Но весенний день был так хорош! Окрестности Делавэра радовали глаз свежей зеленью, и я была полна оптимизма. Я не сомневалась, что сумею помочь Нэнси, в каком бы подавленном состоянии она ни находилась. И, невзирая на безрадостные воспоминания, я была уверена, что alma mater встретит меня с распростертыми объятиями.
Восточное побережье Мэриленда — это в сущности полуостров Дельмарва, представляющий собой протянувшуюся на сто пятьдесят миль прибрежную равнину, которая с западной стороны омывается водами Чесапикского залива, а на востоке имеет выход в сравнительно мелководный залив Делавэр, а через него уже в открытый Атлантический океан. Начинаясь неподалеку от Пенсильвании, этот полуостров тянется далеко на юг, переходя в высквоженную ветрами полоску песчаной отмели в районе Кейп-Чарльза в Виргинии, откуда, если пересечь Чесапикский залив, всего пятнадцать миль до Кейп-Генри и крупной военно-морской базы в Норфолке.
В отличие от шумного и оживленного Западного побережья Чесапикского залива, где находится порт Балтимор, где вокруг Аннаполиса и Военно-морского колледжа США можно постоянно наблюдать огромное скопление яхт, где, наконец, в залив впадают крупные судоходные реки Саскуиханна, Патаксент и Потомак Восточное побережье выглядит так, что кажется, будто ты попал в прошлое столетие. Несмотря на обилие маленьких заливчиков и бухт, в которых швартуются рыболовецкие суда и яхты, здесь по-прежнему царит красота тихой заводи, дремотное безвременье словно давно ушедшая неторопливая жизнь плантации присутствует в самом здешнем воздухе, пропитанном ароматом лесов и полей, и в то же время соленым дыханием моря, а города с названиями Оксфорд, Роял-Оук, Квинстаун и Шервуд воскрешают образы первых английских поселенцев.
К полудню я проехала большую часть полуострова и теперь держала путь на запад, к Чесапикскому заливу через округ Дорчестер. По мере того как бескрайние просторы кукурузных и соевых полей сменялись сосновыми рощами и дубовыми лесами, я ощущала, как погружаюсь в совершенно иной мир. Даже постепенно сужающаяся деревенская дорога напоминала мне петляющий ручеек или речушку, которые в великом множестве медленно, почти сонно несут свои воды к Чесапикскому заливу. Заканчиваясь узкими заливчиками и мелководными илистыми бухтами, они образуют тысячемильную береговую линию, своими очертаниями похожую на изодранный по краями кусок муслина. Здесь люди занимаются уже не сельским хозяйством, а морским промыслом.
Я миновала Кембридж и вырулила на дорогу, пролегавшую вдоль южного берега реки Литтл-Чоптэнк. Оставив позади церковь Троицы — исторический памятник 1670 года, затем деревушки Вулфорд и Мэдисон, я незаметно очутилась в Бернхеме.
Это совсем крохотный городок на берегу реки Бернхем, впадающей в Литтл-Чоптэнк. Прямоугольная площадь, посреди которой красуется традиционная пушка времен Гражданской войны с уложенными пирамидой ядрами, со всех сторон окружена плотной стеной кирпичных или деревянных построек. Небольшая церквушка. Дорчестерское отделение Национального банка, зеленная лавка Меритта, магазинчик с вывеской «Фураж и зерно Оуэна», скобяная лавка Эноса Брандта и гостиница «Бернхем», представляющая собой харчевню с несколькими комнатами для постояльцев, построенная в 1740 году и сохранившаяся почти в неизменном виде. Эта «городская стена» служит своеобразным символом старозаветной неторопливой стабильности, нарушаемой разве что автомобильной магистралью, которая связывает Бернхем с остальным миром.
Часы показывали половину третьего. Со все возрастающим волнением, похожим на чувство, испытываемое актером перед выходом на сцену, я медленно обогнула площадь. Мое внимание привлекли двое полицейских, стоявших возле сторожевого катера. Их присутствие здесь удивило меня. Но еще большее удивление я испытала в следующую минуту, когда один из них, молодой парень с одутловатой не по возрасту физиономией и брюшком, с которого свисала кобура, заслышав шум моей приближающейся машины, вытянул вперед руку, приказывая остановиться. Поскольку при этом он вышел на проезжую часть дороги, мне ничего не оставалось, как подчиниться. Когда я затормозила, он подошел ко мне и попросил предъявить водительские права и паспорт машины.
От неожиданности я лишилась дара речи. Он не мог обвинить меня в каких-либо нарушениях, поскольку стоял ко мне спиной, пока я не приблизилась к нему на расстояние менее трехсот пятидесяти метров.
— Куда направляетесь, Маргарет?
Это была последняя капля, переполнившая чашу. Отчасти потому, что я никогда не питала особой любви к полиции и совершенно не выношу фамильярности со стороны незнакомых людей, но главным образом по причине нервного напряжения, связанного с посещением «Брайдз Холла», я была не в силах сдержать раздражение.
— Если вы обращаетесь к миссис Барлоу, — огрызнулась я, — поскольку мы с Вами, кажется, незнакомы, то я отвечу: в «Брайдз Холл».
Мое замечание явно задело полицейского. Он молча вернул мне документы и, указав на узкую дорогу за гостиницей «Бернхем», сказал:
— Вам туда.
— Я ездила этой дорогой еще тогда, когда Вас, наверное, и на свете-то не было.
Я включила мотор, нажала на газ и рванула вперед, едва не сбив его с ног. Выруливая с площади, я увидела в зеркале заднего обзора, как он стоит, уперев руки в бедра, и смотрит мне вслед. Вид у него был отнюдь не радостный.
Мало-помалу успокоившись, я проехала, должно быть, с полмили, то и дело объезжая колдобины и не переставая дивиться, почему починкой дороги не займутся попечители «Брайдз Холла», если у окружных властей нет денег или просто не доходят до этого руки. Вряд ли школа испытывает недостаток в средствах — ее фонд составляет сорок миллионов долларов, если не больше. И вдруг совершенно неожиданно я выехала на знакомую дубовую аллею. Саженцы этих могучих деревьев, окруженных буйными зарослями туи, были привезены из Англии двести с лишним лет назад.