Вернувшись домой из армии, Максим был полон радужных надежд и планов. Он знал, что в его отсутствие мать вышла замуж, но воспринял это известие совершенно спокойно и даже не без удовольствия. Хотя отчима своего он ни разу не видел, Максим очень любил мать и поэтому с уважением отнесся к ее выбору и уже заранее готов был подружиться с незнакомым человеком. Уж если мать, думал он, прожив столько лет одна, решила связать с кем-то свою судьбу, значит, избранник ее — человек необыкновенный. Кроме того, со свойственным молодости эгоизмом Максим готов был поделиться с отчимом грузом ответственности единственного мужчины в доме, который он добровольно взвалил на себя, как только вышел из детского возраста.
В своих планах на первое место Максим ставил конечно же поступление в юридический (почему он так стремился именно в этот институт, а не в медицинский, по стопам матери и бабушки, он, пожалуй, и сам не смог бы ответить), а для этого надо было срочно найти какую-нибудь работу, пусть не престижную, лишь бы денег хватало на оплату подготовительных курсов: за два года в армии многое забылось. Он не сомневался, что на следующий год обязательно поступит, станет немного подрабатывать, чтобы не быть обузой матери.
Кроме того, его тянуло на дачу, где тоже дел — край непочатый. Любовь к даче он унаследовал от бабушки, а руки у него всегда были золотые, будто его воспитал мастеровой отец, а не две любящие и бесконечно баловавшие его женщины. Еще он собирался отремонтировать квартиру и почему-то был уверен, что человек, поселившийся в их доме, с радостью ему в этом поможет. Он мысленно представлял себе, как они, два мужика, лихо клеят обои и белят потолки, к тихой радости мамы и бабушки.
Единственное, что совсем не входило в его планы — это девушки. Конечно, он не чурался прекрасной половины человечества, но относился к этому вопросу не по годам серьезно, поэтому дальше легкого флирта и романтических ухаживаний никогда не заходил. Он много раз слышал от матери, как она, выйдя слишком рано замуж, почти сразу осталась одна с ребенком и как трудно ей было. Но… никогда не рассказывала об отце, объясняя это тем, что рана до сих пор болит, говорила только, что отец его геройски погиб, когда ему не было еще и года.
Зато мать не уставала ему напоминать, что они оба всем обязаны бабушке, что, если бы не та, ей никогда не удалось бы окончить институт и стать врачом, а у него не было бы такого счастливого и обеспеченного детства. Поэтому он раз и навсегда решил для себя, что созданием собственной семьи надо заниматься только получив хорошую специальность, имея надежную материальную базу. Но, как это часто бывает, в реальной жизни все оказалось иначе.
Первое же разочарование постигло Максима, едва он переступил порог родного дома. Встретили его конечно же радостно и шумно, роскошным столом и всеми его любимыми яствами — это уж бабушка расстаралась, но ему сразу не понравился человек, с которым теперь предстояло делить родной кров. Он даже не мог четко сформулировать, чем конкретно не угодил ему этот Александр Николаевич, но сразу заметил, что у него с бабушкой отношения натянутые, если не сказать враждебные. Максиму очень не понравилось, как подобострастно смотрит на мужа прежде всегда гордая и независимая мать и как пренебрежительно тот к ней относится. Кроме того, отчим показался Максиму каким-то скользким и жестким, хотя внешне все было наоборот — шумный, обаятельный, выпивоха и рубаха-парень, готовый стать лучшим другом для своего пасынка. То есть внешне все было замечательно, но…
Как это часто бывает, одна, казалось бы, мелочь, заслонила многое другое и привела Максима в состояние тихой злобы — вешалка в прихожей, которая сломалась перед самым его уходом в армию, так и осталась не починена, а надо было всего-то навсего забить один гвоздь. Эта мелочь сказала ему многое, а осмотревшись, он окончательно убедился, что мужской руки в доме так и не появилось. Просто появился жилец. А это вряд ли кому-нибудь могло особенно понравиться.
Не понравился ему и разговор за праздничным столом в первый же вечер. А потом Максим не без раздражения понял, что отчим как бы заискивает перед ним. Не впрямую, завуалированно пытается добиться расположения пасынка. То приглашал посидеть с ним, попить пива, поговорить «за жизнь», то интересовался планами на будущее и давал советы, о которых его не просили. Например, обстоятельно доказывал, почему не стоит гробить пять лет на изучение юриспруденции, а лучше окончить краткосрочные курсы телеоператоров и зарабатывать колоссальные деньги, не рискуя при этом абсолютно ничем.
— Ты подумай, — убеждал он Максима, — юрист — это чистая лотерея. Ты можешь на всю жизнь застрять в какой-нибудь консультации и получать там сущие гроши, да еще постоянно общаться со всяким сбродом. А следователь — это вообще профессия для потенциальных самоубийц: рано или поздно какой-нибудь «клиент» пожелает свести счеты, таких случаев сейчас — немерено. Да и вообще — какая радость копаться в человеческих отбросах? А на телевидении работа чистая, с моими связями я тебя мигом устрою в престижную программу…
Не то чтобы Максиму не хотелось чистой работы или хороших заработков, не то чтобы он отрицательно относился к телевидению, но после таких разговоров у него всегда возникало чувство, будто его втягивают в какое-то не слишком приличное дело. И кроме того, не хотелось быть чем-либо обязанным отчиму. Просто не хотелось, без видимых причин.
Потом тематика беседы по душам изменилась. Александр Николаевич вдруг стал много говорить о женщинах, о том, как они украшают и налаживают жизнь мужчин, как трудно найти подходящую спутницу или подругу. А через несколько недель после приезда Максима Александр Николаевич пригласил его посидеть в кафе, сказал, что хочет познакомить с очень хорошей девушкой, дочерью своего давнего приятеля, умершего несколько лет назад, человечком очень одиноким и нуждающимся в дружеской опеке. Максиму совсем не улыбалось проводить вечер в компании новоявленного отчима и уж тем более знакомиться с девушкой, но, не желая с ходу портить с ним отношения, в кафе он пошел.
Настроение у Максима в тот вечер было отвратительное, он сидел надутый и односложно отвечал на вопросы о службе в армии, а Александр Николаевич, казалось, вовсе этого не замечал, сыпал анекдотами, подливал вино, предлагал все новые закуски, и это молодого человека злило еще больше. Он было подумал, что хорошенького понемножку, нужно под благовидным предлогом сматываться отсюда, как вдруг…
— Добрый вечер, — раздался над ним тихий низкий женский голос.
Максим вздрогнул. Почему-то от этого контральто дрожь прошла по всему телу, дошла до сердца, заставив его учащенно забиться. Он поднял голову — у стола стояла высокая смуглая девушка с огромными серыми грустными глазами, вся голова ее была в крутых завитках черных как смоль волос, великолепную тонкую фигурку обтягивало очень короткое платьице из тонкого эластичного материала, светло-стального цвета, который удивительно шел к ее глазам. Длинные рукава и глубокий вырез платья подчеркивали великолепие ее бюста, ноги, казалось, росли прямо из шеи, вокруг которой был повязан шарф из такого же материала как и платье, а длинные концы его спускались на спину. В ушах сверкали вычурные, почти до плеч, серьги, отбрасывая таинственные блики на ее смуглое лицо без косметики. Такой красавицы Максиму встречать еще не приходилось.
— А вот и наша Мари. — Александр Николаевич вскочил, поцеловал ее в лоб. — Познакомься, дорогая, мой сын Максим.
— Марианна. — Она протянула ему руку, сверкнули длиннющие ногти, покрытые серебристым лаком, и несколько колец с блестящими камушками.
Максим вскочил и осторожно пожал руку, горячую и сухую, смутился, покраснел и за это разозлился на себя еще больше. «Наверное, надо было руку поцеловать, бирюк несчастный, — подумал он, — рядом с этим фон-бароном выгляжу Маугли. И какой я ему сын, что он плетет?»
Максим еще больше расстроился, уселся на свое место и уставился в стол, боясь поднять глаза. А Александр Николаевич, заливаясь соловьем, отодвинул для Марианны стул, подозвал официанта, сделал новый заказ, смеялся, что-то рассказывал, засыпал девушку комплиментами и вообще наслаждался моментом.
Нельзя сказать, что этот вечер прошел в теплой, дружественной обстановке. Максим так до конца и просидел уставившись в тарелку, почти ничего не ел и не пил, односложно отвечал на все вопросы, боясь поднять глаза, кляня себя за скованность, завидуя Александру Николаевичу, который был как рыба в воде, и одновременно ненавидя его. К тому же он постоянно чувствовал на себе взгляд девушки, сидящей напротив него, она тоже почти ничего не ела, зато много пила, но совершенно не пьянела и почти все время молчала, а если и произносила несколько слов, то ее тихое глубокое контральто отзывалось в его голове набатным колоколом. Она явно изучала его весь вечер и даже не пыталась скрыть это, но когда он отваживался поднять глаза и встречался с ней взглядом, то не мог понять, что выражает этот взгляд.
Наконец этот тягостный вечер закончился, и Максим был счастлив, что Александр Николаевич вызвался сам отвезти Марианну домой, он боялся остаться один на один с этой загадочной красавицей, потому что совершенно не представлял себе, о чем можно с ней говорить и как себя вести.
Ночь он провел без сна, стоило ему закрыть глаза, как он снова слышал ее волнующий голос, видел перед собой ее спокойное смуглое лицо. Но теперь он, без страха всмотревшись в нее, увидел в ее взгляде за маской равнодушия и спокойствия тщательно скрываемые тоску, одиночество и почему-то страх. К утру он отчетливо понял, что влюбился в эту загадочную женщину и готов всю жизнь охранять и оберегать ее (от чего или от кого — он даже не думал), готов стать ее верным рыцарем, пажом, кем угодно, только чтобы быть рядом с ней, заботиться о ней, выполнять все ее желания.
День он провел в тоске и мучениях, не зная, что предпринять, как найти ее. Обратиться к Александру Николаевичу он почему-то стеснялся. Вдруг за ужином тот сам заговорил о ней:
— Как тебе понравилась Мари? Правда, красавица? Совершенно необыкновенная девушка. Ты ей, кстати, тоже приглянулся, она расспрашивала о тебе, хотя вел ты себя не самым лучшим образом, дикарь дикарем.
Максим густо покраснел и не нашел что ответить.
— Это та девушка, с которой ты его вчера знакомил? — заинтересовалась мать. — А сколько ей лет, чем она занимается, кто ее родители? Ты знал ее отца, да, Санечка? Чем он занимался? А с кем она теперь живет, с матерью?
— Господи! Сколько сразу вопросов! — Александр Николаевич шутливо поднял руки. — Сдаюсь, сдаюсь. Родителей у нее нет, умерли. Отца знал плохо, когда-то делали вместе одну работу на телевидении, он был кубинец, черный как сапог, а мать русская, но чем занималась, просто не представляю. Марианна живет одна, снимает комнату, подрабатывает манекенщицей, но работа эта сам знаешь какая, он выразительно помахал рукой, — она девушка строгих правил и очень всем этим тяготится. Ну хватит, хватит расспросов, пусть молодые сами между собой разбираются. У меня есть два билета на завтра на концерт, я думаю, мы уступим эту возможность прикоснуться к прекрасному детям, как ты находишь, дорогая? Тем более, что мальчик одичал совсем в своей армии.
— Конечно, конечно. Максим, что тебе дома сидеть? Позвони, пригласи девушку на концерт, потом можно погулять, — подхватила мать.
Он было открыл рот, чтобы отказаться, но вспомнил прекрасные глаза Марианны, ее необыкновенный голос — и согласился, даже выдавил из себя какие-то слова благодарности.
Следующий месяц пролетел как один день. Когда, много позже, Максим вспоминал это время, всякий раз ему представлялась зажигательная русская пляска в исполнении ансамбля Моисеева — все несется в лихом хмельном водовороте, все ярко, шумно, весело, и если стоять в центре этого водоворота, то начинает кружиться голова.
Максим быстро нашел работу: таких, как он, здоровых, сильных, только что прошедших армию, да еще и десантные войска, охотно брали охранниками в различные фирмы. Работал он сутки через трое и, казалось бы, имел идеальные возможности для осуществления всего задуманного, но какое там!
Все свободное время он тенью ходил за Марианной, а она любила днем прогуляться по большим магазинам, рассматривая витрины так, как другие рассматривают картины великих мастеров, а вечером обязательно, как она выражалась, «оттянуться» в кафе или на дискотеке. Еще месяц назад Максим озверел бы за один день такого растительного существования, но сейчас — ничего не замечал вокруг, пьянея от близости к ней. А она играла им как кошка мышкой: то притянет к себе, то оттолкнет. То приласкает, то нагрубит. То требовала, чтобы он постоянно был рядом, то пропадала на несколько дней, ничего не объясняя. И очень часто жаловалась: как ей одиноко, какая у нее ужасная работа, как дорого платить за комнату, как тоскует по семье.
У Максима сердце заходилось от жалости при таких разговорах. Наконец он набрался храбрости и сделал ей предложение. Она приняла его как-то удивительно легко, точно он предложил ей посетить очередное кафе, а не изменить свою жизнь.
Дома сообщение Максима, что они с Марианной решили пожениться, вызвало такую бурю, что, если бы не активная поддержка Александра Николаевича, неизвестно, чем бы вся эта история кончилась. Как только Елена и Татьяна Георгиевна в два голоса стали объяснять всю глупость такого скороспелого решения, Александр Николаевич увел жену в их комнату, закрыл дверь, и, когда они вышли оттуда через полчаса, Елена, стараясь не смотреть на мать, дала согласие и на этот брак, и на то, что молодые поселятся в их доме. Бабушка только руками всплеснула, повернулась и ушла к себе, хлопнув дверью так, что бокалы в буфете зазвенели.
Свадьбу справили скромно, у Марианны не было ни друзей, ни подруг, ни родственников. Максим тоже не хотел никакой пышности, его безумно огорчало, что с бабушкой они так и не помирились и она демонстративно уехала жить на дачу, а жену своего внука в упор не видела и при каждом удобном случае подчеркивала, что опять в ее доме появился «человек не нашего круга».
Марианна бросила работу и, когда Максим дежурил, валялась на кровати, слушая музыку, или раскладывала бесконечные пасьянсы, смотрела по телевизору все сериалы подряд, а когда он был свободен, все продолжалось как и до свадьбы: магазины, кафе, бары, дискотеки.
Но появилось и нечто новое. Она стала требовать все больше и больше денег, ни с кем, кроме Александра Николаевича, не общалась, смотрела сквозь мужа как сквозь стенку, а Елена частенько ловила на себе ее взгляд, полный ненависти. Ну может быть, и не откровенной ненависти, но какой-то тяжелой неприязни. Впрочем, отношения свекрови и невестки редко складываются идеально!
— Мне кажется, — сказала как-то Елена мужу в один из тех редких вечеров, когда они остались дома вдвоем, — Маша ревнует меня к Максиму. Смотрит на меня, будто я что-то у нее собираюсь украсть или уже краду…
Александр Николаевич скептически хмыкнул:
— Ревнует? С чего? Она с Максимом проводит практически все время, если он не на работе. Мы с тобой его почти не видим…
— Нет, тут что-то не так. Иногда мне становится в ее присутствии не по себе.
— Ты, наверное, переутомилась, дорогая, — заметил Александр Николаевич, разворачивая газету. — Мари, конечно, взбалмошная девочка, но добрая. И Максима она, кажется, любит. По-моему, тут все дело в прописке. Она ведь живет здесь на птичьих правах, ей обидно.
— Но ты же знаешь, моя мама…
— Я знаю, что твоя мать очень хотела бы руководить всеми в этом доме, — сухим и жестким голосом отчеканил Александр Николаевич, раздраженно отбрасывая газету. — Не получается со мной — она отыгрывается на Марианне. Моей дорогой теще, между прочим, довольно трудно угодить. Даже я ей не по вкусу, хотя, кажется, не милиционер и даже получил неплохое воспитание…
Елена промолчала. Любая попытка поговорить с мужем по душам оборачивалась намеками на невыносимый, деспотический характер ее матери и на то, что Александр Николаевич прямо-таки осчастливил Елену, женившись на ней: немолодой уже женщине со взрослым сыном. Сначала она обижалась, даже плакала, а потом как-то привыкла, сказав себе, что Санечка конечно же ревнует ее и к сыну, и к матери. Значит, нужно быть еще большим дипломатом и искусно лавировать между ним, невесткой, матерью и любимым сыном, чтобы в доме царили мир и покой. Но как же она иногда уставала от этого бесконечного лавирования — куда больше, чем от своей напряженной работы.
События между тем разворачивались стремительно и совсем не в том направлении, какое было бы оптимальным. Однажды к концу смены Марианна зашла к Максиму на работу. Эти сутки дежурства для Максима выдались особенно тяжелыми, и он мечтал только об одном: прийти домой и лечь спать. Но Мари решительно прошла в дежурку, грациозно опустилась на стул, закинула ногу на ногу, вытащила сигаретку, закурила и, пуская дым к потолку, не замечая усталости и удрученного состояния мужа, сказала:
— Сегодня на Горбушке в ДК классная тусовка, закругляйся, поймаем тачку и поехали.
— Машенька, я сегодня очень устал, мне бы поспать хоть часочек, а там дым коромыслом, музыка грохочет… Ну пожалуйста, давай хоть сегодня домой поедем, у меня просто нет сил.
— Во-первых, я тебя сто раз просила не называть меня этим пошлым именем. Во-вторых, что ты за мужик такой, если после твоей непыльной работенки еще и спать надо. В-третьих, если ты со мной не поедешь, то уж не обессудь, я поеду одна и найду там себе кавалера покруче тебя.
— Хорошо, — голос у Максима вдруг стал ровный и спокойный, — поезжай. Но, во-первых, денег я тебе на твои увеселения больше не дам. Во-вторых, не тебе судить о моей работе. В-третьих, деньги зарабатываю все-таки я, и отдыхать мне тоже иногда надо, а вот почему ты только и делаешь, что отдыхаешь? Чем это ты так себя утомила? И в-четвертых, я представляю, какого крутого мужика ты подцепишь на этой тусовке: длинноволосого, в коже и заклепках. Прекрасно! Но пусть он о тебе и заботится, и деньги, и шмотки, и завтрак в постель, а заодно и домработницей у тебя послужит.
Марианна молча сорвалась со стула, вылетела в коридор, с силой шарахнув дверью. Одновременно выше этажом, где размещался кабинет хозяина конторы, тоже шарахнули дверью, и чьи-то каблучки дробно застучали по лестнице. Плавно покачивая бедрами и гордо вздернув голову, Марианна вышла на лестничную площадку, и ее чуть не сшибла с ног женщина, спустившаяся по лестнице. Марианна уже собралась как следует обложить нахалку, но интуиция заставила ее вовремя прикусить язык.
Налетевшая на нее женщина была чуть старше ее, одного с ней роста, с длинными, почти до талии каштановыми волосами и удивительными, зелеными, как у кошки, раскосыми глазами. Она была не только очень красива, в ней чувствовалась скрытая сила, властность, умение повелевать, заставляющая всех окружающих говорить шепотом и ходить на цыпочках. Она явно была в ярости, и глаза ее метали зеленые молнии. Но Марианна спокойно выдержала ее взгляд, и женщина начала потихоньку успокаиваться, пылающие щеки приобрели нормальную окраску нежного румянца, зеленые искры погасли, а на лице появилось надменное и немного удивленное выражение.
— Ты кто такая? Что на дороге стоишь?
— К мужу приходила, он здесь охранником работает, — своим обычным тихим голосом ответила Марианна.
Женщина посмотрела более заинтересованно, ей явно понравился ее голос.
— К мужу, значит. Тебя звать-то как?
— Марианна.
— А меня Ирина, но все меня зовут Императрица, ты тоже можешь меня так звать. А чего приходила?
Она не без удовольствия разглядывала дискотечный наряд Марианны красные кожаные шорты в обтяжку, черные колготки, черный короткий свитерок, больше похожий на рыболовную сеть, надетый на красное боди, и яркий красно-черный платочек на шее.
— Что, повеселиться собралась, а он продинамил?
— Хочет ехать домой спать. Не со мной, просто спать, — уточнила Марианна.
— Ха! Все мужья — дерьмо. Да и вообще все мужики. Мой меня тоже послал. Работать ему нужно. Зачем тогда, старый козел, на молодой женился? Ну и что думаешь теперь делать?
— Не знаю. Надо бы завалиться куда-нибудь, да денег нет. — Она прямо посмотрела Императрице в лицо.
Та усмехнулась:
— Ну, у меня этого добра с избытком, денег дает сколько надо, одно условие — никаких мужиков чтобы рядом не было, а так делай что хочешь. Может, составишь мне компанию? Пошли в мою машину.
И она двинулась к выходу, даже не оглянувшись, уверенная, что девушка идет за ней. И Марианна пошла, чувствуя, что жизнь ее делает новый поворот.
Повеселились они в ту ночь славно, побывав чуть ли не в десятке злачных мест. Императрица была довольна, новоприобретенная подруга ей нравилась — тихий голос, пьет не пьянея, танцует без устали, не задает никаких вопросов, покорна, но без подобострастия, знает свое место, однако гордости не теряет. Именно такого человека ей всегда не хватало рядом.
Уже рассветало, когда они вышли из очередного кабака, уселись в роскошный «порше» Императрицы, где хозяйку ждал шофер, он же телохранитель, пожилой молчаливый громила, и буквально растеклись по сиденьям.
— Давай домой! — скомандовала Императрица. — Поехали ко мне, посмотришь, как люди живут, а к мужу тебя потом отвезут.
Марианна промолчала. Машина мчалась по пустынной в этот час Москве, вскоре они выехали за кольцевую дорогу, буквально через десять минут свернули на какой-то проселок, потом свернули еще раз и оказались перед высоченными воротами. При этом асфальт тоже кончился, хотя дорога уходила дальше. Шофер просигналил, зажужжала маленькая телекамера над воротами, они распахнулись, и «порше» въехал на территорию, окруженную каменным забором трехметровой высоты. Проехав по аллее, обсаженной старыми разросшимися туями, машина наконец остановилась под козырьком высокого крыльца. Дамы вышли, поднялись по ступенькам, уставленным кадками с диковинными растениями, огромные стеклянные створки сразу распахнулись, как будто поджидали их.
За дверью оказался еще один пожилой громила, колючими проницательными глазами оглядев Марианну, запер за женщинами дверь и тут же молча удалился.
— Люблю молчунов, — сказала Императрица и усмехнулась: — Специально ведь вокруг меня одних уродов и старперов держит. А с другой стороны, боится — значит ценит. А тебя твой ценит?
— Раньше ценил, а теперь не знаю.
По широкой деревянной лестнице они поднялись на второй этаж, миновали коридор и вошли в просторную комнату, уставленную необъятным мягкими диванами с множеством ярких подушечек и думочек. Перед каждым диваном располагало столик с причудливо изогнутыми ножками, на котором стояли вазы с живыми цветами.
— Моя гостиная, — сказала Императрица, опускаясь на один из диванов, — располагайся. Чаю хочешь? Хотя лучше сначала в ванную, потом чай с травками и спать.
Она встала, подошла к мебельной стенке с множеством зеркальных дверок, занимавшей всю торцевую стену комнаты, открыла один из шкафов, и оказалось, что это дверь в спальню. Пройдя ее насквозь, она распахнула еще одну дверь, за ней была гардеробная с множеством шкафов и огромным трюмо, и, наконец, за очередной дверью оказалось ванная.
Подобную роскошь Марианна видела только в кино, в фильмах про арабских шейхов. Посередине большой комнаты, в которой могла поместиться почти вся квартира Максима, была утоплена в пол даже и не ванна, а маленький бассейн. Пол и стены были выложены темно-синей плиткой, имитирующей лазурит, стояло несколько кресел и несколько этажерочек на колесиках. Чаша бассейна, кожа кресел и полочки этажерок были малахитового цвета, кругом свисали и стояли на полу растения с пышной зеленью, и нельзя было сразу определить — настоящие они или искусственные; здесь и там поблескивали золотыми искрами краны, крючочки, каркасы мебели, обрамление большого зеркала, вделанного в стену, мягкий свет лился из бра в виде раковин и невидимых светильников на потолке, и все это зелено-синее великолепие оживляло множество раковин самых экзотических форм и расцветок, лежащих в хорошо продуманном беспорядке. Но больше всего Марианну поразило то, что бассейн упирался в стеклянную стену, за которой был небольшой пруд. Одна из створок этой стены была открыта, и из нее дуло утренней свежестью, чувствовался запах воды и каких-то цветов.
Императрица сидела в кресле и с явным удовольствием наблюдала за произведенным эффектом.
— Раздевайся, поплаваем, — сказала она.
Чувствуя на себе пристальный взгляд хозяйки этого великолепия, Марианна стала медленно раздеваться, а та включила тихую музыку, пододвинула к краю бассейна одну из этажерочек, на которой стопками лежали полотенца. Раздевшись, Марианна вошла в воду. Императрица тоже быстро скинула с себя одежду и последовала за ней.
Как две русалки, они резвились, расплескивая вокруг фонтаны брызг и весело хохоча. Наконец, дамы вышли из воды, накинули на себя роскошные купальные халаты, и Императрица повела Марианну в спальню.
Подойдя к кровати, она сбросила на пол халат, улеглась обнаженная прямо на шелковое покрывало, подперев голову рукой, и стала в упор молча смотреть на Марианну. Та тоже молчала, стояла спокойно, не отводила взгляда, как будто ждала дальнейших указаний.
Наконец, Императрица громко зевнула, встала, прошла в гардеробную и возвратилась уже в ночной рубашке. Правда, рубашкой это можно было назвать условно, скорее казалось, что тело молодой женщины местами прикрывали совершенно прозрачные кусочки ткани. В руках она несла постельное белье, теплый плед и ночную сорочку.
— Держи, оденься и иди спать в гостиную. Утром, если проснешься раньше, не вздумай меня будить, твой туалет и ванная по коридору направо, если приспичит. Когда проснусь, позову, позавтракаем, потом шофер отвезет тебя.
Марианна постелила себе на одном из диванов и провалилась в сон без сновидений в тот же миг, как только коснулась головой подушки.
Утром, а точнее сказать, уже днем, она проснулась от голоса Императрицы, звавшей ее. Вошла в спальню и остановилась в дверях.
— Ну и дрыхнешь же ты. Никак тебя не докричусь, — ворчливо сказала Императрица. — Залезай сюда, сейчас завтракать будем.
Она нажала на кнопку у кровати, через минуту открылась дверь и заглянула горничная.
— Завтрак. На двоих, — отрывисто скомандовала Императрица, и та мгновенно скрылась.
Марианна села на кровати, поджав под себя ноги и облокотившись на подушки, поодаль от хозяйки, благо размеры ложа вполне это позволяли, и постаралась незаметно сквозь ресницы рассмотреть женщину, с которой так неожиданно ее столкнула жизнь.
Теперь, при дневном свете, после бурно проведенной ночи, было видно, что она, как минимум, лет на десять — пятнадцать старше, чем ей можно дать на первый взгляд, и что при наличии самых лучших массажисток и косметичек буйная и отнюдь не праведная жизнь оставила на ее лице отпечаток. И все-таки она до сих пор была очень красива, это бесспорно.
Вошла горничная, катя перед собой столик с едой, комната сразу наполнилась ароматом прекрасного кофе и свежевыпеченного хлеба. Горничная привычным движением поставила поднос на кровать между женщинами, на него водрузила чашки, кофейник, корзиночку с рогаликами, вазочки с джемом и маслом и быстро вышла. За все время в комнате не было произнесено ни слова, а лицо горничной оставалось бесстрастным — как маска.
— Налей, — скомандовала Императрица. Марианна налила в чашечку дымящийся ароматный кофе и подала.
— На меня не смотри, ешь. — Руки у Императрицы заметно дрожали, и она жадно, не отрываясь, стала пить. Поставила пустую чашку рядом с собой прямо на простыню и взяла сигарету из вычурного ларчика возле кровати. Щелкнула изысканной и явно безумно дорогой зажигалкой, жадно затянулась и закрыла глаза.
Марианна не торопясь налила себе кофе, взяла рогалик, разрезала его пополам, густо намазала маслом и джемом, снова сложила половинки и стала с аппетитом есть.
Императрица открыла глаза, некоторое время с любопытством смотрела на нее, потом вдруг неожиданно хрипло засмеялась и смяла сигарету в пепельнице.
— Глядя на тебя и сама есть захочешь, сделай мне так же и налей еще кофе. Ты, я смотрю, девочка без комплексов, это хорошо, это я люблю, сама такая, потому, может, и живу сейчас вот так. — И она широко повела рукой, словно приглашая полюбоваться спальней.
Полюбоваться действительно было чем. Огромная комната была выдержана в перламутровых тонах, на темном лакированном полу лежал пушистый розовато-лиловый ковер, роскошно контрастирующий с шелковыми шторами на окнах и таким же балдахином над поистине царской постелью. Всюду стояли карликовые японские деревья, а одна из стен представляла собой огромное — от пола до потолка — зеркало, где отражалась комната и красивый вид за окном.
— Нравится? — лениво спросила Императрица. — Три раза переделывали, пока меня все устроило… более или менее. Камин вот только нужен новый, антикварный. Этот новодел только для торгашек с рынка годится.
Марианна взглянула на камин, находившийся в ногах постели: белый мрамор, затейливая решетка перед очагом, многочисленные загадочные предметы… На ее взгляд, невероятно красиво, лучшего и желать не приходится. Но может быть, она ничего не понимает в искусстве обставлять комнаты?
— Что дома скажешь, где была? — вывел ее из оцепенения хрипловатый голос новой подруги.
— Ничего не скажу, — пожала плечами Марианна. — Никогда ничего не объясняю. Никому.
— А как же муж?
— Бесится, а мне плевать. И на его мать тоже, пусть хоть вся злостью изойдет.
— Ну ты совсем молодец. Могу тебе только позавидовать. За все это, — тут она снова повела рукой, — платить надо, в том числе и полным отчетом.
— Мне платить не надо. Да и не за что. Вся квартира — в два раза меньше этой комнаты, а нас там пятеро. Что же мне, в ножки им кланяться за это убожество?
— Ну и прекрасно. Понравилось у меня?
— Очень.
— Ну что ж. Кажется, мы с тобой подружимся. Ты мне подходишь. Оставь свой телефон, позвоню, заеду за тобой.
В машине по дороге домой Марианна сидела с закрытыми глазами и вспоминала сине-зеленую ванную комнату, представляя себя в ней хозяйкой. А рядом — ее единственный любимый человек. Когда машина остановилась возле подъезда ее дома и пришлось расстаться с мечтами и окунуться в реальность, Марианна чуть не застонала в голос от разочарования и неудовлетворенности. Она прошла в свою комнату, не удостоив мужа и свекровь даже взгляда, плюхнулась на диван, надела наушники и отгородилась любимой музыкой от окружающего мира.
Императрица позвонила ей через пару дней, подъехала к дому и, когда Марианна села к ней в машину, критически осмотрела ее с ног до головы и скомандовала шоферу:
— К Манежу. Сейчас зайдем к «Армани», приоденем тебя немножко, а то с тобой в приличном месте и показаться стыдно будет.
Марианна сначала чуть-чуть обиделась: на ней, было ее любимое и очень красивое серо-стальное платье, под цвет глаз, в котором она неизменно привлекала к себе общее внимание. Почему же с ней будет стыдно показаться? Но в следующую секунду у нее уже сладко заныло сердце: начинается сказка про Золушку, она вступает в другой мир, в мир, где ее лучшие наряды годятся только для того, чтобы вытирать ими пыль или мыть полы.
Марианна даже не представляла себе, что продавщицы в магазине могут быть так любезны, а сам процесс покупки — длиться несколько часов, причем ни капельки не наскучить. Развалившись в удобном глубоком кресле перед примерочной и потягивая из высокого стакана какой-то прозрачный напиток со льдом, Императрица привычно командовала:
— А теперь поищите что-нибудь посексуальнее, но не пошлое. Что вы принесли? В этом только на богомолье ходить! Я же просила сек-су-аль-ное! Это?!! Милая, вы с ума сошли, мы же не в бордель поедем и на панель тем более не пойдем. Если сами не можете ничего предложить, позовите старшего. Ну, вот это еще куда ни шло. Мари, примерь!
Марианна примеряла платья, блузки, юбки, какие-то накидки, отороченные мехом. Ей все казалось великолепным, но Императрица брезгливо морщила нос и не угомонилась, пока не перевернула весь бутик, выбрав наконец два платья: лиловое из тончайшей кожи и облегающее трикотажное на тонких бретельках с накидкой из черных перьев.
— Ну вот, — удовлетворенно сказала она, — для первого раза сойдет. Сейчас к этому подберут туфли — и вперед.
Марианна даже представить себе не могла, сколько стоит все это великолепие. Она случайно заметила цену на каком-то шарфике, попавшем ей под руку, и увидела, что выражается она трехзначным числом. У нее закружилась голова, и она запретила себе даже думать о деньгах. Таких сумм никто из ее прежних знакомых никогда в жизни в руках не держал.
После похода в магазин все понеслось как в предыдущий раз, и снова на рассвете они оказались в спальне Ирины.
— Хорошо гульнули, — сказала она, разваливаясь на одном из диванов, — пить хочется. Там в углу на столике должен стоять термос, налей.
Марианна подошла к столику, налила в чашку душистого чая из каких-то трав и осторожно понесла ее Императрице, стараясь не испачкать новый вечерний наряд.
— А ты сними платье, проще будет, — посоветовала ей Императрица. — Да и жарко тут, топят как сумасшедшие.
Марианна сняла платье и осталась в лифчике и трусиках. Императрица окинула ее критическим взглядом:
— Одну ошибку мы с тобой сегодня сделали. Забыли купить новое белье, то, что на тебе, годится только для субботника. Но это дело поправимое, сейчас подберем из моего гардеробчика. Кажется, у нас один размер. И фигуры похожие.
Она легко соскользнула с дивана и скрылась в гардеробной. Через минуту вынесла оттуда целый ворох белья, причем с большинства вещей еще не были сняты этикетки.
— Сейчас устроим примерку.
Она подошла сзади к Марианне, расстегнула ей лифчик, а когда он упал к их ногам, неожиданно по-мужски обхватила ее груди руками, прижавшись всем телом к ее спине.
— Подходящий размер, — прошептала она Марианне в самое ухо и легонько укусила за мочку.
Марианна закрыла глаза и тяжело задышала, но попыток вырваться не делала.
Внезапно Императрица отпустила ее и повернулась к груде кружев и шелка, валявшейся в одном из кресел.
— Такая красота нуждается в хорошем обрамлении, — усмехнулась она, выдернула из кучи один из кружевных лифчиков, надела на Марианну, застегнула крючки и повернула девушку лицом к себе.
— Хороша! — вздохнула она, кладя руки ей на грудь, — но без всего все равно лучше.
И она медленно, обеими руками, сняла бретельки с плеч Марианны, высвободила ее груди из кружевного обрамления, наклонилась и принялась покрывать их поцелуями.
В Марианне стало подниматься желание, и она положила руки на талию Императрице. Та, на мгновение отстранившись, быстро сбросила с себя всю одежду и снова привлекла к себе девушку. Руки Императрицы скользнули вниз по ее телу, зацепив большими пальцами резинку ее трусиков, она вполне профессионально стала стягивать их вниз. Потом крепко прижала Марианну к себе, и они повалились на кровать.
Какое-то время Марианна была почти счастлива. Она вела ту жизнь, о которой всегда мечтала, — максимум комфорта, красивых вещей. Веселая, разгульная жизнь… Ах, если бы не надо было время от времени возвращаться домой! Но и это поправимо: постоянно вращаясь среди богатых мужчин, можно будет подцепить на крючок подходящего, а новая подруга твердо обещала об этом позаботиться. И за все это минимум работы: всего-то навсего ублажать и во всем подыгрывать Императрице.
А почти счастлива — потому что теперь она не могла быть вдвоем с любимым человеком. Именно вдвоем, ведь виделись они почти каждый день, но какая это была мука! Если раньше его отстраненный, хоть и доброжелательный тон, поведение почти постороннего человека компенсировались их интимными встречами, то сейчас, вынужденная подстраиваться под распорядок жизни своей любовницы и покровительницы, она уже не принадлежала себе, а значит, и ему.
Как-то, лежа рядом с Императрицей, она представила себе, что роскошный коттедж этот — его дом, в котором он поселил ее, свою любимую девочку, и вот сейчас она принесла ему высокий стакан холодного пива в сине-зеленую ванную, а потом со смехом стерла пену с его усов. И ей ужe стало казаться, что лежит она сейчас на кровати рядом с ним. Из этого блаженного состояния ее вывел резкий голос Ирины:
— Чего стонешь? Мужика представила?
От точного попадания в ее грезы у Марианны замерло сердце, она не знала, как отреагирует на все это ее подруга, и промолчала, но глаза открыла. И пристально посмотрела на Императрицу, изо всех сил стараясь казаться невозмутимой.
— Да не молчи, — миролюбивым тоном заговорила та, — лучше расскажи про него, страсть как люблю такие разговоры. Как говорится, если уж у самой нет, так хоть послушать, как это у других. Ну давай, давай, рассказывай.
Доброжелательный тон вполне успокоил Марианну, и к тому же ей так хотелось хотя бы поговорить о нем, что она рассказала, может быть впервые, практически все о них. Всю непростую и неординарную историю их любви.
Они познакомились несколько лет назад, на одном из входивших тогда в моду конкурсов красоты. Александр Николаевич, жмурясь и чуть ли не урча от удовольствия, толкался за кулисами конкурса среди полуобнаженных красоток, которые, завидя карточку работника телевидения у него на груди, старались принять самые соблазнительные позы и строили ему глазки…
И вдруг он застыл как вкопанный или, скорее, замер, как зверь, увидевший свою добычу. Несколько в стороне от других стояла девушка, высокая, стройная, с изумительной фигурой, очень смуглая, почти мулатка, с копной черных, в крутых завитках, как у африканок, волос. Уже потом он узнал, что отец ее был кубинец, от него она унаследовала не только волосы и цвет кожи, но и природную грацию дикой кошки и такой же темперамент. От матери она взяла огромные серые глаза и свойственные только русским женщинам феноменальные терпение и покорность.
Роман их закрутился стремительно и бурно, как торнадо. Но Александр Николаевич вскоре пресытился и этой тропической красотой, после ананаса ему, как всегда, захотелось соленого огурца, и он начал подыскивать очередную жертву. Марианна же, на свою беду, влюбилась в него без памяти, ходила по пятам, подстерегала у подъезда, рыдала и умоляла, в общем, всячески мешала ему жить, а этого он уже простить не мог.
Этот период их жизни кончился печально — прячась за кустами, она увидела, как он прошел к себе домой под руку с новой пассией, после чего ворвалась к нему (дверь квартиры ей по глупости открыла старуха соседка) и, стоя на пороге комнаты, к ужасу его дамы, выпила пузырек едкой жидкости, после чего рухнула в беспамятстве.
Дальше — «скорая», почти полгода больницы. Жизнь ей спасли, но из-за полностью сожженной гортани пришлось вставить фистулу, и теперь она ходила или в водолазках с высоким воротником-стойкой, или повязывала на шею косыночки, делая это, правда, очень изящно. Посторонний человек и догадаться-то не мог об истинной причине такого пристрастия, а так как она еще при этом говорить стала очень тихим голосом, почти шепотом, это придало ей особый шарм.
Родных и близких у страстной мулатки не было, и он, как человек не столько порядочный, сколько добрый, исправно навещал девочку в больнице, где его ждал еще один сюрприз: у его дорогой подруги ко всему прочему не все нормально с психикой. Не то чтобы ее нужно было запирать в сумасшедший дом, но вести себя с ней надо осторожно: склонность к истерии, неадекватность поведения и так далее. Кто предупрежден — тот вооружен, и наш донжуан полностью подчинил себе ее волю, научился управлять ею, и если он давал команду «к ноге!», то она покорно ложилась у его ног, счастливая уже оттого, что на нее обратили внимание.
Роман их продолжался, но стал как бы фоном для его многочисленных любовных эскапад. Она переносила все со стойкой покорностью, пока он однажды не объявил ей, что хочет жениться. Это был единственный случай, когда послушный и ласковый щенок вдруг показал зубы. Но на сей раз ему удалось уговорить ее, объясняя, что так будет для них лучше, удобнее, а ее он выдаст замуж за своего пасынка, который вскоре должен вернуться из армии и который уж точно не устоит перед ее прелестями. Они будут жить в одной квартире, по-прежнему встречаться, когда это им, вернее ему, захочется, и вообще в такой ситуации есть масса преимуществ. Она опять подчинилась ему.
Конечно, всех подробностей Марианна не рассказывала, но и так было ясно, что влюблена она в своего господина и повелителя по-прежнему смертельно. И помани он пальцем…
Императрица лежала, подперев голову рукой, и внимательно слушала.
— И он правда так хорош, как ты говоришь? Значит, ты любишь его? — вдруг резко спросила она. — Так что ж ты делаешь здесь, со мной?
Марианна почувствовала угрозу в ее голосе и поняла, что может все погубить своими излияниями.
— Мне очень хорошо с тобой, правда хорошо, но и то, что люблю его, тоже правда, — тихо произнесла она, стараясь быть как можно более убедительной. — Я понимаю, что ты сейчас обо мне думаешь, но это не так. Да, мне нравится твой дом, нравятся подарки, нравится твоя жизнь. Но это не главное. Больше всего мне нравишься ты. Да, я завидую тебе, но и преклоняюсь перед тобой. Я хочу быть похожей на тебя, хочу учиться у тебя. Я знаю, что никогда не смогу стать такой же Императрицей, но быть в твоей свите — уже хорошо. Может, мне и вправду повезет, я смогу удачно выйти замуж, но и тогда хотела бы оставаться с тобой рядом. И еще с ним. В любом случае я могу научиться у тебя… всему, что ты умеешь.
Императрица усмехнулась и привлекла ее к себе. Марианна поняла, что на сей раз гроза миновала. Но урок усвоила и больше не позволяла себе забываться в грезах подле любовницы.
Однажды, когда они уже завтракали, как всегда поставив поднос между собой на кровати, под окном зашуршала машина, захлопали двери, раздались громкие голоса. Марианна удивленно подняла глаза на Императрицу. Та замерла, не донеся тарталетку, которую в этот момент держала в руке, до рта. На секунду в ее глазах мелькнул испуг, она быстро окинула взглядом комнату, успокоилась и продолжала спокойно есть. Через минуту дверь в спальню по-хозяйски распахнулась. На пороге стоял сам Босс.
Марианна, которая никогда его до этого не видела, была просто поражена. Она много слышала о богатстве и могуществе этого человека, пыталась себе его представить, и ей казалось, что муж Императрицы — это грузный человек, исполинского роста, с массивным, волевым лицом, холодными голубыми глазами и пышной седой шевелюрой. А сейчас перед ней стоял тщедушного вида, низенький, доходящий своей красавице жене чуть ли не до плеча, пожилой, лысоватый, с длинным носом человечек.
«Попугай! Обезьяна! — хмыкнула про себя Марианна. — Из цирка сбежала макака».
Но эта макака окинула ее таким взглядом, что у нее все сжалось внутри, а веселье мгновенно испарилось. В его маленьких черных глазках было столько ледяного холода, они буквально пронизывали ее насквозь, и она поняла, что такому человеку дорогу лучше не перебегать. И что богатство и могущество накладывают отпечаток на любую внешность.
— Завтракаете, пичужки? — сказал он скрипучим голосом, опускаясь в одно из кресел. — Примете меня в компанию? Всю ночь не спал, маковой росинки во рту не было.
Императрица, оставшаяся при появлении супруга абсолютно невозмутимой, нажала на кнопку звонка.
— Тебе тосты или что-нибудь посолиднее?
— Нет, мне только кофе, ну, может, рогалик, а лучше печенье. Если есть «берлинское», пусть принесут.
В дверь просунулась голова горничной, понимающей все с полуслова, даже с полувзгляда.
— Кофе, рогалик, «берлинское», — тихо скомандовала Императрица.
— Так это и есть твоя новая подружка? — продолжал скрипеть Босс. — А как зовут подружку?
— Марианна, — ответила та тише обычного.
— Замужем?
— Да, муж в твоей конторе работает охранником. — чувствуя замешательство подруги, перехватила инициативу Императрица.
— И что он говорит, когда ты домой не возвращаешься?
Босс явно игнорировал свою супругу и предпочитал обращаться непосредственно к Марианне.
— Ругается, — ответила Марианна.
— А ты чего?
— А я молчу. Он от этого еще больше бесится, но мне плевать.
— Все вы, бабы, такие стервы, вам только одно от мужиков надо — деньги.
— Не цепляйся к ней, — миролюбиво заметила Императрица. — Какие у ее охранника могут быть деньги? Смешно даже. Посмотри, какая красавица пропадает. Найди ей лучше мужа, такого же хорошего, как ты, папочка. Клянусь, она достойна лучшего, чем просто охранник, даже в твоей фирме.
Мир был восстановлен. Горничная вкатила столик с завтраком для хозяина. Видимо, она хорошо знала его вкусы — на столике оказалась корзинка, полная горячих рогаликов и его любимого печенья. Вместо маленьких кофейных чашек, из которых пили дамы, ему подали большую кружку. Он сразу оживился и, громко чавкая, стал поглощать выпечку. О Марианне он, казалось, забыл, во всяком случае, ни разу больше не посмотрел в ее сторону. Впрочем, он и жене уделял не слишком много внимания и, только когда закончил завтрак, бросил ей сухо:
— Сегодня вечером изволь быть дома. Приеду.
Когда он вышел из комнаты, Императрица облегченно вздохнула и витиевато выругалась. Марианна с испугом глянула на нее: что-то не так?
— Ты тут ни при чем, — усмехнулась Императрица, поймав этот взгляд. — Просто мне предстоит очередная барщина, а я это терпеть не могу. Хорошо хоть, у него до меня руки редко доходят. В общем, жить можно. Давай, собирайся домой, а мне теперь нужно готовиться: массаж, тонизирующие таблетки, успокоительные… Иначе не выдержать. На днях увидимся.
Она кинула Марианне ее халат и добавила с циничным смешком:
— Зато после этого денег будет — завались. Папочка у меня, конечно, не подарок, но не жмот.
Марианна снова испугалась.
— А ты не боишься говорить об этом вслух? — прошептала она. — Вдруг кто-нибудь донесет…
Императрица повалилась на кровать и залилась хохотом:
— Донесет? О чем? О том, что я его только терплю? Так он сам это знает. Ты просто дурочка, Мари! Чем хуже к мужикам относишься, тем дороже они тебя ценят. Конечно, на рожон лезть не надо, но и коврик из себя изображать ни к чему. Я женщина дорогая, на меня нужно много денег тратить! А что дешево достается — дешево и ценится. Много тебе твой возлюбленный, за которым ты, точно собачонка, бегала, подарков делал?
Марианна поджала губы, сверкнула глазами и убежала в ванную: привести себя в порядок. Через минуту туда без стука вошла Императрица:
— Злишься? Напрасно. Я тебя жизни учу, говорила же, что хочешь быть на меня похожей. Ну, перестань, я же не со зла. Иди сюда, помогу тебе одеться…
Впрочем, оделась Марианна не скоро: примирение состоялось прямо в ванне, в душистой пене.
При следующей их встрече, когда они устроились с чашками чая на диванах в гостиной, Марианна, как всегда в упор глядя на Ирину, вдруг спросила:
— А твой муж не догадывается, зачем я здесь?
— Может, и догадывается, не дурак же, но действует по принципу: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы мужиков близко не было. Все остальное его мало волнует, так что не беспокойся. А как твой усатый брюнет поживает? Может, стоит мне с ним познакомиться? Ты опять смогла бы с ним видеться. Да и мне скучно.
— А охранники? Сразу донесут твоему.
— Ну, это я беру на себя. Не в первый раз, — она хохотнула, — да к тому же если он что и узнает, так ведь это твой мужик, а не мой. Ты его тайком сюда притащила… Ну, шучу, шучу. Я, как верная подруга, устрою тебе замечательную интимную встречу с твоим возлюбленным и ничего за это не потребую. Потом расскажешь… в подробностях. А выпить вместе с вами бокал шампанского — так что в этом плохого? Мы же общаемся с мужиками на всяких тусовках. Да, хочешь попробовать одну штуку? Новую. Тебе понравится.
Марианна увидела в руках у подруги какую-то капсулу, похожую на крошечную космическую ракету.
— Что это?
— Я же обещала: сюрприз. Получишь такой кайф, какого сроду не ловила. Давай сюда руку.
Марианна еще колебалась, когда Императрица схватила ее за руку и прижала капсулу к внутренней стороне локтевого сгиба. Чуть заметный укол заставил вздрогнуть, но в следующую минуту по телу разлилась необыкновенная истома, сменившаяся внезапным приливом сил. Марианне захотелось смеяться, петь и танцевать одновременно, она вскочила с кресла и подпрыгнула, смеясь от наслаждения. Мир вокруг был необыкновенно ярок, прямо в комнате распускались невиданной красоты цветы с чудесным ароматом, а она парила и пела — полным голосом, звучным и прекрасным…
Императрица с жестоким любопытством наблюдала за своей подругой, распростертой в кресле. Глаза Марианны были закрыты, губы шевелились, на них появилась смутная улыбка, руки и ноги чуть-чуть подергивались. Лицо не выражало абсолютно ничего, оно было безмятежным, как у фарфоровой куклы.
— Действует, — прошептала Императрица. — Не обманули. Интересно, что она сейчас испытывает? Очнется — расскажет, тогда и я попробую. Говорят, что привыкания не происходит.
Молодой женщине уже смертельно надоели все имевшиеся в ее распоряжении развлечения, хотелось новизны, и вот теперь она испытывала на Марианне какой-то наркотик, рекомендованный ей надежными людьми как незаменимое средство для получения эйфории. Только, кажется, доза великовата, можно будет ограничиться и половинной…
Когда дверь в гостиную внезапно распахнулась, она вздрогнула. Появление мужа в этот момент ее, мягко говоря, не обрадовало. И как же она не расслышала шума машины? Размечталась не к месту…
— Развлекаешься, детка? — проскрипел супруг. — Странно, что дома, а не в своих излюбленных кабаках.
— Чем ты недоволен? — холодно осведомилась она, незаметно засовывая использованную капсулу-шприц в сиденье кресла. — Тем, что я дома, или тем, что развлекаюсь?
— Я, как тебе известно, всем доволен… если ты не делаешь глупостей. Что с куколкой? — Он кивнул в сторону Марианны.
— Кайфует, — как можно небрежнее бросила Императрица.
— А ты? Смотри, доиграешься! — Босс цепко ухватил ее за запястья и повернул руки ладонями вверх. — Пока еще вроде не колешься, — констатировал он. — Что ты бесишься? Чего тебе надо?
— Ты мне этого все равно дать не сможешь, — усмехнулась Императрица. — Так что терпи… если хочешь.
— Я-то потерплю. Но имей в виду…
— Что? Ну, говори. Денег не будешь давать? Под замок посадишь? Убьешь? Ну давай, убивай.
— Дура! Да если бы я захотел…
— Скажи лучше, если бы смог, — язвительно заметила Императрица. — У тебя же только со мной что-то получается, сам говорил.
Внезапно лицо Босса исказилось, и он рухнул на колени перед креслом жены:
— Ириша! Не мучай меня! Сколько лет я уже терплю твои выкрутасы. Есть у тебя сердце?
— Нет! — сухо отрезала она. — Было, да все вышло. И не трогай меня. Вообще не трогай. Ты мне надоел.
— На девочек переключилась?
— Не твое дело! И встань наконец, смотреть на тебя противно.
— Что мне сделать для тебя?
— Оставить в покое!
— Ты знаешь, что это…
— Невозможно, — устало закончила Императрица. — Черт с тобой, живи. Только убери от меня эту идиотскую охрану. Пусть хоть в комнаты не лезут. Стерегут дом, и все. Меня уже тошнит от их морд.
— Тебе только один охранник нравится?
— Какой еще? — искренне изумилась Императрица.
— А муж этой цыпочки. Ты небось и с ней связалась, чтобы с ним видеться.
Императрица расхохоталась, хотя в смехе ее явно звучали истерические нотки.
— Нет, ты неподражаем! Затащить в койку жену, чтобы получить мужа! Самому не смешно?
— Нет. Я его уволю.
— Да увольняй хоть всю обслугу, мне до лампочки. А в мои комнаты пусть никто не лезет. Тогда я, может быть, тебя прощу…
Босс хотел обнять Императрицу, но та отстранилась с высокомерным видом:
— Убери охрану, папочка, тогда и поговорим. Завтра. Сделай, как я хочу, и приходи. А до этого…
И она сделала не слишком пристойный жест.
— Шлюха! — выдохнул Босс, побелев от ярости.
— Послезавтра! — мгновенно отреагировала его Супруга. — Сутки штрафа за непристойное выражение.
— Когда же я наконец от тебя освобожусь? — простонал тот, покорно направляясь к двери. — Любого другого на молекулы бы разъял в две секунды. А ты… Ладно, будь по-твоему. Но послезавтра…
— Я свое слово держу, — надменно усмехнулась Императрица.
Она подождала, пока за мужем закрылась дверь, и принялась кружить по комнате в каком-то сумасшедшем танце. Выгорело! Получилось! Теперь в доме она может делать все, что угодно. А Марианна ей поможет. Еще два-три сеанса кайфа, и эта маленькая потаскушка будет у нее из рук есть. И любовника своего сама приведет. А там… там видно будет.