Однако сама я вряд ли верила в это. У меня уже сложилась версия о том, как молодая красивая девушка из состоятельной семьи вдруг оказывается в положении, которое в то время в глазах ее ограниченных родителей означало крайнюю степень позора. Незаконный ребенок! Необходимость в течение многих лет прятать Артура, скрывать свои сношения с ним, сведя их до одного раза в год. Из этого, по-видимому, следовало, что она была его матерью.
— Однако не исключено и другое, — сказала я с сомнением. — Он мог быть ее старым другом и, возможно, не имел к детской никакого отношения.
— Возможно, — эхом отозвалась Эсси. — Но это уже не так забавно.
— Стыдись! — сказала я. В характере Эсси я отмечала черты, свойственные островитянам, ту суровость, которая помогала ей коротать долгие одинокие вечера. Я вернулась к теме, казавшейся мне более важной.
— Теннисные туфли и джинсы явно принадлежат женщине, молодой и стройной. — Я поколебалась, памятуя о том, как накануне, разбирая ловушки на омаров, Эсси отвергла самую возможность подозревать Эстеллу Перкинс, потом нерешительно произнесла: — Такой, например, как Саманта Сандерсон.
Эсси иронически улыбнулась.
— Теперь ты добралась до Саманты?
— Джинсы подошли бы ей по размеру.
Она покачала головой.
— Мне кажется, ты слишком уж этим увлеклась. Должно существовать разумное объяснение. Разумеется, джинсы могут принадлежать и Саманте. Возможно, ее застиг в усадьбе дождь, или она переоделась там по другой причине. Но более вероятно, что они принадлежат кому-то, кто помогает Грейс по дому.
— Но кому?
Эсси пожала плечами.
— Откуда мне знать? Может, нанятой на лето девушке из местных или студентке колледжа. Надо спросить у Ротенберга.
— Но зачем они пошли бы переодеваться в детскую? — не соглашалась я. — Грейс, по всему, держала ее существование в секрете и запирала на ключ.
— Если вещи лежат там, это еще не значит, что их там и сняли, — возразила Эсси. — Грейс могла положить их в комод позже.
— А как ты объяснишь парики? — Я даже затаила дыхание: вот сейчас она поймет, к чему клонится дело.
Я, однако, ошиблась: Эсси ничего не поняла.
— Парики? — переспросила она со вздохом. — Ты спрашиваешь, почему они оказались в детской? Но разве тебе неизвестно, как тщеславна Грейс? Вспомни, она не хотела, чтобы их увидел кто-нибудь, в особенности Артур Хестон, который, судя по тому, что ты мне рассказала, имел обыкновение заглядывать в ее комнату.
Эти слова повергли меня в удивление: рассматривая парики как средство изменять внешность, я никоим образом не утверждала, что Грейс пользовалась ими. Я сказала как можно равнодушнее:
— Я не знала, что Грейс носила парик.
— А как же? — с уверенностью произнесла Эсси. — Она сама говорила мне об этом, я хорошо помню. У нее выпали волосы от химиотерапии, перед наступлением ремиссии. А волосы вновь не отрастают.
— Если это и так, — сказала я, стараясь не показать своего разочарования, — если джинсы и парики ничего не объясняют, тогда у нас остается единственный ключ — намерение Розы выкупить «Марч Хаус», если, конечно, Эстелла не сочиняла.
Эсси смутилась.
— Ключ? Я не понимаю тебя. Ключ к чему?
— К разгадке мотивов убийства.
Она заговорила тоном терпеливой матери, убеждающей несмышленого ребенка:
— Я не понимаю, Маргарет, каким образом намерение Розы выкупить усадьбу могло побудить кого бы то ни было убить Грейс. Напротив.
— Прошу тебя, Эсси! — вскричала я. — Перестань убеждать меня в том, что Розу убили по ошибке. Убийца, кто бы он ни был, наметил своей жертвой Розу, и только ее.
— Ты настаиваешь на этом своем предположении, Маргарет…
— Это не предположение, — запальчиво возразила я. И тут же вспомнила, что еще не рассказывала Эсси про то, что Элджер был очевидцем убийства.
— Ох, извини! — сказала я почти со страхом: это мое упущение могло обидеть подругу даже в большей степени, чем поездка в «Марч Хаус» без нее.
Однако, к моему удивлению, она вовсе не показалась мне обиженной, когда я повторила ей все, что узнала от Хедер. Лицо ее хранило то особенное, скептическое выражение, которым она хотела показать, что не хочет быть невежливой, хотя и не верит ни единому слову.
— Это безумно интересно, моя дорогая Маргарет. Мне, однако, ясно одно — ты взяла под свою опеку несчастных, отчаявшихся членов семьи этого человека, вынужденного искажать истину.
— Напротив, — твердо сказал я. — Я в нем не сомневаюсь.
— Вижу. — Эсси недоверчиво фыркнула, и это охладило мой пыл. До сих пор она брала надо мною верх и успела завести меня на ложный путь. Я опасалась, что она снова переубедит меня — ее взгляд на вещи всегда был более здравым, чем мой. Я решилась — будь что будет — изложить ей свою теорию о самозваной Грейс.
— Давай вернемся к джинсам и парикам, — предложила я. — Представь себе, что Грейс не носила париков в результате облысения, а джинсы и туфли не принадлежали приходящей служанке. Предположим, что они принадлежали убийце.
Я сделала паузу. С минуту Эсси молчала, уставившись на меня с озадаченным выражением, потом сказала:
— Если я тебя правильно поняла, ты теперь считаешь, что человек, убивший Розу и Артура и напавший на тебя (допустим, что это было одно и то же лицо — заметь, это только допущение), — человек тот, кто бы он ни был, носит личину Грейс?
— Да. И более того.
— Что же?
— Я полагаю, что у Грейс не было чудесной ремиссии.
— Ты хочешь сказать, что она умерла? — Брови Эсси поползли вверх.
— Да.
— Шесть лет назад?
— Да.
— И все это время кто-то, по-твоему, выдает себя за нее?
— Да, — подтвердила я.
Эсси тихонько присвистнула.
— Вот это мысль!