— Ну, положим, не все, — уточнила Эсси после короткой паузы. — Она не объясняет, к примеру, как можно было скрыть смерть Грейс от людей.
Я хотела ей возразить, но Эсси предостерегающе подняла свою загорелую мозолистую руку.
— И она не объясняет, зачем кому бы то ни было становиться двойником Грейс и, следуя твоей логике, воспользоваться своим положением для убийства Розы Перкинс и Артура Хестона. Как ты объяснишь все это?
— Не знаю, — призналась я. На том этапе я и в самом деле не знала этого.
Мы помолчали. Эсси напряженно размышляла. Я видела, что поколебала ее уверенность, но не была уверена, что она склонна согласиться со мной. Спустя минуту она произнесла:
— Если ты всерьез считаешь, что кто-то выдает себя за Грейс, то кто, по-твоему, это может быть?
Я покачала головой. Моя собственная уверенность подверглась испытанию.
— Этого я также не знаю, — сказала я. — Не имею ни малейшего представления. У меня только одни догадки.
— Ты говоришь, что мошеннице должны годиться джинсы и туфли. Этот след ведет к Саманте, так? Или, может быть, к Эстелле?
— Может быть.
— Больше некому, если следовать твоей логике. Если только преступления не были совершены каким-либо маньяком, а были Преднамеренными, как считает полиция, из этого следует, что убийца был так или иначе связан с Грейс. Или с Розой, если ты настаиваешь на своей версии.
На этот раз я промолчала. Практичность подруги меня подавляла. Снова мне пришли на ум обе молодые женщины и Роза. Накануне Эсси доказывала, что даже Эстелла не имела причин для убийства матери, тем меньше причин для убийства было у Саманты. Вопреки моим черным подозрениям на ее счет (тонкая фигура и узкие джинсы, бурная активность и превалирование расходов над доходами), я не могла представить себе, зачем ей могло понадобиться убивать Розу?
Мои размышления прервала Эсси:
— Скажи мне одну вещь, только честно. Если бы Элджер не рассказал то, что он рассказал, могла бы ты заподозрить подмену Грейс?
Я посмотрела на нее почти с неприязнью: это был вопрос, которого мне хотелось бы избежать. В обычных условиях гордость могла подсказать мне мгновенный парирующий ответ, полностью оправдывающий Элджера. Однако тон Эсси, ее сочувственное выражение лица были иными, чем прежде. Ревности к Хедер теперь не чувствовалось. Эсси старалась быть мне полезной, а не копать под меня. Вспыхнувшее было во мне раздражение против нее угасло. Я ответила ей в том же, примирительном, тоне, отбросив всякие теории. Эсси права: джинсы, парики, мокрое платье еще не доказывают, что один человек подменен другим. Взятые сами по себе они лишь предрасполагают к теоретизированию. Что касается детей, утверждавших, что они видели, будто бы Грейс летела ночью над лужайкой, точно на метле, их рассказ, как я не раз думала, мог быть плодом детской фантазии, подстрекаемой видом освещенной луной островерхой крыши темного враждебного дома. А может, они видели всего-навсего Оуэна Фулера и приняли его за Грейс. Их россказни тоже нельзя было принимать на веру. Что до убийства Артура Хестона и нападения на меня, и то и другое говорило лишь о силе и ловкости преступника, но не больше. Волей-неволей я должна была признать, что моя теория полностью зависит от достоверности рассказа Элджера.
Эсси ждала, когда я заговорю. На ее лице было написано нетерпение и вместе уверенность, что я буду искренней по отношению к себе и к ней.
— Нет, — проговорила я наконец. — Если бы я не узнала того, что рассказывал Элджер, у меня не возникло бы подозрений.
Она, должно быть, поняла, как трудно дался мне этот ответ, и не стала спрашивать, верю я Элджеру или не верю. Вместо этого она взяла меня за руку и сказала:
— Прости меня, Маргарет, за мой цинизм. Я должна выглядеть в твоих глазах этакой засушенной классной дамой, бичующей всех и вся. Но ты должна меня понять. Вот передо мной лежишь ты, избитая ужасным маньяком, а Роза и Артур мертвы. Мне понятно твое желание помочь несчастной Хедер и ее детям, очень даже понятно, но ты меня пугаешь сверх всякой меры. У нас с тобой столько чудесных планов на будущее, столько мечтаний! Прошу тебя, не забывай о них, не упускай их из вида, беря на себя обязанности добровольного детектива. Твои разыскания приведут тебя к гибели. И не говори мне, что этого не будет, — это вполне может случиться, очень даже просто. Если Элджер действительно невиновен, жене его бояться нечего. Опытный адвокат и суд присяжных оправдают его.
Насчет правосудия было не так просто. Если Элджеру не поверят, ему будет предъявлено тяжелое обвинение. Эсси была права в одном — мое вмешательство небезопасно. Какого дьявола я взяла на себя роль сыщика «понарошку»? Все, что случилось здесь до сих пор, было более чем серьезно. Все время, пока я была в доме Грейс, некто невидимый незримо находился где-то рядом, и этот «некто» был страшно опасен. Ужас, испытанный в те минуты, охватил меня вновь. Мои ладони и все тело под простыней покрылось липким потом, рот пересох. Язык отказывался мне повиноваться. Я жалко улыбнулась, признавая себя побежденной.
— Ты права…
Эсси даже не пыталась скрыть чувство облегчения. В глазах у нее стояли слезы.
— Обещай мне, что не будешь больше помогать этому чудовищу Фишеру.
— Обещаю, — сказала я. В ту минуту я верила, что выполню обещание.
Но спустя несколько часов после того, как Эсси уехала к себе в Менемшу; после того как Хедер накормила меня горячим супом и дала мне еще одну таблетку аспирина; после того как Питер любезно справился по телефону о моем самочувствии; после того как все заснули и благословенная темнота окутала все вокруг — тогда я поняла, что дала своей любимой подруге обещание, которое не в силах сдержать. Было слишком поздно поворачивать назад, каким бы рискованным ни был мой путь, чреватый многими опасностями, которые ставили под угрозу наши — мои и Эсси — планы. Надо было идти вперед. Если даже Элджер солгал, это было не важно. Я никак не могла согласиться с тем, что мокрый подол платья, джинсы в детской, рассказы детей о «ведьме», зверское убийство Хестона, боль в моем позвоночнике, ящик с патронами в комоде — что все это ничего не значит.
И помимо всего прочего, априорный отказ от презумпции невиновности разрушил бы единственную надежду Хедер. Если я не поверю ему, можно не сомневаться, что ему не поверит никто. Пока не будут предъявлены доказательства невиновности, которые я должна найти.
На следующий день я осталась лежать в постели, пытаясь привести мысли в порядок, что давалось непросто. Было трудно отделаться от чувства панического страха, который я испытала в «Марч Хаусе», приехав туда одна и войдя в пустой, будто затаившийся дом: темная буфетная, мрачная столовая с зачехленной мебелью, медленно отворяющаяся дверь потайной детской, предсмертные крики Артура, полутемный сарай, где большие круглые фары старого лимузина уставились на меня, точно глаза злобного монстра. Было почти невозможно отвлечься от воспоминаний о звуках крадущихся шагов за моей спиной, когда я мгновенно поняла — еще до того, как ощутила удар, — что мне предстоит что-то страшное.
Но тем не менее я отделалась. Я загнала свои страхи в самый дальний уголок сознания и сосредоточилась на том, что могло послужить доказательством невиновности Элджера. Если кто-то на самом деле занял место Грейс Чедвик, значит, Грейс Чедвик мертва, и уже давно. Этот «кто-то» дерзко входит в «Марч Хаус» и взбирается по лестнице в спальню хозяйки. Стоя среди старых игрушек, этот самозванец напяливает на себя седой парик — один из двух, надетых на голову куклы, и выбирает в шкафу подходящее платье. Затем он садится за туалетный столик и накладывает на лицо грим — пудру, румяна, губную помаду, как это имела обыкновение делать покойная Грейс. Под конец, надев шляпу, замотав шею шарфом до самого подбородка, а иногда добавив к этому еще и темные очки, новоявленная «Грейс» выходит из дома и предстает перед людьми.
Как часто он это делает? На зимний период Грейс всегда уезжала во Флориду, мошеннику приходится играть свою роль только весной, летом и осенью. Самое трудное время — лето, когда съезжаются на отдых люди, близко знавшие Грейс. Не думаю, чтобы он показывался чаще одного раза в неделю. «Грейс» видят у деревенского почтового ящика, укрепленного у дороги; видят, как ее подвозит в своей машине Гленн Ротенберг, когда ей случается бывать в городе. Кто бы это ни был, мужчина или женщина, это, несомненно, талантливый актер. Я хорошо запомнила свой телефонный разговор с хозяйкой усадьбы, дрожащий старческий голос, причуды и капризы женщины в возрасте.
Подмена могла произойти сразу после смерти Грейс Чедвик, которую каким-то образом удалось скрыть. А может, ее тоже убили! Это было, как я догадывалась, нетрудно: подушка на лицо во время сна в кровати под балдахином — и все. Она не успела бы даже вскрикнуть. А дальше — резкое ограничение социальной активности, начавшееся еще при жизни подлинной Грейс благодаря преклонному возрасту и болезни. Все приняли это как должное. А почему бы и нет? Люди не слишком-то интересуются жизнью других людей. Эсси знала Грейс лучше, чем другие, но и она дала себя обмануть. Роза Перкинс тоже попалась на эту удочку.
Мысленно я видела, как самозванец торопливо кладет последние мазки грима. Вот фары «кадиллака» на Ти-лейн возвестили о прибытии Розы. Вот он стремительно сбегает вниз по темной лестнице; я слышу голос Розы, окликающей хозяйку; вижу открытую заднюю дверь, встречу двух женщин на затененной лужайке; вот «Грейс» ударяет гостью ниже затылка, торопливо катит ее в пруд, в стоячую тинистую воду, встает на колени и держит голову бесчувственной женщины под водой, пока она не захлебнется.
А что же полиция? Можно не сомневаться, что Фишер допросил «Грейс» с пристрастием. Заметил ли он неладное? А зачем ему было замечать? У него не было оснований подозревать обман, он увидел только то, что мошенник счел нужным ему показать: эксцентричную, выжившую из ума старуху, отвечающую на его вопросы невпопад, враждебно настроенную и требующую, чтобы полиция убиралась из усадьбы, прекратила мусорить на лужайке и загораживать подъездную дорожку.
В глубинах полицейского сознания, вероятно, живут два вопроса: первый — насколько точна полученная от свидетеля информация? И второй — как будет выглядеть свидетель в суде? В случае с Грейс Чедвик Фишер, по всей вероятности, заключил, что она не представляет интереса с обеих точек зрения, и счел за лучшее не обременять себя возней с нею.
Ну хорошо, а как обстоит дело с ее почерком, спросила я себя. Помимо всего прочего, надо ведь подписывать чеки и налоговые квитанции. Все очень просто: если она не принадлежит к числу подозреваемых лиц, полиция не будет торопиться с экспертизой; а если и принадлежит, то ведь почерк старого человека с годами становится все более неуверенным, и подделать его не составляет труда.
Реальной помехой был один лишь Артур Хестон. Обманывался ли он, как и все прочие, насчет новой «Грейс»? Он знал Грейс Чедвик лучше, чем кто бы то ни было. Замечал ли он недоброе? Если внешность и не вызывала у него сомнений, он мог заметить разницу в манере речи, в привычках, мог поймать ее на подробностях семейной жизни. И если Артур действительно распознал подмену, он мог либо стать сообщником самозванца, либо шантажировать его. В любом случае он заключал в себе опасность, которую было необходимо устранить.
Я живо представляла их вместе, Артура и убийцу, безликое, неопределенное лицо, в плохо освещенном сарае, сидящими на переднем сиденье, старого, обшарпанного лимузина. Вспоминая душный запах непроветренной кабины, обтянутых кожей и набитых конским волосом сидений, я рисовала в своем воображении сцену убийства. Убийца, сидящий на месте водителя, следит за передвижениями Артура сквозь ветровое стекло. Обдумывая предстоящее нападение, он положил руки на отполированное рулевое колесо орехового дерева, которое некогда крутил и обихаживал опытный шофер в ливрее, коего давно уже нет в живых. Хестон, узкоплечий, плешивый, с большим рыхлым животом, вероятно, наклонился над передним колесом, которое собирался заменить. О чем говорили в тот момент эти двое? Возможно, Хестон шантажировал «Грейс», угрожая разоблачением, сердился. А может, они договаривались по секрету, как себя вести на предстоящем следствии по делу об убийстве Розы.
А между тем убийца подвигался все ближе к правому окну, ожидая, когда Хестон всунет голову в кабину — в раздражении либо из любопытства. Какая разница? Капкан сработал безотказно. Стальная рука молнией метнулась к рукоятке и мгновенно вывернула стекло. Тяжелая стеклянная панель ринулась вверх, к ничем не защищенному горлу Артура. Он инстинктивно рванулся назад, но было уже поздно.
Как долго он умирал? Минуту? Две? Все это время его руки беспомощно болтались в воздухе, отчаянно пытаясь опустить стекло. Но что значили эти предсмертные усилия против стального привода оконной ручки, с помощью которой убийца нажимал на горло жертвы все сильнее и сильнее?
Сколько прошло времени с того момента, когда я услыхала первый вопль ужаса и бросилась вниз по лестнице, до того, как раздался последний хрип умирающего, уже прекратившего сопротивление? Почти воочию я видела, как вспорхнула из-под крыши громко чирикающая стая воробьев, испуганная происходящим внизу. А убийца, судорожно вцепившись в ручку окна, сопротивляясь конвульсивным усилиям своей жертвы, должно быть, смеялся и изрыгал злобные ругательства, видя, как чернеет лицо Артура, испускающего последнее дыхание. Я посмотрела в окно: за пределами гавани виднелось стройное двухмачтовое судно, скользящее по водной глади; работал вспомогательный мотор, оставляя позади себя легкое облачко выхлопных газов; приспущенные паруса полоскались на слабом ветру; слышались голоса бронзовых, голых до пояса матросов — они перекликались между собой, готовясь к швартованию. Там шла нормальная жизнь.
Однако мысли об убийстве в сарае не хотели меня отпускать. Зачем оно было совершено? — спрашивала я себя в сотый раз. С какой целью подменена Грейс? Сколько будет длиться этот обман? И вдруг, задав этот вопрос в сотый раз, я увидела ответ, столь ясный и самоочевидный, что оставалось удивляться, как он не пришел мне на ум раньше. Самозваная Грейс будет жить в усадьбе, не выйдет из «ремиссии» и не умрет — до тех пор, пока вконец отчаявшийся Элджер Микель не потерпит окончательного поражения; после этого, наложив «вето» на продажу усадьбы посторонним лицам, она выкупит у него «Марч Хаус» за минимальную цену, перепродаст его, сделав себе на этом состояние, и делу конец. Пусть тогда окружающие дивятся внезапному исчезновению Грейс Чедвик — ее больше никто никогда не увидит.
Все вокруг меня стало необыкновенно четким, будто высвеченное ярким электрическим светом: потолок моей комнаты, предметы домашней обстановки, корпуса и мачты судов в гавани; голоса людей над водой раздавались теперь необыкновенно ясно и отчетливо.
Сценарий неожиданно оказался очень простой. Разумеется, всегда оставалась возможность, что Элджер не сломается и не захочет продавать усадьбу, но тем не менее рискнуть стоило. Я припомнила свою первую реакцию на заявление Эстеллы, сказавшей, что Роза хочет выкупить дом. Я поинтересовалась тогда, сколько Роза хочет уплатить Грейс за передачу ей дома по завещанию. Может, Роза потому и умерла, что сделалась помехой в планах мошенника? Это казалось логичным. А Хестон, вздумавший шантажировать самозванца? Последний, естественно, не захотел с этим мириться…
Помимо своей воли я снова ощутила знакомый холодок страха. И снова моим разумом завладели жуткие картины. Вот Грейс, подлинная Грейс, старая и немощная, в чьем теле угнездился рак, лежит наверху в шезлонге и доверчиво принимает человека, намеревающегося ее убить. Либо она сидит, старая и одинокая, на своем постоянном месте за кухонным столом, доведенная до отчаяния неутихающими болями и мыслями о неумолимо надвигающейся смерти. Раздается стук в дверь. Радуясь гостю, она встает и приветствует его улыбкой, а он, молодой и сильный, заходит со спины и поднимает на нее руку…
Боль у меня в шее еще не прошла, и я вся кипела от негодования; стоило преступнику ударить чуть посильнее, и я могла бы стать его четвертой жертвой.
Я долго сидела у окна, созерцая знакомую картину летнего порта, вносящую чувство умиротворения в мой возбужденный мозг: яхт-клуб Эдгартауна, читальный зал, еще один закрытый клуб: здания обоих клубов построены в виде массивных тесовых кубов, расположенных в конце потемневших от воды лодочных причалов; шикарный катер яхт-клуба, с перилами из латуни, набирающий команду из моряков стоявших на приколе судов; несчетное число мелких судов, начиная с туристических лодок с подвесным мотором, взятых напрокат на одни сутки, до яликов и частных яхт.
А мысли мои вращались вокруг одного и того же. Мы с Эсси исключили из числа подозреваемых Саманту и Эстеллу, не найдя достаточных мотивов. Теперь же я вдруг увидела мотивы, применимые не только к ним обеим, но и к любому, кто знал о сделке Элджера с Грейс; любой человек, достаточно авантюристичный, чтобы увидеть для себя шанс в старости и болезнях, в уединенном существовании другого человека, и достаточно хладнокровный, мог отважиться на подмену, не говоря уже об убийстве.
Внезапно я ощутила себя очень одинокой. И незащищенной. Если мне понадобится помощь, куда обратиться за нею? Кроме того, в голове у меня смятение, она полна противоречивыми идеями, впечатлениями, подозрениями. С кем мне поделиться своими сомнениями? Не с Эсси, конечно, раз я собираюсь нарушить данное ей обещание; не годится для этой цели Хедер — у меня были основания думать, что она не вполне искренна со мной.
И тут на ум мне пришел Питер Деборд. Нет, сказала я себе сразу, он тоже не подходит. Я слишком мало его знаю. Надо выбросить это из головы. И пошло: я выбрасываю, а он снова возвращается. Наконец я сдалась: а почему бы и нет? В тот роковой день он принял боевое крещение или что-то вроде этого. В худшем случае он может мне сказать, что я — сумасшедшая, и посоветует заниматься вязаньем и внучатами.
Однако я не думала, что он это скажет. У меня было такое впечатление, что он вовсе не видит во мне конченую вдову, скорее наоборот: мне казалось, что он считает меня вполне привлекательной. На короткое время я позволила себе чисто женское удовольствие вспомнить два случая, когда я перехватила его взгляд, устремленный на мои ноги; в третий раз он оценивающе оглядывал мою фигуру. «Как это глупо, — сказала я самой себе, заливаясь краской смущения. — Подумай, Маргарет, ты вдвое старше его. Надо обуздывать свои фантазии. Что ты знаешь о его умственных способностях?»