Улица пуста. Алису заталкивают в машину, везут куда-нибудь в безлюдное место на побережье океана, снимают платье, парик, грим и сбрасывают нагое тело в темную, масляную от нефти воду. Еще одна бедная безымянная женщина — что поделаешь, сердце отказало — нашла себе могилу в бездонной холодной глубине.
Теперь назад, в гостиницу — и за дело! Оставив кресло-каталку в машине, незаметно проскользнуть наверх, в номер. Надо позвонить от имени Грейс разным людям: родственникам Алисы, Бэчу Тернеру. Артур Хестон пока подождет — он навещал Грейс в ее усадьбе всего два месяца тому назад и видел ее больной, измученной, чуть живой. Чтобы ремиссия не вызывала сомнений, требуется время: минует долгая зимняя пора, весна, начало лета, в течение которых он будет получать письма, намекающие на улучшение ее состояния, пока заметно поправившаяся и помолодевшая Грейс не предстанет пред его очи.
Утром снова идут в ход парик, шляпа и шарф наряду с платьем Грейс. Лицо густо покрывается пудрой и румянами, губы обильно подкрашиваются помадой. Грейс Чедвик возвращается в «Марч Хаус», никого не желает видеть, избегает бывать в обществе. Но слух, с ее ведома, расходится: Грейс Чедвик умирать не собирается, она еще поживет.
Следя глазами, как дети идут с наветренной стороны к очередному буйку, распустив яркие паруса, красиво выделяющиеся на жемчужно-голубом фоне воды и зеленом фоне отдаленного берега, я пыталась вообразить себе, как произошла встреча Грейс и Артура в первое лето. Адвокат, узкоплечий, лысый, с полным бабьим лицом, приезжает в одном из местных такси, расплачивается с водителем и направляется к заднему входу. Я слышу, как он идет по коридору, мимо кухни, а затем, через столовую с зачехленной мебелью, в большую залу. Вот он поднимается наверх, шаркая ногами по ступенькам лестницы.
— Грейс, где ты? Это я, Артур.
В ответ слышится дрожащий старческий голос. Их встреча происходит в угловой спальне, ставни которой открыты лишь наполовину. Грейс лежит, обложенная подушками, на своей высокой кровати под балдахином. Вокруг нее полумрак. Что подумалось убийце в этот момент решающего испытания, когда поднялся полог кровати?
— Ах, это ты, Артур… Входи, дорогой. Что ты встал там как истукан? Садись. Приехал повозиться с машиной, я думаю? Уж конечно не меня навестить, этого от тебя не дождешься. Как ты меня находишь? Не правда ли, я стала выглядеть лучше? Чудеса, оказывается, все-таки бывают на свете. Я пока не собираюсь умирать, Артур. Во всяком случае не теперь.
Это сопровождается убедительными штрихами, деталями. Характерные интонации, жесты, подсмотренные за годы близкого знакомства. Грейс была левша, убийца все время помнит об этом; капризный тон, эксцентричность; ее комплексы в отношениях с Оуэном Фулером и другими досаждавшими ей людьми.
Удалась ли эта игра? Попался ли Артур Хестон на ее удочку? Поверил ли обману? Видимо, поверил, так как не было ни малейшего повода усомниться. Он пошел, как всегда, в сарай, к своему ненаглядному «линкольну», чтобы снять с него пропыленный чехол и подготовиться к ежегодному «пробегу» в Эдгартаун и в район порта.
А может, он сразу распознал мошенничество и сделал первые шаги в направлении шантажа, тем самым превратив свой лимузин в гильотину, которая в один прекрасный день лишила его жизни.
Ход моих мрачных дум был неожиданно прерван — в дело вмешалась сама природа. На воде вдруг поднялись волны, грозившие опрокинуть крошечные «Санфишы». В одну минуту инструктор на своем быстром катере был уже на месте. Раздались слова команды, натренированные подростки быстро спустили паруса, и, когда через несколько минут начался шквальный ветер с проливным дождем, вся флотилия уже была в безопасности: катер взял шлюпки на буксир, и они потянулись за ним, точно бескрылые жуки, устремившиеся, под смех и веселые крики экипажей, не обращавших внимания на дождь, на мелкое место, в защищенную от ветра бухту.
Спустя полчаса ветер стих и небо прояснилось. Я забрала детей домой. Они были довольны и в то же время раздосадованы: их шлюпка шла первой, они могли выиграть соревнования.
Измученная собственными фантазиями, я была совершенно неподготовлена к тому, что произошло потом. Не успела я войти в парадное и отослать детей снимать мокрую одежду и залезать в горячую ванну, как зазвонил телефон. Я взяла трубку.
— Алло!
В ответ я услышала голос, который меньше всего ожидала услышать.
— Миссис Барлоу? Это говорит Эстелла. Эстелла Перкинс.
Первую минуту я онемела от изумления.
— Я знаю, что вы будете удивлены, даже шокированы, — продолжала она. — Но мне надо с вами встретиться.
В ее голосе звучали страх и слезы, однако я должна признаться, что они не вызвали во мне сочувствия: мало ли почему может плакать такая неуравновешенная девушка, как Эстелла.
— А в чем дело? — поинтересовалась я.
— Я не могу сказать вам по телефону, миссис Барлоу. Это… это слишком запутанная история. Можно мне приехать к вам? Ну, пожалуйста… Я знаю, вы меня не любите, но мне надо обязательно с кем-то поговорить, а вы — единственный человек, кому я доверяю.
Я, хотя и неохотно, начала перестраиваться. Она, несомненно, переступила через свою гордость, прежде чем позвонить мне, если только она не законченная негодяйка и притворщица. Я остановилась на первом своем предположении: в ее голосе звучал неподдельный страх. Помимо всего, я, надо сказать, любопытна.
— Можешь сказать хотя бы приблизительно?
Поколебавшись немного, она ответила:
— Речь идет о письме Грейс Чедвик к моей матери. Я нашла его вчера, когда разбирала ее вещи.
— Письмо? — переспросила я, стараясь не обнаружить охватившее меня любопытство. Если действительно найдено письмо и она звонит по этому поводу не кому-нибудь другому, а мне, это может оказаться важным.
— Когда оно написано? — спросила я.
— Пять лет тому назад. Его написала настоящая Грейс.
Услышав это, я еще более удивилась и насторожилась.
— Как понимать твои слова, Эстелла?
— Вы должны знать, — возразила она. — Мне говорили, что сегодня утром полиция вскрыла могилу Алисы Уэбб. Они думают, что в ней была захоронена Грейс, а та, которая выдает себя за нее, вероятно, и есть убийца.
Откуда, черт возьми, она знает все это? Прежде чем я успела задать ей этот вопрос, она объяснила:
— Мне сказала Сюзи Симмонс — я видела ее в кондитерской. А ей сказал Лен Тернер.
Если воспринимать это как городские сплетни, это еще можно понять. И тем не менее я не сразу приняла на веру слова Эстеллы. Что бы сказал Тернеру Фишер, узнав о таких вольных разговорах?
— Пожалуй, я смогу к тебе приехать, — сказала я. Мне не улыбалось принимать ее у себя в доме. Чего доброго приведет на хвосте Фрэнсиса или «Итальянские плавки» с его двуполой подругой.
— О, миссис Барлоу, мне не хотелось бы утруждать вас…
Однако я была непреклонна.
— Я приеду после ленча.
Она рассыпалась в изъявлениях благодарности. Недослушав ее, я повесила трубку и осталась стоять, не отрывая глаз от аппарата. Что происходит, хотела бы я знать? Тысячи предположений роились в моем мозгу: Эстелла знает подробности убийства своей матери, но не хочет сообщать их полиции; Эстелла знает, кто убийца; она сама так или иначе участвует в некотором заговоре. Я даже додумалась до того, что убийца был Фрэнсис, а Эстелла не знает, как к этому отнестись.
Когда я сказала Хедер, что хочу поехать в Чилмарк, она встревожилась и начала меня отговаривать.
— На этот раз она, кажется, не лукавит, — сказала я.
— Мне до нее нет дела. Из того, что ты сейчас рассказала, я поняла одно — у нее есть проблемы, и значит, этот визит добром не кончится.
Я обняла и поцеловала Хедер.
— Храни тебя Господь, милая Хедер. Что касается меня, я думаю, все обойдется.
— Я поеду с тобой, — настаивала она.
Я заколебалась. Тревога Хедер передалась и мне. А что, если она права и Эстелла задумала недоброе? Мне припомнилась старая пословица о леопарде, который так и умрет с пятнышками на шкуре. Но потом я подумала, что старые пословицы не всегда оправдываются и что Эстелла — не леопард, а просто глупая, избалованная девчонка, едва вышедшая из подросткового возраста. Кроме того, кто-то должен остаться с детьми. Если Хедер поедет со мной, надо брать и их, а мне этого не хотелось — мало ли что могло случиться.
Я уговорила Хедер остаться дома и спустя час уже была на пути в «Руккери». Две поездки в Чилмарк было многовато для одного дня; оставалось надеяться, что визит к Эстелле вряд ли будет таким тягостным, как мероприятие, проведенное Фишером на кладбище в такой час, когда добрые люди еще только садятся за первый завтрак.
Как выяснилось, я ошибалась. Мне следовало послушаться Хедер и остаться дома, но что проку сожалеть о том, чего изменить нельзя? Что сделано, то сделано.
Ехать мне пришлось недолго, минут двадцать. Снова я очутилась в Битлбанг-Корнерсе, где встречаются две магистрали — из порта и из Эдгартауна. Сразу за перекрестком я выехала на Мидл-роуд, и в скором времени свернула на длинную, обсаженную кленами подъездную дорожку, ведущую к низкому, покрытому серой дранкой особняку. Это и был «Руккери».