«Ролс-ройс» сорокового года выпуска бесшумно скользил по дорожкам нью-йоркского Центрального парка. Его затемненные стекла изолировали гитарные аккорды «Каньона» Пакелбела от однообразных звуков большого города.
В машине, позади шофера, одетого в ливрею, утопая в бархатных сидениях под цвет своих темных волнистых волос, сидел доктор Феликс Фокс и потягивал «дайкири» из бокала резного хрусталя «баккара». Он нажал кнопку на перегородке, отделявшей сиденье водителя от салона.
— Есть бегуны? — спросил он шофера.
— Нет, сэр.
— Смотри внимательней, — сказал Фокс и отключил микрофон.
Да, это жизнь, подумал он и понюхал розу в маленькой вазочке. Он допил и поставил пустой бокал в лакированный бар, имевшийся в салоне, скользнул рукой по галстуку от Триплэра за 55 долларов и лацканам безукоризненно сшитого костюма от Ланвина за 1200 долларов. Глянул вниз на туфли от Ботичелли на фоне белого плюша, покрывавшего пол ковра.
Настоящая жизнь.
Голос из динамиков привлек его внимание.
— Бегуны, сэр.
Глаза Фокса сузились в жесткие злые щелочки.
— Где?
— Впереди слева.
Он пригляделся сквозь затемненное стекло. Впереди на обочине он увидел мужчину и женщину в спортивных костюмах. Их кроссовки «Адидас» поднимали облачка пыли. Лица были влажны и светились радостью.
— В исходную позицию, — сказал он.
Машина догнала бегунов, затем немного проехала вперед.
— Готов? — спросил Фокс, и искорка удовольствия проскользнула в его глазах.
— Да, сэр.
Через затемненные стекла «ролс-ройса» Фоксу хорошо была видна пара бегунов. Они буквально источали здоровье, да еще и флиртовали друг с другом.
— Давай, — прорычал он.
Машина рванула вперед, подняв и бросив в лицо изумленной паре целое облако песка и гальки. Фокс обернулся и с удовлетворением увидел через заднее стекло, как они кашляли и плевались, а их блестевшие от пота лица покрыл слой копоти.
— Точно в цель! — закричал он и громко расхохотался.
— Да, сэр, — сказал шофер.
— Заткнись!
Он хлопнул по выключателю переговорной системы, посмеиваясь, вынул из жилетного кармана серебряную бутылочку и вдохнул порцию кокаина с серебряной ложечки.
Он ненавидел бегунов, он ненавидел здоровье. Если бы не миллионы, которые приносили ему «Бег и теория относительности» и «Живи свободно на сельдерее» — две книги Фокса, входящие в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс» — он бы показал всем этим бегунам, лыжникам, теннисистам, туристам, танцорам и прочим сумасшедшим представителям здорового мира! Он первыми занес бы их в список на умерщвление.
Машина вылетела из парка и плавно затормозила у обочины.
— Отсюда два квартала до телевидения, сэр, — сказал шофер.
Фокс вздохнул и с недовольной гримасой убрал кокаин.
— Ладно, ладно, — обреченно произнес он. — Давай все сюда.
Окно в перегородке за спиной шофера раздвинулось, и тот передал шефу аккуратно сложенную стопку одежды. Здесь была футболка, пара нежно-голубых спортивных брюк и такая же куртка. Фокс не спеша снял свои вещи и передал их шоферу. Затем с отвращением надел на себя спортивный костюм. Он терпеть не мог ощущение спортивной одежды на теле.
— Превосходно, — угрюмо произнес он.
Шофер передал назад бутылку с «Эвиан», из которой Фокс побрызгал на лицо, чтобы изобразить выступивший пот.
Настоящий ад — изображать из себя помешанного на здоровье.
— Есть кто-нибудь вокруг? — спросил он.
— Фарватер свободен, сэр.
Шофер соскользнул с сидения и обошел машину, чтобы открыть Фоксу дверь.
— Заберешь меня через час, — сказал Фокс, срыгнул и рысцой посеменил вперед.
По мере приближения к телестудии отрыжка утихла, и ощущение горечи на его лице сменилось одной из самых лучезарных улыбок. Он помахал толпе возле входа в телецентр. Пошутил с секретаршей в студии, рассказал пару анекдотов гостям, ожидавшим начала съемок шоу Алмазного Франка в зеленом зале студии и с триумфом взбежал на сцену.
Камеры зафиксировали встретивший его шквал приветствий и одобрительных возгласов. Алмазный Франк представил его: «Феликс Фокс — символ стройности».
Тепло улыбаясь Фокс призвал располневших домохозяек обрести счастье в стройности и своих книгах. Собравшиеся подтвердили сокрушительный эффект вдохновенных бесед доктора Фокса. Женщины средних лет вопили в экстазе, когда он демонстрировал идиотские прыжки. Полненькие девушки яростно бросали конфеты в урны.
У выхода со сцены группа фанатов совала ему для автографа книги «Бег и теория относительности» и «Живи свободно на сельдерее».
Среди мелькающих страниц он заметил симпатичную грудь приличного размера, обтянутую тоненьким розовым свитерком. Фокс поднял глаза от груди и обнаружил под копной светлых курчавых волос мордашку в стиле Ширли Тэмпл.
— Привет, — взволнованно дышала девица, и ее свитер растягивался на груди почти до пределов прочности. — Вы кажетесь мне просто нереальным, доктор Фокс, — прошептала она и губы ее задрожали.
— Да? — сказал Фокс.
Она была такого сорта, что вполне могла бы устроить его. Не многие могли. Последняя была крикливой. Крикливые не подходили.
— Вы читали мои книги?
— Нет Я жду, когда появится фильм. — Она вытолкнула вперед себя неряшливую рыжеволосую девицу с лицом, похожим на географическую карту и покрытым толстенным слоем пудры. — Это моя подруга Дорис. Мы живем вместе. И она тоже считает вас очень симпатичным.
— Правда? — с ужасом спросил Фокс. Раздавая автографы он разглядывал ротик блондинки. Его уголки задирались вверх, как края молодого месяца. Он увидел синяки у нее на шее. — Откуда это? — спросил он, многозначительно проведя рукой по ее шее, и толпа фанаток тоскливо застонала.
— А, это мой приятель, — хихикнула девица. — Он иногда бывает таким грубым. Но меня это заводит.
Да, это то, что нужно, решил Фокс. Она подойдет.
— Вам стоит показать это доктору.
— Ничего страшного, — вспыхнула девица. — Это всего лишь синяки. Они у меня всегда.
Дорис пихнула ее в бок.
— Ой, я что-то не так сказала? Дорис говорит, что я все время болтаю какую-то чушь.
— Дорогая моя, вы просто очаровательны, — сказал Фокс. — Давайте-ка я лучше посмотрю ваши синяки.
Ее глаза округлились.
— Вы хотите сказать, что вы настоящий доктор? Я имею в виду, как в больнице?
— Совершенно верно. — Он непринужденно повел ее сквозь толпу в сторону стоявшего неподалеку «ролс-ройса». — Вот и все, леди, — с очаровательной улыбкой сказал он сопровождавшей его толпе. — У меня есть небольшое, но очень важное дело, которым я должен срочно заняться.
Женщины разочарованно вздохнули. Одна из них крикнула, что любит его. Он дружески пожал ее руку.
— Стремитесь стать как можно лучше, — искренне сказал Фокс.
Женщина восторженно взвизгнула.
В машине Фокс предложил блондинке бокал шампанского.
— Я обожаю шипучку, — сказал она. — Однажды я сломала руку и мне пришлось принять обезболивающий алка-зельцер. Мне так понравилось!
— Что, ломать руку?
Она рассмеялась:
— Нет же, глупый. Шипение. А руку я вообще не чувствовала.
Фокс замер.
— Она что же, не болела?
— Не-а. Один мой случайный знакомый — он работал на карнавале — сказал как-то, что есть специальное слово для такого типа людей, как я. Ну для таких, знаете, которые не чувствуют боли. Я знаю, это странно, но так со мной было всегда...
— Лошадь, — сказал Фокс, в упор уставившись на девицу.
Это было как раз то, что нужно. Именно то, что нужно, и даже немного больше.
— Ага, точно — лошадь! Он так и сказал. Может, вы его знаете — Джонни Калипсо, татуировщик?
— М-м-м, сомневаюсь, — пробормотал Фокс.
Вечер обещал быть замечательным.
«Ролс» остановился под козырьком здания на Пятой авеню. Навстречу шагнул швейцар и помог выйти из машины.
— Между прочим, меня зовут Ирма, — сказала девица. — Ирма Шварц.
— Очаровательно, — сказал Фокс.
Ирма была чудо. Фокс начал с булавок и переходил постепенно к иголкам, веревкам, хлыстам, цепям и огню.
— Что, все еще не больно? — изможденно выдохнул он.
— Нет, док, — произнесла Ирма, отхлебнув из бутылки шампанского, которую она прихватила с собой из машины. — Я же говорила — я лошадь.
— Вы сенсация!
— И вы тоже, Фокси. Бег изменил мою жизнь. На прошлой неделе. А до этого, я каталась на роликовых коньках. Правда, сломала нос. После этого я как следует не различала запахов и пришлось сделать операцию. А до роликов я каталась на доске. Очень неплохо. Только бросила это дело, потому что мне не нравилось, когда меня называли жопой. Понимаете, когда тебя поколотит собственный приятель — это одно, но когда какой-нибудь полный придурок называет тебя жопой — это, ну, вы понимаете...
— А когда нос сломала, тоже не было больно? — спросил он, дергая ее за волосы.
— Ну конечно нет. Я же говорила, что абсолютно ничего не чувствую. Ну вот, а до этого, до роликовой доски, я танцевала. Но начала очень много кушать. Дорис, моя подруга, рассказывала мне, как ребята из «Метрополя» обсуждали, какая я толстая.
— М-метрополь, — пробормотал Фокс, впиваясь зубами в плечо Ирмы.
— Я там работаю. Я ведь стриптизерша. Они чуть не умерли, когда прочли в анкете, сколько мне лет. Клянусь, вы тоже не угадаете.
— Меня это не волнует.
Он снова был на пути в рай.
— Нет, пожалуйста, угадайте.
Вздохнув, Фокс сел.
— Двадцать, двадцать пять?
— Сорок три!
Фокс глубоко выдохнул:
— Сорок три? — На ее лице не было морщин, никаких других следов того, что Ирма Шварц существовала на белом свете дольше двух десятков лет. — Ты и вправду лошадь, — задумчиво произнес он. — Редчайшая порода лошади.
— Я как-то читала об этом в книге Рипли «Хотите — верьте». У меня в организме есть особое вещество. Не то, что я его принимаю как лекарство по необходимости, нет. Оно просто там находится. Доктора называют его прокатин.
— Прокаин, — отвлеченно поправил Фокс.
Его мозг лихорадочно работал. Ирма Шварц была слишком хороша, чтобы быть реальностью. То, чем она обладала, было более ценно, чем все достопримечательности мира. И было бы слишком эгоистично держать ее только для себя. Она принадлежала всему миру.
— Да, точно. Прокаин.
— Ты счастливая, — сказал Фокс. — Люди платят многие тысячи долларов, чтобы получить то, что тебе досталось задаром. Все сорокатрехлетние женщины хотели бы выглядеть на двадцать. Долгие годы прокаин использовался военными. В небольших количествах он может служить как обезболивающее. Он принадлежит к одной группе с новокаином и кокаином, но вырабатывается только человеческим организмом. А в больших дозах это вещество замедляет процессы старения. Теоретически он может вообще остановить старение, позволяя людям на протяжении всей жизни оставаться молодыми. Но конечно это только в теории. Это вещество слишком редкое, чтобы использовать его в таких количествах.
— Ну как вам это нравится? — сказала Ирма. — В моем организме плавает что-то, стоящее больших денег.
— Огромных денег, — заметил Фокс. — Любая европейская клиника заплатит целое состояние за твой прокаин.
— Да? — просияла Ирма. — Может, я могу продать немного? У меня же его слишком много, правда?
Фокс улыбнулся.
— Боюсь, что это невозможно. Его можно получить только из мертвого тела.
Ирма хихикнула.
— Ну тогда я лучше буду танцевать в «Метрополе».
Фокс щелкнул ее по уху с выражением нежности на лице.
— Я сейчас приду.
Он вернулся через минуту.
На руках были резиновые перчатки. В левой руке он держал медицинского вида коричневую бутылку, в правой — большой кусок ваты.
— Что это? — спросила Ирма.
— Кое-что, способное свести тебя с ума.
— Как наркотики, да?
— Почти.
Он смочил вату содержимым бутылочки. Испарение обожгло ему глаза и заставило перехватить дыхание.
— Знаете, вы так добры ко мне, — хихикала Ирма, — сначала шампанское, теперь вот это...
— Дыши глубоко, — сказал Фокс.
Она повиновалась.
— Только меня не берет.
— Возьмет.
— Это та новая штука, что появилась сейчас в дискотеках?
— Новейшая. Говорят, человек как будто умирает и направляется в рай.
— А как называется? — спросила Ирма и глаза ее округлились.
— Синильная кислота.
— Не очень привлекательное название, — сказала Ирма Шварц. И умерла.